Конечно, муниципальная революция оказалась лишь началом революционного процесса во Франции, который вскоре пошел вглубь: от антиабсолютистских конституционных реформ к более фундаментальным социальным и политическим трансформациям. Поэтому борьба низших классов (и прежде всего крестьянства, которое никто из господствующего класса не приглашал ввязываться в перепалку) получила свою собственную динамику и логику. К тому же без королевской администрации дворянство, в особенности сельское, не имело защиты от восстаний снизу. Но это уже вопросы, которые будут рассмотрены в последующих главах. Пока же мы должны покинуть Францию и перейти к исследованию возникновения революционного политического кризиса в позднеимперском Китае.

От конфликтов и столкновений европейской системы государств, к которым Франция Бурбонов давно приспособилась, пока не встретилась со своим революционным возмездием, мы переходим к другому, отдаленному, самодостаточному миру с единым гегемонистским центром. До XIX в. Китай был центром богатой цивилизации, истоки которой уходили в прошлое более чем на два тысячелетия – цивилизации, воплощенной в социально-политической структуре с более чем шестивековой историей почти полной преемственности. Проблемы обороны от внешних сил для этого имперского государства, оседлавшего обширную аграрную страну, состояли преимущественно в отражении нападений или подчинении конкурирующих народов на азиатских сухопутных границах, тогда как вторжения с моря либо игнорировались, либо с ними легко разделывались. С течением столетий правители традиционного Китая становились все более успешными в этих делах. Иноземцы могли захватывать командные посты династического правления, но китайская имперская система продолжала функционировать[172]. Действительно, Цин (1644–1911), династия чужестранцев-маньчжуров, китаизированного племени из южной Маньчжурии, была свидетелем апогея, а также окончательного краха этой замечательной системы.

Вплоть до XIX в. в Поднебесной империи преобладали мир и порядок, экономическое развитие и культурное совершенствование. Затем агрессивная, экспансионистская, индустриализующаяся Европа вытолкнула Китай из его блистательной автономии в мир конкурирующих национальных государств и империалистических вторжений. Но перед тем как обсуждать, когда и почему наступили революционные последствия, рассмотрим логику Старого порядка саму по себе. Поскольку, как и в случае с Францией Бурбонов, именно сочетание необычного давления извне и особенностей внутренней структуры и развития привело китайский Старый порядок к революционному политическому кризису.

Социально-политическая структура позднеимперского Китая может быть представлена как взаимное проникновение двух «миров»:

1) аграрной экономики и общества деревень, вовлеченных в рыночные сети местного масштаба;

2) имперской государственной администрации, которая рекрутировала и нанимала образованных индивидов, знания которых подтверждались с помощью сложной экзаменационной системы. Каждая из этих сфер в аналитических целях может быть представлена самостоятельно, хотя важно с самого начала иметь в виду, что ни одна из них не функционировала изолированно от другой. В действительности их взаимопроникновение создало и поддерживало особый господствующий класс – китайских джентри[174].

В позднеимперские времена китайское сельское хозяйство ни в каком смысле не было «феодальным», поскольку не существовало сеньоров с юридическими правами на подати или труд крепостных, как в докапиталистической Европе. Для китайского сельского хозяйства также не были характерны большие, возделываемые самими хозяевами поместья. Напротив, земля была во владении, сдавалась в аренду, покупалась и продавалась почти всегда небольшими участками. Подавляющее большинство китайцев, по меньшей мере 80 %, были крестьянами и занимались сельским хозяйством, жили в деревнях из нескольких сотен семей, каждая из которых обрабатывала участки земли, которыми владела, или брала в аренду, или и то и другое[175].

Не вызывает сомнения, что экономическое неравенство в Китае в значительной степени выражалось в различиях во владении землей[176]. В масштабах всей страны примерно 40 % сельскохозяйственных земель сдавалось в аренду помещиками. Около 30 % занимавшихся сельским хозяйством семей были исключительно арендаторами, и 20 % сдавали в аренду часть своих земель, оставляя 50 % участков разных размеров для собственного пользования. Но большую роль играли региональные различия: в центральной части и на юге Китая доля арендуемых земель была выше, тогда как на севере и северо-западе – значительно ниже. Также существовали внутрирегиональные различия между отдельными областями. В общем и целом, сдача земли в аренду могла быть выгодной только в тех областях, где транспортировка, особенно по воде, позволяла поставлять зерно на рынки за пределы тех мест, где оно выращивалось. В Северном Китае, где основными посевными культурами были пшеница и просо, транспортировка была значительно труднее, не говоря уже о том, что урожайность была намного ниже, чем в рисоводческих внутренних районах Южного и Центрального Китая.

На самом деле в аграрном Китае была заметно развита торговля, хотя страна в целом не была интегрирована на основе рыночных отношений. Трудности транспортировки означали, что торговля была несбалансированной и фрагментированной на тысячи местных рынков, где большинство продаж сельскохозяйственной продукции было ограничено «несколькими десятками миль в диаметре»[177]. «Торговля на дальние расстояния в основном поставляла предметы роскоши китайским джентри и предметы необходимости в города Китая»[178]. Она охватывала только 7–8% всей сельскохозяйственной продукции. Но местная и региональная торговля была очень важна. Дело в том, что хотя крестьяне и выращивали большую часть своего продовольствия, они все- таки зависели от периодически действующих рынков того, что Уильям Скиннер называл «стандартным рыночным городом», чтобы продать от одной до двух пятых урожая и получить деньги, необходимые для уплаты налогов, покупки ремесленных изделий, а также развлечений и религиозных служб. «Насколько можно судить, китайский крестьянин жил в самодостаточном мире: это был мир не деревни, но стандартного рыночного сообщества»[179], включающего от 12 до 18 деревень. Подобно этому, состоятельные семьи часто жили в рыночных городах[180], которые снабжали их предметами роскоши и обеспечивали возможности для очень выгодных вложений в ремесленные производства или, прежде всего, в содержание ломбардов и ростовщичество. Подобные инвестиции обеспечивали важное дополнение к низким доходам, которые богатые семьи получали от одной только сдачи земли в аренду, и представляли собой важный механизм присвоения прибавочного продукта в позднеимперском Китае[181].