Джордж протягивает руку и небрежно спихивает с себя кисть Фреда.

- Тебе нужно отдохнуть, - наставительно замечает он. – Ложись спать.

Фред готов спорить – он уже мёртв, ему, в отличие от некоторых рыжих личностей в этой комнате, сон не нужен для физического благополучия. Наверное, у него вовсе не осталось ничего физического, ведь он только душа.

- Ты тоже, - однако, вместо дискуссии просто говорит Фред. – Поспи, Джордж. Нас ждёт очень длинный день.

- Ты прав, - соглашается Джордж и поворачивается на бок. Только в этот раз лицом не к стене, а к кровати брата. – И погаси свет.

Фред кивает и выключает ночник. Он забирается в кровать и глядит на тёмный потолок, прислушиваясь к дыханию близнеца. Когда оно замедляется и выравнивается, Фред понимает, что Джордж уснул, и позволяет себе немного расслабиться.

На самом деле он почти в порядке с тем, что узнал от Грейнджер. Душа, значит, душа. Семь дней – что ж, это не тысяча триста четырнадцать и даже не пятьсот двадцать один, но всё-таки лучше, чем ничего или три.

Единственное, что теперь по-настоящему его тревожит, это финальное заявление Грейнджер. И он лишь может надеяться, что случилось невероятное (пожалуйста, пусть так будет), и Гермиона что-то спутала.

Когда волнение становится почти невыносимым, Фред переворачивается на бок и смотрит на лицо Джорджа на соседней кровати. Во сне брат немного расслаблен. Кажется, сегодня ему снится что-то хорошее или хотя бы нормальное. И это успокаивает.

- Никто не заберет меня у тебя,- в тишину ночи шепчет Фред. – Даже смерть. Даю слово.

========== День 4-й. ==========

Джордж не понимает. В голове какая-то бессмыслица, похожая на кашу. Он всегда ненавидел кашу, липкую, застывшую, похожую на слизняков без ракушек. И теперь это в его голове. В его мыслях. Это – всё, что осталось. Оно разъедает его. Уничтожает.

Отец говорит что-то. Слов не разобрать, они застревают в этой каше и тонут, тонут, тонут.

Джордж моргает, и глазам больно. Почему? Он плакал? Нет, щёки сухие. Тогда отчего так больно? Что случилось?

Они идут через кухню – отец ведёт его, придерживая за плечи. Куда? Откуда? Зачем?

Вопросы тоже пусты и бессмысленны. Как жизнь. Как весь тупой грязный мир.

Джордж ненавидит его.

Это открытие так внезапно поражает, что он останавливается, почти задыхаясь. А потом понимает, что дело вовсе не в этом. Его взгляд сам находит часы со стрелками, подписанными именем каждого члена семьи Уизли. Одной не хватает.

- Джордж, что ты?.. Пойдем, сынок.

Он выскальзывает из рук отца, словно смазан мылом. Каша в голове дрожит, будто желатиновое желе. Такое же мерзкое, отвратительное. Как его вообще едят? Это же…

Стрелка лежит на полу. Джордж опускается на колени так резко, что они громко ударяют об пол, а по телу разбивается осколками в венах и мышцах боль.

Он поднимает её так бережно, словно она сделана из тончайшего хрусталя. И смотрит. Изящными витиеватыми буквами по всей длине идёт имя – Фред Уизли.

И тогда каша начинает пульсировать. И вдруг из неё, из этой невнятной сумятицы, вылезает рука. Длинная, черная, когтистая. И тот, кто следует за ней, готов разорвать Джорджа на части.

Он шепчет:

- Фред…

И хочет исчезнуть.

***

- Фред… Пожалуйста…

Ему жарко. Каша в голове растекается. Его череп проломлен на затылке, и эта белая липкая жижа всё лезет и лезет, ей нет конца. Она спутывает волосы и мысли. И нечто, живущее там, тянет свои когти к самому сердцу.

- Фред…

Кто-то трясёт его, настойчиво, даже грубо.

Джордж медленно открывает глаза. Ресницы дрожат, но он видит в свете ночника рыжую голову и синие глаза.

- Фред, - снова произносит он, но теперь осознанно. Почти. Слизь в голове всё ещё держит его. И Джорджу кажется, что он не лежит, а падает, что кошмар снова затягивает его в свои руки.

