Наконец оторвавшись от Люциуса, она быстро выскользнула из комнаты, и Малфой вдруг ощутил непонятную тоску, будто уже начал скучать по ней, хотя и прошло всего пару мгновений. Он поймал себя на желании снова ощутить эту женщину рядом, снова почувствовать ее запах, а еще лучше — ощутить в конце концов ее вкус на своих губах.

Гермиона вернулась достаточно скоро. Сбросив у порога шелковый халатик, она осталась совершенно обнаженной, и глаза Люциуса сразу же жадно заскользили по миниатюрной и точеной фигурке.

Загадочно улыбнувшись этому его взгляду, Гермиона медленно коснулась груди и нежно погладила собственные соски. Словно завороженный этим зрелищем, наблюдал Малфой за движениями ее пальцев, отчаянно желая вкусить потемневшие и набухшие от прикосновения ягодки, а когда она скользнула рукой ниже и коснулась клитора, с его губ слетел жадный и разочарованный стон.

«Что творит, а? Мерлин! Что же вытворяет эта маленькая негодяйка? Это я должен быть там! Мой рот должен быть там!»

Будто почувствовав это нетерпение, Гермиона приблизилась и, коснувшись ладошкой его затылка, наклонилась и дотронулась грудью до губ Малфоя.

Когда Люциус ощутил, как жесткий и напряженный сосок касается его губ, то первым же чувством стала радость: чистая и незамутненная ничем. Он впился в него ртом, смакуя, облизывая, прищелкивая его языком, при этом пытаясь мысленно запомнить невероятные по своей силе ощущения, что охватывали его, когда эта красавица-грязнокровка находилась рядом. И небесным звуком стал для него ее протяжный стон удовольствия.

— Еще… Сильнее… Пожалуйста, прошу тебя, сильнее… Прикуси его.

Ее мольба удивила Люциуса, почему-то совершено не хотелось причинять ей боль. Более того, одна лишь мысль о причинении ей боли казалась ему не слишком привлекательной.

— Ну же, Люциус… укуси меня. Прошу… — настойчиво пробормотала Гермиона.

«Что же, моя сладкая девочка… Раз ты так просишь, значит, придется исполнить твое желание».

Поначалу нежно и осторожно он сжал сосок зубами, постепенно прихватывая его сильнее и сильнее. И уже скоро услышал, как она с радостью выдохнула:

— Да, да… еще сильнее!

Малфой сжал зубы чуть крепче, за что оказался вознагражден стоном блаженной агонии, сорвавшимся с ее губ.

А потом она отстранилась, но лишь затем, чтобы предложить ему вторую грудь, которую он начал ласкать с прежним наслаждением, заставляя Гермиону биться и выгибаться у него на коленях, что-то бессвязно бормоча в тишину комнаты. Даже не дотрагиваясь до клитора, она чувствовала, как снова стала влажной и горячей от охватившего возбуждения, нарастающего с каждой секундой. С каждым прикосновением его рта.

Наконец, ощутив, что желает чего-то большего, она опять отстранилась. И, поднявшись, за спинку стула потянула его к дивану. Люциус молчал. Лишь тяжело дышал, хватая ртом воздух, словно вытащенная на берег рыба. Осторожно, чтобы не уронить его, Гермиона опустила стул на сидение дивана так, что Малфой оказался полулежащим на нем. Опершись коленками по обе стороны от его лица, она на секунду замерла, но тут же услышала, как Люциус сдавленно произнес:

— Быстрей.

Гермиона схватилась за спинку дивана и осторожно опустилась, теперь уже касаясь его губ набухшим от вожделения клитором. И тут же вскрикнула, когда Малфой, не говоря больше ничего, жадно впился в него, заставляя ее задохнуться от чувственного восторга. Его язык кружил и кружил по припухшему комочку, иногда опускаясь к входу во влагалище и даже чуть проникая внутрь, но затем снова поднимаясь, чтобы снова заставить ее дрожать в предвкушении надвигающегося экстаза.

Эти непрерывные жадные и ненасытные ласки уже скоро привели ее к новому оргазму, который заставил запрокинуть голову и громко оповестить Малфоя об этом:

— Люциус… я, кажется, снова. Снова, слышишь? Люциус! О, Боже, ты снова сделал это…

На что он с силой втянул клитор в рот, заставляя ее громко кричать от охватившего восторга. И этот звук отдавался наслаждением в его собственных ушах, не слышавших ничего более прекрасного, чем крики чувственной радости этой изумительной женщины.

А потом все закончилось. Она затихла и, с трудом передвигаясь на еще подрагивающих ногах, подняла стул за спинку и уселась на пол возле дивана. Затем Гермиона чуть слышно прошептала что-то, и Малфой сразу же ощутил, как удерживающие его путы исчезли. Сначала на руках, а потом и на ногах. Потирая ноющие запястья, Люциус опустился рядом. Скоро, чувствуя мучительную боль, он начал растирать их сильней, пытаясь восстановить кровообращение. И в следующий же миг ощутил на запястьях прикосновение ее маленьких и теплых ручек, которые нежно и ласково массировали его, будто пытаясь загладить вину за причиненный вред.

Малфой удивленно посмотрел на Гермиону, которая ничего не ответила, лишь мягко улыбнулась и нежно поцеловала содранную волшебными веревками кожу, что-то тихо шепча при этом. Ссадины и синяки начали исчезать на глазах. Исцелив его, она потянулась, осторожно, почти целомудренно, коснулась губами его рта, встала и вышла из комнаты. Люциус тоже поднялся, недоумевая, что же ему делать дальше, но потом нерешительно подтянул штаны и застегнул рубашку.

Гермиона вернулась через мгновение, уже снова одетая в свой свободный шелковый халат.

Малфой настороженно глянул на нее.

— И что теперь?

— Ты свободен и можешь уйти. Не забудь свою трость.

— А ты прекрасно поняла, что я имел в виду не это.

Она загадочно дрогнула губами и опустила голову, так ничего и не отвечая. С ощущением какого-то необъяснимого разочарования Люциус медленно двинулся к входной двери, прихватив по дороге трость. И вдруг!

— Где я живу, тебе известно…

От этих внезапно прозвучавших слов он резко обернулся. Гермиона все еще по-прежнему загадочно улыбалась. Облегченно выдохнув, Малфой осторожно потянулся к дверной ручке.

— Люциус!

Он еще раз обернулся. Гермиона подняла палочку и уже начала произносить восстанавливающее волосы заклинание:

— Folliculo regene…

— Нет, — Люциус упреждающе поднял ладонь. — Не надо. Они еще отрастут. Со временем. А сейчас… пусть останется так.

Гермиона в замешательстве нахмурилась, но Малфой лишь еле заметно усмехнулся, открыл дверь и шагнул через порог, уже оттуда добавив:

— Будем считать это моим освобождением от прошлого, мисс Грейнджер. Точнее, нашим освобождением…