– Ты видишь, – заметил он, – я способен открыть тебе глаза на этот мир. Это – твоя комната.
Я впервые окинул комнату взглядом зрячего и поразился всему, что видел и к чему прикасался ежедневно, имея только смутное представление контуров предметов. Я поразился, что чайник, в котором я каждый день готовил заварку, был ни голубым с белой каймой, как я его себе представлял, а оранжевый с зелёными кружками. А люстра, висевшая в комнате, имела плафоны с разрисованными букетиками цветов. Мир оказался намного красочнее и красивее, чем я представлял его себе. Я замер на некоторое время, с восхищением обозревая свою комнату.
– Если всё так, как вы говорите, – наконец, вымолвил я, – и если всё это – правда, и вы являетесь моей субстанцией, способной творить такие вещи, то не откажите ли вы мне в любезности и скажите мне: Кто мы? Если нас двое, как вы говорите, и как мы будем уживаться вдвоём в этом мире, представляя собой одну сущность?
– Мы будем уживаться великолепно, – успокоил меня красавчик. А на вопрос: кто мы? Отвечу: мы – частички этого мира, из которых Всевышний лепит свою мозаику. И от нас с тобой зависит, чтобы эта мозаика была не только красивой, но и интересной. Мы должны с тобой построить идеальный мир, такой, о котором мечтает наш Творец. И мы просто обязаны помочь Ему. Так давай вместе создадим такую Идиллиаду.
Красавчик эффектно взмахнул рукой, и в комнату проник луч заходящего солнца. Я знал и раньше, что окна моей квартиры выходят на запад, но впервые я смог обозревать и любоваться из моего жилища закатом дневного светила.
– Уже вечер? – удивился я. – Как быстро течёт время!
Красавчик рассмеялся и воскликнул:
– Если ты хочешь, то можно превратить вечер в утро, но тогда вряд ли ты сможешь любоваться восходом солнца отсюда.
– Знаю, – сказал я. – Оставь так, как есть.
– Не возражаю, – ответил он, – если нужно, то я могу остановить время. Но мне кажется, что вся прелесть времени заключена в его текучести.
– Уму непостижимо, – воскликнул я, оставив без внимания его замечание. – Как же так?! Если мы все начнём создавать посредством нашего воображения в этом мире своих двойников, то, что станет с миром? Ведь, число людей сразу же увеличится вдвое, и на земле начнётся настоящее перенаселение.
– Ты говоришь чепуху, – заметил красавчик, – но всё же в твоём рассуждении есть доля истины. Каждый человек на земле имеет свой идеальный прообраз, к которому стремиться. Ты обрати внимание, с какой строгостью и даже с каким недовольством многие люди смотрят на себя в зеркало. Они думают, что они лучше на самом деле, чем-то отражение, которое видят. И делают массу всяких усилий, особенно женщины, чтобы приблизиться к своему идеалу красоты. А сколько раз тебе приходилось слышать их высказывание, что на фотографии все вышли великолепно, кроме их самих, и что они не фото гигиеничны, а их голос, записанный на магнитофон, вовсе не их, и кажется каким-то глухим и невыразительным. Люди сами делают своих двойников, создавая свой образ, который сейчас модно называть «имиджем». Они бездумно вводят его в игру жизни, а потом удивляются, что рано или поздно случается раздвоение. Человек живёт своей жизнью, а имидж начинает жить своей. Но у нас всё будет по-другому.
– Это почему же? – удивился я.
– Потому что я тебя никогда не оставлю, мы будем жить вместе, душа в душу, как сиамские близнецы.
– Вот оно что?! – воскликнул я озабоченно. – Неужели я всегда буду ощущать ваше присутствие рядом, даже в то время, когда мне захочется побыть одному.
– Но почему же, – сказал красавчик, – я понимаю, что иногда человеку просто необходимо побыть в одиночестве. Я никакой-нибудь там нахал, а весьма благовоспитанная личность, можно сказать, виртуоз в искусстве обхождения. Я всегда тонко чувствую возникающие ситуации в человеческом общении и воспринимаю все нюансы настроения людей. Поэтому я всегда буду с тобой очень ненавязчивым, или как принято говорить в свете, деликатным. Поэтому с твоего разрешения я удаляюсь, но если тебя приспичит и тебе захочется меня увидеть или пообщаться, то стукни своим посохом четыре раза о землю, и я предстану перед тобой.
