Что бы ни было принято в других понятийных системах, французская и китайская революции (два «полярных» примера в моем трио) были не настолько уж отличны одна от другой и не настолько похожи (соответственно) на ранние европейские либеральные революции и осуществляющие национальное строительство революции третьего мира, как можно было бы подумать, исходя из их различных пространственно-временных и культурных условий. На самом деле французская революция в ключевых моментах поразительно отличалась от английской революции XVII в. и была довольно схожа с китайской и русской революциями. Крестьянские бунты в ходе французской революции играли ключевую роль, к тому же ее политическим результатом было более централизованное и бюрократическое государство, а не либерально-парламентский режим. Что касается китайской революции, то исторически представляется удивительно недальновидным относить ее к национально-освободительным революциям XX в. Культурная и политическая история Старого имперского порядка в Китае простиралась на многие века назад. Кроме того, китайская революция как процесс в целом была запущена в 1911 г. восстанием высшего класса против абсолютистского монархического государства, ни чем не отличающегося от восстания аристократии, положившего начало французской революции[101]. Более того, китайская революция в конце концов породила ориентированный на догоняющее развитие коммунистический режим, который, конечно, в большей (или той же) степени был похож на послереволюционный советский режим, чем на современные некоммунистические режимы третьего мира.

Учитывая тот факт, что схожих черт между этими тремя революциями достаточно для того, чтобы использовать их для проведения сравнительно-исторического исследования, такое исследование обещает быть весьма плодотворным. Можно выявить и объяснить сходные социально-политические характеристики французской, русской и китайской революций в таких отношениях, которые неизбежно будут упущены исследователями, решившими рассматривать их по отдельности. Прежде всего, из сопоставления этих революций можно многое узнать о причинах и результатах участия крестьян в социальных революциях. Также многое можно узнать о процессе краха и восстановления государственных административных и принудительных организаций в ходе перехода от старых порядков к новым. Не случайно, что эти аспекты революций часто либо недооцениваются, либо упускаются во многих других сравнительных исследованиях. Это происходит потому, что большинство альтернативных категориальных схем служат тому, чтобы выявлять вместо этого либо буржуазные/пролетарские классовые конфигурации, либо паттерны легитимной политической власти и идеологического самосознания старых и новых порядков.

Но мы должны не только подчеркивать паттерны, общие для французской, русской и китайской революций. Гибкость и историческая чувствительность сравнительного метода позволит уделить внимание и особым характеристикам каждой из этих трех революций. Нет необходимости отрицать, что французская революция имела буржуазные и либеральные черты, что русская революция оказалась в итоге крайне этатистской или что в китайской революции были элементы национально-освободительной борьбы. Даже если мы в первую очередь ищем и пытаемся объяснить паттерны, общие для Франции, России и Китая, мы можем также обратить внимание на различия, характеризующие пары этих случаев или отдельные случаи. Затем они могут быть объяснены как отчасти вызванные различиями в общих причинно-следственных паттернах, отчасти – контрастами в социальных структурах Франции, России и Китая и отчасти – разницей во всемирно-историческом времени и последовательности этих трех великих революций. В результате именно те отличительные характеристики этих революций и их всемирно-исторические контексты, которые подтолкнули других исследователей к разнесению их в различные категории, будут по-новому освещены и объяснены, так как они изучаются на фоне паттернов, общих для всех трех революций.

Следующие главы представляют собой сравнительно-историческое исследование французской, русской и китайской революций – исследование, задуманное и осуществленное в теоретических рамках, разработанных в этой первой главе. В Части I рассматриваются структурные и исторические условия для возникновения объективных революционных ситуаций во Франции, России и Китае при Старом порядке. Глава 2 фокусирует внимание на политических кризисах абсолютистских государств, и в главе 3 анализируется положение крестьянства. Чтобы усилить обоснование основных линий аргументации, подразделы глав 2 и 3 кратко демонстрируют, что условия, предположительно критически важные для возникновения социально-революционных ситуаций во Франции, России и Китае, отсутствовали или не присутствовали все вместе в соответствующие исторические периоды в Японии, Пруссии/Германии и Англии. Таким образом, логика сравнения в Части I прежде всего подчеркивает отношения, в которых Франция, Россия и Китай были похожи. И осуществлено это подчеркивание путем сопоставления с негативными примерами.

