— Саликх. Cам я раскхажу. Какхой он теперь порняк? — Зорь качал бесформенным черепом не то с укоризной, не то с жалостью.

***

«…А потом мозги уйдут в отхключку. И это неплохо, довариваться будешь уже в бессознанке. Если, кхонечно, решишь довариться до окхса, а не пулькху в лоб. Это ты сам решай, братихшка. Можешь прямо сейчас пулькху в лоб, мы поможем. Можешь до конца потянуть. Лучше потяни, сколько сможешь. Это не для тебя, для новенькхих. Кто-то же должен расскхазывать новичкам, что за хрень тут проискходит. И старичкхов провожать туда, кхуда попросят. Обычно около полукхгода или чуть дольше вся эта история занимает. Кто-то, как Веркха, так и не решается. Отпускхаем тогда на волю. Дело такое, что кхаждый сам за себя. Вон, братишек Бюьккхеннен мы вчера пристрелили. А Звягинцев Микхайло — верующий, ему нельзя. В сарайчике доваривается. Через неделю-другую оттащим его подальше отсюда в лес. И на Саликха обиды не держи. Ему тяжелее всех. Он обычный кходер, сюда приехал сеть налаживать, вышел ночью поссать без навикхгатора и заблудился. Дальше понятно. — Зорь ходил, вернее, переваливался на ластообразных конечностях из угла в угол и размахивал тупым отростком, растущим из предплечья. Я молча разглядывал истоптанный грязный пластик на полу.

— Сколько их? Нас. Ну, популяция?

— По прикхидкам, тысячи две на весь заповедник. Кхусеницы-то безобидны. Знаешь, кхусениц частенько дикари отстреливают, хоть никто про это и не распространяется. Так что винить окхсов за вот это… — Зорь развел то, что когда-то было руками. — Ну вот такой способ размножения у них. У нас.

— Суки они… Суки! Какие же твари! — Я говорил не про оксов. Зорь это понял сразу.

— Заповедникх в смысле? Акхгенство… Это да. Но ты ж понимаешь, бабло рулит миром. В целом они могли бы нас просто отстрелять всекх до единого. Начать с этого места, например. Так что кхгуманизм им тоже не чужд.

— В жопу такой гуманизм! Где планшет? Я им сейчас устрою гуманизм на всю порносеть. Я сейчас такой хайп подниму! Эту лавочку загасят раз и навсегда. Да я их вые…

— Ха-ха-ха, — захлюпал горлом Зорь, изображая смех. — Так это. Тебя прямо сейчас пристрелить, или до конца потянешь, или желаешь окхсом стать?

— Потом. Мне нужен планшет.

***

— А ты и правда звезда! — Салих пятый раз пересмотрел уже обрезанный ролик. Я оставил только самую главную часть. От момента, где я срываю ветровку, до момента, когда Вехеа, точнее, Вера Шевчук (так ее звали) скукоживается, превращаясь обратно в гусеницу, и ползет прочь от меня, лежащего без сознания на дне оврага. Очень, кстати, красиво и сексуально лежащего. — Шикарно.

— Еще бы не шикарно. — Голос у меня дрожал. И от того, что я видел, и от того, что чувствовал. Восторг, трепет, дрожь. — Я ж профик.

— Партнеру твоему кинчик переслать — не проблема. Тут у нас не ловит, но километр вниз по ручью — и отличная связь. Я-то знаю. Опять же ты еще дойдешь, в отличие от нас с Зорем. — Салих ухмыльнулся, оглядывая то, что осталось от его ног. — Дерзай, порняк.

— Меня зовут Мистер Икс. И это будет мой последний фильм. Отличное завершение карьеры, считаю. Снуки станет миллиардером. А местных говнюков после этого точно прикроют!

— Кхакхакха… — закудахтал Зорь со своей лежанки.

— Чего он? — обиделся я.

— Ты много видел про оксов инфы в сети, порняк? Думаешь ты первый такой? Ну, конечно, в части потрахушек с мотылем — первый. Герой. А так-то многие пытались. И мы с Зорем тоже. И что? Говорящие недогусеницы. Фейк. Монтаж. Вранье. Да и моментом выпиливают. Ладно… Дай еще раз посмотрю.

— Сааликх… — Зорь дождался конца фильма. — Не тяни.

