Я выбегаю из комнаты в коридор, вытаскиваю ключи из кармана, а потом распахиваю дверь и выметаюсь оттуда. Прыгаю в машину и срываюсь с места. Взглянув в последний раз на дом, вижу, как Кира несется ко мне по газону. Я останавливаюсь, позволяя ей догнать машину, но дверцу не открываю. Она прижимает ладони к стеклу, и наши взгляды встречаются. Мы ничего не говорим, потому что сказать нечего.

Все катится к чертям. Как? Как все может стать таким дерьмовым менее чем за пять минут?

Мои пальцы замирают на кнопке, которая позволила бы ей попасть внутрь, в то время как нога вжимается в педаль газа. Моя боль отражается в ее глазах.

Все, что я хочу, — это она... И я не могу получить ее.

Больше нет.

Автомобиль срывается с места, мои руки вцепляются в руль, когда я отворачиваюсь от нее и ее рук, скользящих по стеклу.

Я старший в семье.

Я должен принять жесткое решение.

Я должен оставить Киру позади.

Я должен построить новое будущее. То, в котором не будет ее.

Глава 4: Кира

Спустя два дня

Мой отец умер, когда мне было пять.

Рак обнаружили поздно, только когда была уже четвертая стадия, так что смерть наступила быстро. Так быстро, что, по сути, казалось, словно вчера он еще был тут, а сегодня его уже не стало. Я была пятилетним ребенком, и его потеря сильно огорчила меня.

Всего этого мне хватило сполна. Жизнь так быстро неслась дальше. Мама покупала мне все куклы «Братц», какие я хотела. Райан превратился в самого настоящего кретина.

Я закончила детский сад и пошла в первый класс.

Тогда наступила огромная перемена. Мама упаковала наши жизни и перевезла нас в другой штат из-за потрясающей работы, которую ей предложили.

Райан был в ярости. Он только закончил четвертый класс. Оставить всех своих друзей позади и начать с начала было последним, что он хотел делать. Меня все это не заботило. Тогда мама была для меня всем миром, и я бы с удовольствием последовала с ней куда угодно.

Это был один из тех немногих моментов в моей жизни, когда я видела Райана в бешенстве. Даже когда мы были детьми, я была той, кто быстро слетал с катушек. Он же мог быть шаловливым, взвинченным и ужасно раздражительным. Но парень отлично овладел искусством мантры и повторял: «Остановись, дыши и считай до десяти».

Не то чтобы я не понимаю, почему он злился тогда. То, чего я не понимаю, — это почему, черт возьми, он не взбесился сейчас?

— Как ты можешь так спокойно относиться к этому? — начинала вопить на него я.

Он посмотрел на меня по-взрослому серьезным взглядом своих карих глаз, так похожих на мои, их переполняла печаль.

— Не думай, что если во мне нет гнева, то мои чувства отличаются от твоих, Кира. Я просто пытаюсь справиться с потерей той женщины, которой, я верил, была моя мать.

Райан всегда говорил вот так. Черт возьми, слишком зрело для его возраста. Но в том, что он сказал мне тогда, было столько смысла, что я замолчала не в силах ругать его или продолжать подталкивать к тому, чтобы он разозлился.

Он подошел ко мне, обнял, поцеловал в лоб и молча вышел из моей комнаты.

Я хочу, чтобы он ненавидел маму так же сильно, как и я, чтобы помог мне показать ей, насколько ужасно ее решение.

Он так не сделает, и я поняла в ту же секунду, что он боролся с собственной болью своим способом.

Мы оба уважали ее. Провели всю свою жизнь, следуя ее примеру. А теперь узнать, что она была причиной, из-за которой развелись родителей Брайдена... Господи, она встала между ними. Она забрала мистера Ханта у мамы Брайдена, а теперь она заменит ее и станет следующей миссис Хант?

Мне никогда еще не было так противно. Я даже не думала, что буду так злиться. Я хочу сломать всё в её чертовом доме, чтобы заставить её почувствовать хотя бы каплю той боли, которую я ощущаю прямо сейчас.

Она потеряла меня. Моя мама, наверное, думает, что я устраиваю истерику, что в конце концов это забудется. Я не могу. Не только потому, что я потеряла абсолютно все уважение, какое только у меня к ней было, но и потому, что она украла у меня то, что я уже не смогу вернуть назад. Никогда.

