Он так волновался, что переключив приёмник на «Радио-Культура», и стал слушать отрывок из оперы «Волшебная флейта» Моцарта.

Это его, вероятно, немного успокоило, но он всё равно продолжал говорить вслух, думая о чём-то своём. Такая уж у него привычка, к которой я со временем тоже привык.

– Ну, надо же, – говорил он, – не было ни одной девушки и вдруг сразу появилось две. Вот как распорядилась судьба! И всё это произошло в течение этих двух дней. Та девушка из ресторана, несомненно, красивее Марины, но мне показалось, что жизнь сделала её циничнее и грубее, может быть, потому, что она соприкоснулась с преступным миром. Но с другой стороны её образ в моём воображении ассоциируется с жертвой, захваченной насильниками. И, как у любого мужчины, в моей душе возникло щемящее чувство безнадёжности от сознания моего бессилия и неспособности помочь той, которая уже стала моей женщиной. Я не мог защитить её. У меня отняли её. Вероятно, поэтому меня влечёт к ней сильнее, чем к Марине.

Он прошёлся по комнате, и чуть не отдавил мне лапу. Я еле увернулся от его тросточки.

– Да, – продолжал он, – Марина, происходит из благополучной семьи, училась в университете. Я думаю, что она превосходит ту несчастную девушку в интеллекте и образованности. С ней мне было интересно общаться этой ночью. Однако, сравнивая их, я не могу разобраться в своих чувствах, понять, кто же из них по-настоящему ближе мне и желаннее, кому больше принадлежит моё сердце. У Марины я был уже не первым мужчиной, та же незнакомка принадлежала только мне одному. Как бы там не было, но, наверное, так случается с каждым. В силу ответственности или из-за чувства собственности у каждого мужчины рождаются особые чувства к девственнице, которую он сделал женщиной. Но вот что интересно. Мне одновременно хочется видеть Марину и ту девушку, имени которой я даже не знаю. Моё чувство симпатии раздвоилось, и душа не может сделать выбор и найти своё место между двумя разными полюсами. Как ты думаешь, что мне делать?

Это он обратился ко мне, как к своему молчаливому собеседнику. Он такое часто проделывал. Задаст мне вопрос, а потом сам же на него отвечает. И в этот раз было так же.

– Да-да, понимаю. Ты говоришь, что Марина пообещала прийти ко мне ночевать через день, так как этим вечером должна была выйти в смену на ночное дежурство.

Я ему никогда такого не говорил. Некоторое время мой хозяин ходил по комнате погружённый в свои мысли, затем оделся, взял свою тросточку и вышел из дома. Я опять остался один. Интересно знать, что он мне расскажет, когда вернётся домой? Признаюсь, что я очень сомневаюсь в достоверности всех его историй.

Когда мой хозяин вернулся домой, то стал мне рассказывать странные вещи.

Попрощавшись, я отправился в среднюю школу к Василию Антоновичу.

Во второй половине дня занятия в школе уже закончились. Школа сразу же опустела. Обычно в это время года многие родители привлекали своих детей к сельскохозяйственным работам на дачах и приусадебных участках. Всех лихорадила горячая страда – время сбора урожая.

Придя в школу, я поднялся на второй этаж и постучал в двери физической лаборатории. Через некоторое время, как мне показалось, за дверью возникла возня, и послышал недовольный голос Василия Антоновича.

– Кто там? – спросил он, не открывая дверь.

Такого с ним раньше не случалось.

Я назвал себя. Он попросил меня подождать. В ожидании я ломал голову над тем, что у него могло там стрястись. Когда мне надоело ждать, я опять постучал и услышал раздражённый голос Василия Антоновича.

– Ну, что ты ломишься как медведь?

– Да что произошло? – спросил я через дверь обеспокоено. – Почему ты не впускаешь меня к себе?

Василий Антонович быстро отворил дверь.

– Ты всегда ни вовремя приходишь, – проворчал он. – Мешаешь мне работать. Что стряслось?

– Это я у тебя должен спросить, что стряслось?

– У меня всё в порядке. Просто, дел – по горло. Я очень занят.

– Ты всегда очень занят. Я это знаю, – заметил я.

– Ну ладно, проходи и рассказывай, что тебя привело ко мне на этот раз.