В Части II, с другой стороны, логика сравнения полностью фокусируется на сходстве и различиях между позитивными примерами социальной революции, поскольку в Части II принимается как данность то, что Франция, Россия и Китай оказались в сходных революционных ситуациях, вызванных сходными причинами. Цель заключается в том, чтобы на этом основании объяснить результаты революций. Поэтому эта часть демонстрирует, как конфликты, развернувшиеся в ходе революционных кризисов, вели к социально-революционным результатам, где некоторые паттерны были общими для всех революций и иные отличали одну или две из них. В Части II, главе 4 представлены основные аналитические суждения, которые будут проверены для каждой революции; в главах 5, 6 и 7 рассматриваются конфликты и результаты революций во Франции, России и Китае соответственно.

Социальные революции во Франции, России и Китае возникли именно из политических кризисов, центром которых были структуры государств Старого порядка и положение, в котором они находились. События 1787–1789 гг. во Франции, первой половины 1917 г. в России и 1911–1916 гг. в Китае не только подорвали самодержавные монархические режимы, но и дезорганизовали централизованный административный и принудительный контроль над потенциально мятежными низшими классами. Эти революционные кризисы развились тогда, когда государства Старого порядка стали неспособны справляться с вызовами меняющейся международной обстановки. Монархические режимы подверглись новым угрозам или усилившейся конкуренции со стороны экономически более развитых зарубежных держав. К тому же в своих ответах на эти вызовы они были ограничены или сдерживались институционализированными отношениями самодержавных государственных организаций с высшими землевладельческими классами и аграрными экономиками. Столкнувшись с перекрестным давлением со стороны внутренних классовых структур и затруднительным положением на международной арене, эти самодержавные режимы, их централизованные администрации и армии распались, открывая дорогу социально-революционным трансформациям, инициированным восстаниями на низовой основе.

Чтобы понять природу и причины этих политических кризисов, которые запустили французскую, русскую и китайскую революции, нужно иметь представление о структурах старых порядков и конфликтах, которым они были подвержены во времена, предшествующие вспышкам революций. Можно начать с того факта, что дореволюционные Франция, Россия и Китай были странами, единство которых поддерживалось самодержавными монархиями, сосредоточенными на задачах, не связанных с поддержанием внутреннего порядка и борьбы с внешними врагами. Во всех трех примерах во времена Старого порядка существовали вполне устойчивые имперские государства – то есть дифференцированные, координируемые из центра административные и военные иерархии, функционирующие под эгидой абсолютных монархий[102]. Эти имперские государства были протобюрократическими: некоторые государственные должности, особенно на высших уровнях, были функционально специализированными; некоторые государственные служащие или аспекты должностных обязанностей регулировались с помощью точно определенных правил и иерархического руководства; и отделение государственных должностей и обязанностей от частной собственности и частных целей было частично институционализировано (хотя и различными способами) в рамках каждого режима. Однако ни одно из этих имперских государств не было полностью бюрократическим[103]. Соответственно, ни одно их них не было столь же централизованным и могущественным по отношению к обществу, как современные национальные государства. В частности, стоит подчеркнуть, что имперские государства Франции, России и Китая при Старом порядке не могли непосредственно контролировать, не говоря уже о том, чтобы основательно перестраивать, местные аграрные социально-экономические отношения. Ограниченным скорее было само разнообразие или разброс тех функций, ради выполнения которых протобюрократические государства, так сказать, и создавались: ведение войн за рубежом; надзор над обществом внутри страны для поддержания некоей видимости общего порядка; присвоение социально-экономических ресурсов через рекрутирование на военную службу и налоги на землю, население или торговлю (но не через налоги на что-либо столь трудно измеряемое, как индивидуальный доход).