С этими словами красавчик исчез. С ним также исчезли и залитая вечерним светом комната, и окно, и всё, что было в поле моего зрения. Меня опять окутал беспросветный мрак.
Ты представить себе не можешь, что я испытал в это мгновение, оставшись наедине с собой в кромешной темноте. Это происходило вчера, поэтому я вчера тебе ничего не сказал, а сегодня он снова появился.
После этого видения я весь вчерашний день пребывал в большом замешательстве. Если бы это мне приснилось, я бы просто посмеялся, но сны мне перестали сниться уже пятнадцать лет назад. Всё это время меня окружала тьма. И вдруг такая яркая вспышка света, да, к тому же ещё, такого необычного, который принял якобы образ моего идеального подобия. Я не знал, что об этом подумать. Мне захотелось с кем-нибудь поделиться своими мыслями. Я взял в прихожей свою трость и отправился к моему знакомому учителю, который преподавал одновременно физику, химию и математику в средней школе, расположенной неподалеку на нашей улицы.
Выйдя из подъезда, я ощутил кожей приятное прохладное дуновение вечернего ветерка. Окрестности вокруг моего дома я знал наизусть. Каждый камешек, излучина или тротуарная бровка были мне знакомы. Я мог ориентироваться здесь, как в своей собственной квартире, или как ещё говорят зрячие: с закрытыми глазами.
Я думаю, что потеря ориентации в пространстве для лётчика – самая опасная беда, но для слепого – не очень, всё же нас, слепых, плотно удерживает на плоскости земное притяжение, и мы можем, соприкасаясь с чем-либо, быстро определить своё местонахождение. Главное для слепых – иметь представление о границах мира, предполагать, через сколько шагов в этом или в том направлении мы можем налететь на столб или врезаться в стену. Точная картина окрестностей моего дома чётко запечатлена в моей памяти.
Пройдя мимо фасада гостиницы «Интурист», я вошёл в дворик, взятый в каре многоквартирными домами, и вышел на улицу, где стояла средняя школа. Занятий в ней уже не было, но мой знакомый учитель всегда засиживался в своём кабинете дотемна. Это я знал. Он всё время отдавался своей исследовательской работе.
Войдя в вестибюль школы, я спросил у сторожа:
– Василий Антонович у себя?
– А где ему ещё быть? – удивился сторож.По широкой лестнице я поднялся на второй этаж и приблизился к кабинету моего бывшего друга. Расположение школы я знал хорошо, так как два года назад в течение двух семестров преподавал ученикам шестых классов древнюю историю. В то время их учительница находилась в декретном отпуске. Я постучал в лабораторию физики, дверь мне отомкнул ключом Василий Антонович.
– Добрый вечер! – сказал я, протянув ему руку.
Василий Антонович, пожав мою руку, взял меня за локоть, провёл к своему рабочему столу и усадил на стул. Так он проделывал всегда, чтобы я ненароком ни опрокинул какой-нибудь штатив с прибором или не разбил его колбу.
– Почему так поздно пожаловал ко мне? – спросил он меня не очень любезно.
– На это есть причина, – ответил я ему и закашлялся.
В лаборатории пахло серой с привкусом металла.
– Извини, – сказал он, – сейчас проветрю.
Он подошёл к окну и распахнул створки. В лабораторию ворвались шумы улицы: шелест листвы тополей, шорох шин проезжающей машин, шаги каблучков спешащей домой женщины и писк стрижей, летающих над крышами домов, чтобы устроиться на ночлег.
– Так в чём вопрос? – спросил Василий Антонович.
– Видишь ли, дорогой друг, – начал я, – только что мне случилось пережить нечто новое, отчего я не могу найти себе место. Вот пришёл к тебе, поделиться своими мыслями и услышать твоё мнение.
– Говори, – деловито сказал Василий Антонович, ни на минуту не прекращая своих манипуляций с позвякивающими приборами.
– Я уже двадцать лет ничего не вижу, – начал я, – ты это знаешь. Так что те впечатления, которые я лицезрел в своей прошлой зрячей жизни, практически уже стерлись из моей памяти, и весь этот мир для меня сейчас погружён во тьму. К этому я привык, смирился и считаю это своим обычным состоянием. Но вот четверть часа назад я вдруг опять увидел этот мир.