Я поняла это, заглянув в глаза Брайдена, когда он не захотел даже опустить окно. Наблюдала, как его надежды умирают так же быстро, как и мои. Он даже не пытался заговорить со мной последние два дня, и я знаю почему. По той же причине, по которой я не набралась храбрости обратиться к нему. Они разлучают нас самым жестоким из возможных способов. Мы хотим друг друга. Что, черт возьми, мы будем с этим делать?

— Кира! — зовет моя мать с другой стороны двери. — Ты прячешься там уже два дня. С меня хватит. Выходи. Нам нужно поговорить.

Её голос бесит меня. Её слова раздражают. Часть меня чувствует себя виноватой за то, что одно ее присутствие уже злит меня. Я не желаю ей смерти. Нет. Но я уверена, проклятье, что не хочу, чтобы она была по ту сторону двери, пытаясь поговорить со мной. Я не хочу ее видеть, слышать ее голос.

Поэтому я отказываюсь отвечать ей, надеясь, что она поймет намек.

Она не понимает.

— Кира, милая, пожалуйста.

Её умоляющий тон злит меня еще больше. Скрипя зубами, я молюсь, чтобы хватило сил остановить взрыв, который растет во мне.

Дверная ручка дребезжит, когда она пытается открыть ее.

Она не сможет. Я заперла ее. Я сдерживала все слова, потому что все, чего я хочу, — чтобы меня, черт побери, оставили в покое. Она получила то, что хотела. Ее ничтожный брак. Почему она не может просто оставить меня в покое и идти планировать свою чертову свадьбу или еще что-то?

— Кира!

— Оставь меня в покое! — кричу я, спрыгивая с кровати и топая ногой по полу. «Дыши. Дыши», — говорю я себе, зная, что спорить с ней бесполезно.

Моя мать упрямая. Хуже, чем скала. Как только она составляла свое мнение о чем-то, ее было не переубедить. Это наша общая черта, которая нас объединяет, так что если она думает, что я открою эту дверь, то глубоко заблуждается.

— Кира, ты ведешь себя совершенно неразумно!

Хрупкая стена моего самоконтроля внезапно рушится. Я хватаю фоторамку с прикроватной тумбочки с единственным нашим семейным портретом внутри и бросаю ею в закрытую дверь. Я слышу ее шокированный вздох с другой стороны двери, когда стекло в рамке разбивается и осыпается на мой ковер.

— Я сказала тебе оставить меня в покое! Ты получила, что хотела, теперь почему, черт возьми, ты не можешь просто уйти?

Она еще раз настойчиво поворачивает ручку, и когда та по-прежнему не открывается, она ударяет рукой по двери.

— Кира, сейчас же. Или, клянусь Богом, я накажу тебя.

Я горько усмехаюсь и спешу к двери. Но не открываю ее. Я не доверяю себе. Просто прислоняюсь к ней и спокойно говорю ей:

— Нет ничего, что ты еще можешь сделать, что будет больнее этого.

— Кира, пожалуйста, прекрати это. Ты принимаешь всё слишком близко к сердцу. Прошло десять лет с тех пор, как умер твой отец...

— Это не из-за него!

— Но ведь больше никого нет. Неужели ты не считаешь, что я не имею право двигаться дальше?

Стремление спросить ее: «Ты что, черт возьми, тупая?» резко поражает меня, но я сдерживаюсь. Остается еще небольшая разумная часть меня, которая знает, что я разговариваю со своей матерью — не важно, как сильно упала она в моих глазах.

— Бывшая любовница? — вскипаю я. — В самом деле? Ты была настолько проникновенно одинокой, что не могла найти себе своего мужчину. Обязательно нужно было красть чужого.

Моя мать молчит, а я стою здесь, пытаясь ощутить хоть каплю вины за то, что только что сказала.

Но ее нет.

Это правда. Её грязная, отвратительная правда.

— Я — твоя мать, — наконец шепчет она, и я слышу слезы в ее голосе. — Ты не можешь разговаривать со мной таким образом.

— Просто потому, что ты моя мать, не значит, что я должна уважать тебя или твой выбор.