— Понял, родной.

Салих поднялся, достал из кармана плаща пушку, равнодушно проковылял в угол к другу и выстрелил тому прямо в лоб.

— Твою мать… — вскочил я. — Зачем?

— В смысле? Да и нас двое теперь. Примем новичков, если будут. Михайло в лес оттащим. Пусть живет.

— А ты? — Я уже знал ответ Салиха.

— А я за Зорем. Скажу тебе, когда пора придет. Хорошо?

— Угу. Сделаем, — кивнул я.

— Спасибо, Саш.

— Похоронить надо Зоря-то, — спохватился я. — Где тут у вас кладбище или что-нибудь такое.

— Оксы моментально разлагаются, родной. Учи матчасть. Я спать.

Я собрал то, что осталось от Зоря, — крошечную совсем горстку серой перхоти — в ладонь и выбросил в окно. Хотелось что-то сказать пафосное или трогательное, но я не знал, кто такой Зорь, как его зовут на самом деле и был ли он хорошим человеком. Поэтому просто открыл окно, выбросил Зоря, закрыл окно. Вернулся на лежак, закрыл глаза и провалился в сон.

***

— Я решил. — Утром я подошел к спящему еще Салиху и пнул его ногой в то, что когда-то было задницей. — Я ночью все решил.

— Что решил, родной? Только умоляю, не проси убить тебя сейчас. Я хочу спать, и нам надо еще оттащить Михайло в лес. Один я не справлюсь.

— Нет, Салих. Мы будем снимать порно. Я буду. Я буду первый в мире сучий окс — порнозвезда.

— Чего-о?

— Ты ведь сможешь переставить камеру из планшета мне в лобешник? И настроить так, чтобы она, — я сглотнул страх и восторг, понимая, что в этот момент становлюсь легендой ксенопорноиндустрии… — чтобы она включалась и давала прямую трансляцию в сеть, когда я буду этим… ну ангелом там или мотылем.

— То есть когда станешь человечкам по самые гланды вдувать, что ли? — заржал Салих. Наросты на его лбу затряслись в такт смеху. — Ну можно подумать. Задачки ты ставишь, однако, порняк! Ты ж понимаешь, что тебя максимум через три трансляции загасят.

— Ты ничего не понимаешь в пореве и бизнесе, родной. Поэтому я звезда, а ты простой кодер. Кто ж станет гасить свой рейтинг и свое бабло? Великий Мистер Икс — Ангел из Заповедника. Чуешь фишку? Иди-ка думай, как в меня камеру сунуть, пока не «сварился» до конца.

— Лучше б ты трахал белок. Лучше б ты просто трахал белок.

До последней минуты эти вопросы, в сущности ничтожные, ибо никак не продлевают жизнь и не наполняют смыслом ее остаток, будут стоять передо мной. Что ужаснее: сладострастие мое или их предательство? Кто же прав в этой истории? Кто окажется стороной, что получила выгоду? Правда ли, что выгоду всегда получает государство — как наибольшее разумное, что поглощает любое наименьшее?

Я отмахнусь от вопросов — и проснусь снова. Окажется, что я, забывшись, отбрасываю сонной рукой занавесь и вижу, узнавая привычные вещи, как подпрыгивает луна в такт путевой трясучке. Откидываюсь на подушки. Мерцает светильник в кованом обруче. Треуголка моя под скамьей.

Карета сходит с тракта, и я ощущаю, как Жак, напрягая на козлах свое короткое крепкое тело, наваливается на рычаг. «Опять шалит рыжуха…» — шипит слуга сквозь зубы. В окно прозрачной лапой забирается запах влажных лугов. Звезды сверкают. Стрекочут сверчки.

— Что за напиток ты подаешь, Жак, если я тружусь не просыпаться, а воскресать каждую полночь?

Голос высокий, аристократический. Так разговаривает Гиона Густаф, наблюдатель и консультант его величества. Это мой голос.

— Господин, крепость напитка под стать длительности пути.

Из-под шеи я вынимаю футляр с императорской грамотой. Печать Карла IX Месмерита открывает путь на любых границах королевств Копиганса. Такую выдают, когда наблюдатель его величества отправляется в путь для исполнения приказа.

— И долго ли до крепости Штимера? Ты видел путевые столбы?