- Джордж, - голос Фреда громок и настойчив. Близнец сжимает его кисти, надавливает с силой, достаточной, чтобы Джордж не мог вырваться, но такой, чтобы ему не было больно.

- Слышишь? Не засыпай снова. Не сейчас.

- Я… – губы почти не шевелятся, а голос едва слушается. – Я не могу, Фред.

- Нет! – Фред кричит, будто происходит что-то ужасное. – Открой глаза, Дред! Сейчас же!

И когда брат так просит, так неистово зовёт, Джордж не смеет ему отказать. Он снова поднимает веки, но ресницы продолжают дрожать, смазывая изображение.

- Моя голова, - бормочет Джордж болезненно. Ему хочется плакать, но сил для слёз нет. – Эта каша… Больно…

- Тшш.

Пальцы Фреда оказываются в его волосах и нежно начинают массировать кожу: затылок, виски, потирают, разгоняя кровь и кашу. Очищают.

- Что тебе снилось? – шепчет его голос.

Джордж пытается вспомнить что-нибудь кроме пудинга в мозгах.

- Что-то плохое. Оно не отпустит меня, Фред.

- Пусть попытается, - рычит брат. Защищая. Опасно. И его глаза внезапно оказываются совсем близко. Пальцы продолжают разминать кожу, и от этих прикосновений действительно легче. Джордж благодарно мурлычет, и замечает улыбку на лице Фреда. Ради этого стоит бороться. Он сильнее распахивает глаза. Но боль внезапно ударяет в виски, и он тихо стонет.

- Я не отдам тебя этим кошмарам! – горячо выпаливает Фред. – Ни жизни, ни смерти. Никому!

Джордж верит. Он тянется навстречу прикосновениям, и лечебный массаж, совсем как тот, что в детстве делала мама, помогает. Джордж снова засыпает, но на этот раз ему снится что-то хорошее.

***

Когда он открывает глаза в следующий раз, уже утро. Джордж смутно помнит события ночи, но, кажется, всё было не слишком хорошо. Он чувствует себя немного разбитым, когда приподнимается на локтях и широко зевает. Взгляд его, ещё сонный, обыскивает комнату и сразу же находит Фреда. Брат посапывает на своей кровати, лежа поверх одеяла. Одна рука покоится на животе, вторая свесилась вниз, почти до пола, как и одна из ног.

Джордж не может не улыбнуться, когда смотрит на это зрелище. Всё так мирно, так по-домашнему, что можно позволить себе хоть на чуть-чуть поверить, что ничего плохого не случилось. Что всё это был лишь кошмар. И Фред вытащил Джорджа из него.

Лучи утреннего солнца проникают через задернутые шторы, скользят по полу и стене. Совсем скоро весна сменится жарким летом, любимой порой близнецов. Джордж отбрасывает одеяло и встает. От слишком резкого движения у него на мгновенье темнеет в глазах, и он кладёт ладонь на лоб и останавливается, ожидая, пока всё не вернётся в норму.

Дом в такой ранний час действительно тих, но Джордж всё равно ощущает присутствие всех его обитателей. Это не кажется пустым или брошенным. Скорее – спящим. Будто сам дом тоже мирно дремлет, слегка посапывая во сне.

С первого этажа идут какие-то звуки, и не нужно быть гением, чтобы знать, что это мама. Но наличие второго смутного голоса подталкивает к мысли, что ещё и Флер. Джордж идёт умываться, размышляя, стоит ли после спуститься, чтобы пожелать доброго утра. Это, наверное, было бы правильно. Но как только он вспоминает их взгляды, сразу пропадает желание вновь их видеть.

Он стоит под душем, наслаждаясь тишиной. Всё-таки приятно, когда никто не дёргает тебя, не торопит, топоча за дверью, и не смотрит так, будто ты сделан из стекла, и можешь разбиться от любого неверного слова. По правде говоря, последнее было бы верным, если бы не Фред. Джордж знает это. Знает, что он уже сломан той ночью, в битве, но от падения в пропасть его удержал брат. И если бы их связь разорвалась, если бы близнец не остался… Он понимает, почему все так на него смотрят, чего боятся. И не знает, как объяснить им, что теперь это неважно. Но как только они воспользуются заклинанием и привяжут душу Фреда, они обязательно поделятся этим с остальной семьей. Все они имеют право знать, что их сын и брат рядом. Даже если они никогда не увидят и не услышат его, им станет легче. А Джордж всегда готов выступить в роли посредника при общении.