— Кабош! Кабош! Кабош! — гремели вооружённые своими тесаками столпившиеся возле внешней стены центральной ложи забойщики, и толпа моментально поддержала своими возгласами клаку. — Ноэль! Ноэль! — обычно такими криками приветствовали в столице короля или возвращающегося с победой полководца.

— Симон Кабош, — Кошон ещё раз произнёс это имя, когда крики толпы начали стихать, — отныне провозглашаем тебя нашим наместником в городе Париже… — и вновь волна одобрения идёт по кругу зрительских помостов, и разгоревшееся в его середине пламя как-будто не волновало совершенно никого, — всем же подданным Двора Чудес, — он посмотрел на группку ничего не понимающих участников так и не начавшегося действа, столпившуюся под присмотром вооружённых распорядителей у подножия фасада почётной ложи, — мы объявляем королевскую милость в этом году. Идите с миром!

Поняв, что в этом году они остались без привычного развлечения, некоторые зрители начали роптать, другие, напротив, были вполне удовлетворены неожиданным финалом, славя милосердие любимого герцога, наконец-то вырвавшего бразды правления Францией из рук арманьяков. Ворота открылись меж тем, как подручные распорядителей начали торопливо заливать огонь с краев пожара — вдруг кое-что пригодится в будущем году, и Кабош приказал всей компании убираться на все четыре стороны. Несостоявшиеся трибуты не заставили себя упрашивать — мало ли что, как бы новый наместник не передумал. Первым чуть ли не бежал бывший солдат, крепко сжав в своей левой ладони руку Катрин из Валансьенна. Выпускать ее он был впредь совсем не расположен. Остальные поспевали за ним, словно уже выбрали его себе вождем, не сговариваясь. Все, кроме Аньес, которая стояла на месте, повернувшись затылком к почетной ложе, словно не могла оторвать взгляд от продолжавшего полыхать в середине арены пламени.

— Дамуазель де Бурлемон! — это был крик Симона Кабоша, который наконец-то обратил на нее внимание. — Слава Господу, Вы живы! Капитан Феб, дорогу нашей славной Аньес!

Феб кивнул гвардейцу, чтобы тот открыл калитку, ведущую на покрытую бархатными покрывалами лестницу, но мнимая Эсмеральда так и не успела на нее ступить.

— Умри, мерзкая цыганка! — какая-то женщина с перекошенной от ненависти гримасой выскочила ей навстречу и ударила кинжалом так стремительно, что с лица Аньес так и не успела сойти блаженная улыбка, с которой она смотрела на свой триумф.

— Флора, нет! — только и успел бессильно крикнуть Шатопер со своего почетного места.

— Поздно, любимый, египетская кровь рассталась с грязным телом, — радостно орала Флора, потрясая своим оружием, — слава герцогу Бур…

Договорить она не успела. Грязная закопченная ладонь, поросшая снаружи рыжим, как у орангутанга волосом заткнула ей рот, а другая, перехватила руку, державшую кинжал. Никто из зрителей не услышал ни хруста ломающейся кости, ни сдавленного железной хваткой Квазимодо стона мстительницы. Помешал шум общей суматохи, перекрытый трубным возгласом Кошона.

— Арманьякская ведьма! — кричал мэтр, указывая пальцем на Флору. — Она хотела убить Симона Кабоша. Ее послал нечестивый Орлеан! Но ее жертвой стала невинная, как агнец, дамуазель де Бурлемон!

Если бы невесте капитана не было дико больно от разорванных нервов сломанной правой руки, она была бы возмущена этим лживым обвинением в связях с Арманьякским домом, но задыхающейся в лапах горбатого звонаря девушке было явно не до оправданий.

— В огонь ведьму! В огонь! Огонь! — подхватила толпа, осознавшая вдруг, что сегодняшний день окажется не таким уж скучным, как ей только что казаться.

Тем временем Квазимодо опрокинул Флору на землю, заставив упасть на сломанную руку. Ему пришлось освободить ей рот позволив кричать и звать на помощь. Но это только подогрело добрых парижан.

— Давай, горбун, поджарь ее! — визжала на весь Двор Чудес какая-то толстая матрона в высоком эннене с рожками и вуалью, приткнувшаяся на краю помоста для публики попроще.

— Щекотно тебе, да, щекотно, — не отставал от нее здоровенный мужик в красном берете, в котором все присутствующие легко узнали мэтра Роже Дешана, прево цеха столичных кожевников. — Дьявол тоже щекочет своих шлюх. — демонстрировал он свои очевидно глубокие познания в демонологии.

Беспомощно барахтаясь на земле, Флора попыталась позвать Феба, но тот только выругался, не видя перед собой ничего, кроме тела Аньес, из которого продолжала течь кровь, растекаясь по хорошо утоптанному песку грязно бурым пятном.

А горбатый звонарь легко подхватил оброненный его жертвой кинжал и с хищным уханьем вонзил его в правый подколенок, лишив ее всякой способности двигать ногой. Собравшиеся встретили его действия взрывом радостного хохота.

— Режь арманьяков! Воткни ей еще раз, Квазимодо! — вопил какой-то мальчик лет восьми, заботливо подсаженный отцом на перила левого помоста, чтобы лучше видеть происходящее.

Впрочем, Квазимодо не надо было просить. Вновь и вновь он поднимал вверх свое оружие и опускал его вниз, делая это с каждым разом все медленней. Наконец, он сгреб Флору в охапку и, весь перемазанный ее кровью, потащил к продолжавшему пылать срубу оружейной…

Оказавшись объятой со всех сторон пламенем она издала свой последний короткий крик перед тем, как окончательно затихнуть.

— Замерзла, арманьякская ведьма! — словно подвел черту какой-то толстый коротышка, судя по цеховой бляхе, почтенный виноторговец с Гревской площади. — В аду отогреешься…