Глубоко вздохнув, Малфой закрыл глаза, его лицо выглядело сейчас окаменевшим. И Гермиона нахмурилась, напряженно ожидая ответа. Наконец он заговорил низким и глухим голосом:

— Давай закроем эту тему. Я не хочу больше обсуждать ее. Потому что твои слова не вызывают у меня ничего, кроме ужасного стыда.

Обиженная, она опустила голову, ощущая, как сказанное причиняет ей боль. Потом резко поднялась со скамьи и даже отошла на несколько шагов, но затем остановилась и вернулась назад.

— Не бойся идти вперед. Не бойся переворачивать страницы с прошлым и двигаться дальше. Гриффиндор поможет тебе! — Гермиона снова отошла на пару шагов, но снова вернулась. — Пусть Шляпа и разглядела в тебе лишь крошечную частичку гриффиндорца, но она ее увидела. И я тоже верю, что она есть.

На этом, оставив Люциуса по-прежнему сидящим на скамейке, она начала спускаться с холма вниз.

Гермиона прошла всего несколько ярдов, когда оказалась схваченной крепкими мужскими руками. Малфой развернул ее, с силой прижал к себе и начал покрывать лицо, волосы и шею лихорадочными поцелуями.

— Прости меня… Прости… Я постоянно вываливаю на тебя свои слабости. Даже те, которыми не делился ни с кем… Никогда.

Задохнувшись от изумления, Гермиона попыталась встретиться с ним глазами, желая успокоить, сказать, что она не огорчена этим ни капли. Но Люциус продолжал крепко обнимать ее, сцеловывая с лица невесть откуда взявшиеся слезы.

Все еще не размыкая объятий, они медленно опустились на густую траву, и аромат луговой зелени тут же заполнил легкие, усиливая и без того обостренные в эти минуты чувства. Казалось, целый мир вокруг замер, оставив только их одних на этой теплой и душистой летней земле. Понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы он вошел в нее, жаркую и влажную. И чтобы оба тут же застонали от удовлетворения и радости, даруемой слиянием. Они двигались навстречу друг другу и наслаждались каждым движением, каждым толчком, каждым поцелуем. И когда, уже совсем скоро, задрожали на пике чувственного восторга, то обоим казалось в этот миг, что все вокруг (яркий солнечный свет, зелень травы, запах летней земли) во сто крат увеличивает их взаимное блаженство, превращая его почти в экстаз.

Потом они долго лежали в траве, нежно и успокаивающе поглаживая друг друга, и тихонько разговаривали на ничего не значащие темы. Оба так и пролежали бы до самого вечера, если бы не огромная дождевая туча, появившаяся вдруг и будто ниоткуда. Почувствовав первые капли, Люциус с Гермионой поднялись и быстро направились в сторону дома. Однако, теплый и безобидный летний дождик, на глазах превратившийся в самый настоящий ливень, заставил их не просто прибавить шаг, а побежать, смеясь и дурачась по дороге, словно дети. Добравшись до входных дверей мэнора, оба уже оказались промокшими насквозь.

Они быстро забежали в холл и дождевые капли с их одежды тут же усеяли старинный дубовый пол многочисленными лужицами. Увидев которые, Гермиона запрокинула голову и звонко расхохоталась, будто сбрасывая с себя остатки утренней напряженности. Глаза Малфоя сверкнули, он снова привлек ее к себе, а затем нагнулся и, привычно подхватив на руки, быстро понес вверх по лестнице в спальню. Пинком открыл дверь и достаточно бесцеремонно бросил Гермиону на кровать. На этот раз его страсть, его властность и его жгучая, даже какая-то мрачная, жажда близости была бесспорна и почти осязаема. Наклонившись, Люциус отчаянно рванул на ней одежду, сразу же стаскивая обрывки с тела и бросая на пол. Отвечая, Гермиона тоже потянулась к нему, принимаясь раздевать и самого Малфоя. Не прошло и минуты, как их обнаженные тела, влажные от проливного дождя и разгоряченные от бега, уже сплелись на кровати в ненасытных объятиях.

