Выждав совсем немного, Люциус начал плавно и размеренно двигаться, с каждым разом стараясь погрузиться в нее все глубже и глубже. И каждый его толчок мягко задевал клитор, заставляя Гермиону дрожать и гореть в предвкушении приближающегося оргазма. А уже совсем скоро она выгнулась и, что-то бессвязно пролепетав, громко застонала в тишину кабинета. И этот стон наслаждения эхом отразился от стен, заставив самого Малфоя ускориться и почти сразу же вслед за ней взорваться, содрогаясь и наполняя горячим семенем. Тяжело дышащий Люциус уткнулся Гермионе в шею и глухо рыкнул, крепко прижимая ее к полу.

Они еще долго лежали в какой-то необычной, но прекрасной и будто обволакивающей тишине, так и не произнося ни слова. Гермиона лишь продолжала тихонько гладить его по голове, а Малфой изредка, но очень нежно целовал ее шею.

Казалось, прошла целая вечность, когда наконец раздался его слегка насмешливый голос.

– А теперь, мисс Грейнджер, хочу напомнить вам, что у нас вроде как запланирована какая-то там «официальная беседа». Или я неправ?

Вспомнив их разговор тем утром, Гермиона негромко рассмеялась.

– Всему свое время, мистер Малфой. Всему свое время…

– Ты как считаешь: можно считать нашу официальную беседу уже начавшейся? Сейчас, когда я… прижимаю тебя к жесткому полу кабинета. Или нам все-таки стоит добраться до стульев?

На это она уже откровенно расхохоталась, поскольку комизм ситуации действительно зашкаливал, но ответила честно и прямо:

– Не хочу, чтобы ты выходил из меня. Никогда… Хочу, чтоб был во мне.

Ничего не ответив, Малфой не двинулся с места. Правда, чуть позже немного сместился на бок, чтобы Гермионе было не так тяжело. Но сместился так, чтобы по-прежнему остаться внутри нее.

Потянувшись, он расстегнул пуговицы на ее блузке и, подняв бюстгальтер, мягко коснулся груди. Не возбуждающе, нет. Наоборот – мягко, нежно и будто бы успокаивающе. А потом тихо спросил:

– Как ты?

Гермиона измученно улыбнулась.

– Сейчас – в порядке. Я всегда в порядке, когда ты рядом, – глубоко вздохнув, она чуть отвернулась в сторону.

– С сегодняшнего дня ты живешь в Малфой-мэноре.

Его слова ошеломили, хотя втайне она ждала и очень надеялась их услышать. Но еще больше ошеломила внутренняя и какая-то необъяснимая готовность подчиняться этому мужчине. Ведь раньше Гермиона и представить себе не могла, что способна слушаться кого-то из них вот так: просто, легко и безоговорочно. Но у Люциуса каким-то невероятным образом получалось подчинить ее. И было еще кое-что. Подчиняясь его уверенной силе, она и сама становилась сильнее и уверенней в себе. Просто чуть удивилась, что он заговорил сейчас о том, что так мучило ее все утро, словно почувствовал ее мятущиеся мысли, ее страх, ее сомнения.

– Ты, в самом деле, этого хочешь?

– Я никогда бы не сказал, если бы не хотел.

– Тогда я согласна…

Гермионе казалось, что тепло его руки, лежащей на груди, согревает сейчас не только ее тело, но и душу. Она глубоко вздохнула и ладонь Малфоя инстинктивно сжалась, обхватывая одно из сливочно-белых полушарий.

– Куда ты меня ведешь сегодня вечером?

– Не скажу, пока не окажемся там…

– Не стоит беспокоиться. Когда я с тобой, мне все равно, где я нахожусь.

Она качнула головой:

– Но я не хочу, чтобы тебе было все равно. Хочу, чтобы тебе было хорошо там, куда я веду тебя.

– Знаю. Но что есть, то есть.

– И тебя не волнует, что нас может заметить… кто-то из тех, кому бы ты не хотел ничего сообщать?

– Ну, мы же будем находиться там, выполняя эту дурацкую программу. Не так ли?

– Да. И будем вынуждены держаться холодно и отстраненно, как и повелевают приличия, – Гермиона немного помолчала. – А я не уверена, что хочу этого.

Малфой ничего не ответил.