Я не переставал удивляться. Василия Антоновича словно подменили. Обычно он брал меня за руку и провожал до стула. Сегодня он этого не сделал.

– Куда можно сесть? – спросил я его.

– Справа от тебя стул.

Ощупью я нашарил стул и осторожно опустился на него. В лаборатории было душно.

– Ты не откроешь окно? – попросил я его. – А то дышать нечем.

– Нет, – резко сказал он мне, как отрезал.

Я всё больше и больше не понимал его поведение. С ним явно что-то происходило.

– Так зачем ты пришёл? – спросил он меня деловито.

Мне показалось, что мы в лаборатории ни одни. Чтобы в этом удостовериться, я задал ему провокационный вопрос:

– Я могу всё говорить? Нас никто не подслушает?

– Кто нас может подслушать? – удивился он. – Насколько я знаю, в лаборатории нет подслушивающих устройств.

Вдруг я услышал в дальнем углу шум и звон падающей на пол монеты.

– Ты, случайно, не прячешь тут у себя никакую ученицу? – спросил я, улавливая ушами непонятные шорохи.

– На что ты намекаешь? – возмутился Василий Антонович. – Неужели ты считаешь меня педофилом?

– Ну, всякое может быть, – развёл я руками.

– Если ты ещё раз об этом скажешь, то я дам тебе по физиономии, – угрожающе заявил он. – Не посмотрю, что ты слепой.

– Извини, – сказал я ему и, как ни в чём не было, стал рассказывать ему о событиях прошлого дня.

Сообщение о моем походе к колдуну Франсуа не вызвало у него никаких эмоций или комментариев, но, когда речь зашла о нищем, знакомившим меня с колобком, он вдруг разволновался и попросил меня рассказать обо всём этом происшествии поподробнее. Когда я с удивлением выполнил его просьбу, он стал задавать мне вопросы: разговаривал ли со мной колобок, как он выглядел, и где можно разыскать этого нищего. Я не переставал удивляться. Его внимание также привлёк случай со странным посетителем в кафе «У порога», когда тот пытался через форточку улететь на небо. О своих любовных приключениях я умолчал.

Во время моего рассказа я явственно слышал негромкий хохот всё в том же углу лаборатории, но своим видом показал, что это меня не касается.

Выслушав мой рассказ, Василий Антонович задумался. Вдруг я услышал грохот. Как будто тяжёлый ящик свалился со стола на пол, и по лаборатории запрыгали мячики.

– Что происходит? – воскликнул я, леденея от страха. – Я же слышу, что кто-то здесь есть.

Голос Василия Антоновича донёсся из глубины лаборатории:

– Никого здесь нет. Рассыпались мои экспериментальные образцы.

– Что это ещё за образцы? – недоверчиво спросил я. – Может быть, тебе помочь?

– Ничего не нужно делать. Сиди на месте и не двигайся, – последовал ответ, больше похожий на приказ.

Я застыл на месте, боясь пошевелить рукой или ногой. Василий Антонович, как мне показалось, что-то собирал с пола.

– Может быть, ты мне объяснишь, что здесь происходит? – наконец, потеряв терпение, спросил я его напрямую.

– Ничего здесь не происходит, – ответил мне Василий Антонович, занятый своей работой.

– Не нужно мне рассказывать сказки! – вскричал я, выходя из себя больше от страха, чем от неизвестности. – Если ты считаешь, что я слепой и меня можно дурачить, потому что я ничего не понимаю, то ошибаешься. Не забывай, что и я обладаю аналитическим умом, и давно заметил, что у тебя в лаборатории не всё в порядке. Я знаю, что здесь происходят разные странности. Более того, скажу тебе, что твои исследования меня очень беспокоят. И я боюсь, что всё может закончиться плачевно и обернуться катастрофой для тебя.

Последние слова я сказал, беря его на пушку. Эти фразы пришли мне на ум неожиданно. Даже сейчас не могу понять, почему я так сказал тогда. Может быть, сработала интуиция. Но, как ни странно, мои слова возымели действие, он раскололся. В начале он ничего мне не ответил, но я почувствовал его обеспокоенность. Развивая успех моей атаки, я разразился монологом и основательно добил его своей несокрушимой логикой, как тонкий психолог.