Чувствуя, как тело начинает пылать, Гермиона лишь корчилась и бессвязно лепетала что-то. А в следующий миг ощутила, как, скользнув по ее еще мокрой коже, Люциус спустился вниз и сразу нашел ртом клитор, жадно впиваясь в него. Не ожидавшая этой внезапной и откровенной ласки Гермиона задрожала и выгнулась на кровати, отчаянно царапая пальцами простынь. Сейчас Малфой был безжалостен: не отрываясь, он лизал и с силой всасывал в себя ее набухшую плоть, рукой дотянувшись до соска и принявшись жестко потирать, а иногда и пощипывать его. Удивленная поначалу этой агрессией, уже скоро Гермиона ощутила, как внутренности скручивает от вожделения тугой пружиной, а отчаянная боль внизу живота заставляет желать лишь одного — немедленной разрядки.

Почувствовав вдруг, как Люциус (внезапно и болезненно) ввел в ее анус сразу два пальца, она закричала от боли и выгнулась им навстречу еще сильнее, до ломоты в позвоночнике. Но вот, что странно: жгучая боль от его грубого и бесцеремонного вторжения лишь увеличила желание, заставляя почти сходить с ума в ожидании оргазма. Будто зная это, Малфой с силой всосал клитор, даже чуть прикусывая его, и крепко сжал пальцы на соске. И огромная волна сильнейшего, почти болезненного наслаждения накрыла Гермиону с головой, заставляя дернуться и закричать:

— О, Боже… Люциус! — ее вопль, словно ножом, разрезал сгустившийся вокруг них воздух спальни.

Не дав ей ни секунды на передышку, он сразу же поднялся. С трудом открыв глаза, Гермиона увидела у своего лица огромный, налитый кровью член и услышала голос, больше похожий сейчас на шипение змеи.

— Возьми его, ведьма… возьми его в рот. Сейчас же!

И она послушно потянулась к головке. Одним движением Малфой окунулся в горячую глубину, доставая до самого горла и заставляя Гермиону задохнуться, и гортанный стон триумфа слетел с его губ. Потом отстранился, давая ей вздохнуть, и погрузился снова: еще глубже, чем прежде. Услышав, как он что-то еле слышно и почти бессвязно бормочет, Гермиона подняла глаза.

— Ну же, девочка, сделай это снова… Очисти меня… Отторгни меня от всего, что было раньше… До тебя, — в конце Люциус уже почти умолял ее.

Гермиона могла лишь согласно застонать и расслабить горло, принимая его глубже и глубже. Размеренно и неторопливо Малфой раз за разом погружался в обжигающую влажность. Скоро глаза его будто остекленели, движения стали более быстрыми, более хаотичными, и Гермиона уже думала, что теплое семя вот-вот хлынет ей в рот, но Люциус вдруг резко отстранился и с силой перевернул ее на живот.

Поставив Гермиону на четвереньки, он коснулся головкой входа во влагалище, но потом остановился, замер на какое-то время и совсем скоро скользнул чуть выше. Уже приготовившись к острой жалящей боли, волшебница невольно напряглась. Нет! Боли она не боялась — такой щемящей и болезненно прекрасной была их теперешняя близость.

Она услышала, как Люциус потянулся за чем-то, и тут же почувствовала, как тугое колечко ануса покрывается вязкой и прохладной смазкой. Глубоко вздохнув, Гермиона постаралась расслабить мышцы как можно больше, понимая, что сейчас Люциус не расположен к нежностям.

И оказалась права: с шумом вдохнув через нос, он одним толчком преодолел сопротивление и вошел почти наполовину, заставив Гермиону вскрикнуть от обжигающей боли, которая постепенно распространялась по всему телу. Сознание начало туманиться, но почти сразу она услышала, как Малфой успокаивающе шепчет:

— Тихо… Потерпи… Потерпи чуть-чуть…

Он не выдержал и громко застонал от собственных великолепных ощущений. Потом слегка отстранился, но лишь затем, чтобы еще одним мощным толчком погрузиться в нее до конца. С губ Гермионы снова слетел болезненный выкрик. Но и он не остановил Люциуса, который слишком хорошо знал сейчас ее тело. Знал, на что способна Гермиона. Знал самые потайные желания и ее собственную жажду отдаваться ему вот так — целиком и полностью. Понимание этого опьяняло еще сильнее.

Снова отстранившись, а потом сразу же погрузившись в восхитительно тесную, нежную плоть, он услышал, как Гермиона кричит. Кричит его имя, умоляя не останавливаться. И это тоже сводило с ума. Словно безумный прохрипел он в тишину спальни:

— Черт! Это… невероятно… Ты прекрасна. Ты даже не представляешь, насколько ты прекрасна… И ты — моя! Моя!