– Люциус, я не возражаю, что пока наши отношения нужно держать в секрете, и счастлива лишь оттого, что нахожусь рядом с тобой. Но пойми: мы не сможем прятаться в мэноре вечно. Ты знаешь, как я отношусь к тебе. И я не стыжусь этого… и даже не возражаю, если жизнь моя, как ты говоришь, «осложнится». Потому что осложнения в ней случались и раньше. Также, впрочем, как и в твоей. Единственное, о чем тебе стоит спросить самого себя, – она повернулась и посмотрела ему в глаза.

– Ты стыдишься меня?

Очень долго он молча смотрел на нее, будто пытаясь прочитать ответ в ее лице. А потом наконец произнес так просто и ясно, что у Гермионы даже не возникло сомнений в его искренности:

– Ни капли.

В глазах что-то защипало, и, сопротивляясь искушению заплакать еще раз, она проговорила:

– Тогда давай вести себя так, как нам хочется. А если кто-то и узнает, то кем бы он ни был, пусть знает.

– Пусть, – тихо повторил Малфой, в глубине души восторгаясь ее решением.

Так они и пролежали еще почти два часа, не обращая никакого внимания на неудобство жесткого пола и негромко разговаривая о жизни, о неизбежных ошибках и потерях, о сопровождающих все это печалях и бесплодных сожалениях. Ни Рона, ни Нарциссу, ни один из них так и не упомянул, эти имена ни разу так и не были произнесены, но у обоих создалось ощущение, что и тот, и другая незримо присутствуют почти в каждом моменте беседы. И это было горько, но необходимо.

В конце концов за дверью послышались голоса сотрудников министерства, прощающихся друг с другом с пожеланиями отличного уик-энда. И Люциус с Гермионой вдруг одновременно подумали о том, что их уединение наверняка показалось кое-кому очень и очень подозрительным. Они неохотно поднялись, разминая затекшие конечности, и принялись приводить себя в порядок.

Оправившись, Гермиона отменила брошенные Малфоем заклинания, убедилась, что выглядит он прилично, и открыла дверь кабинета. Для того, чтобы сразу натолкнуться взглядом на Присциллу и Ормуса, которые стояли в коридоре совсем неподалеку и о чем-то тихо шептались. Увидев Гермиону, оба жутко смутились, и Присцилла, немного виновато посмотрев на нее, тут же заторопилась в дамскую комнату.

Ормус же, напротив, подошел к Гермионе и, глядя через ее плечо на стоящего в кабинете высокомерного Люциуса, спросил:

– У тебя все в порядке, Гермиона?

– Более чем.

Она не ожидала, что ответ ее прозвучит так спокойно и даже сухо.

– М-м-м… Просто вы с мистером Малфоем закрылись у тебя на несколько часов. И не только закрылись, но и использовали заклинание, блокирующие звуки. Поэтому, вполне естественно, что мы… беспокоились, – в голосе Ормуса откровенно звучали ледяные нотки, впрочем, холодным был не только его голос, но и внимательный испытующий взгляд. Он явно ждал объяснений.

– Да. Нам нужно было очень многое обсудить с мистером Малфоем и во многом разобраться. Тем более, если ты помнишь, я не видела его с самого понедельника, – Гермиона открыто и смело посмотрела ему в глаза.

Разочарованный тем, что она и не думает ничего отрицать, Ормус не отступал:

– Гермиона, ты, безусловно, имеешь право вести свою личную жизнь так, как хочется тебе, но прошу не забывать о том, что, находясь на территории Министерства магии, ты обязана работать. Причем, работать предельно открыто. И прозрачно для своего руководства.

Конечно же, в глубине души она понимала, какую непростительную глупость совершили они с Люциусом, закрывшись так основательно и так надолго. И уж конечно, не желала никаких проблем, которые пошатнули бы ее положение или повредили репутации. Тем не менее, позволить Ормусу так откровенно высказывать эти грубые претензии, Гермиона не могла. И еще одно: она не могла отделаться от мысли, что за категоричностью Снипуорта стоит не что иное, как банальная мужская ревность. И это одновременно удивляло и возмущало ее. Тряхнув головой, будто пытаясь отогнать нелепые подозрения, Гермиона быстро заговорила:

– Я попросила бы тебя, Ормус, не опускаться до дешевых сплетен и слухов, когда пытаешься оценить то, хорошо или плохо я справляюсь с поручением, которое дал мне министр магии. И могу заверить тебя, что поставленные Кингсли задачи по реабилитационной программе мистера Малфоя, я выполняю более чем успешно. Можно сказать: на пределе своих возможностей.