— Но, в конце концов, ты перестал с ними видеться?

— Да.

— И с какого возраста?

— С четырнадцати лет, — в его голосе невозможно было различить ни единой эмоции.

Гермиона прекратила расспрашивать, чувствуя, что это было бы слишком болезненно. Но, помолчав, Люциус продолжил сам.

— Мальчик был моим ровесником. А девочка… ее звали Эви… была на год или два старше, чем я. Когда мы были детьми, это было незаметно: мы вместе играли в лесу, строили какие-то магловские детские лагери, рыли ямы и траншеи, лазали по деревьям. Но когда я поступил в Хогвартс, то заметил, как изменилось мое тело, раньше, чем у других мальчиков, и я видел, что Эви тоже изменилась. У нее появилась талия и бедра стали шире. Ее грудь начала подпрыгивать, когда она бегала, а щеки и губы стали вдруг такими яркими.

— А потом, она начала относиться ко мне по-другому. Стала поддразнивать. То общалась со мной ласково и нежно, как ангел, а в следующую минуту могла оскорбить или обидеть. Эви будто мучила меня за что-то. И как-то раз неожиданно спрыгнула на меня с дерева, когда я шел по лесу. Потом схватила за плечи и поцеловала, глубоко и сильно… Этот поцелуй разбудил во мне чувства, которых я никогда еще не испытывал. Она сразу же убежала, но оставила меня горящим каким-то непонятным огнем. Это продолжалось в течение всех месяцев, пока я был на каникулах. Тогда мне казалось, что я влюблен, хотя сейчас и сомневаюсь в этом.

Он снова замолчал, уставившись в пустоту.

— После третьего курса я приехал в поместье. Отец был в отъезде, и я оказался предоставлен самому себе. Но для меня это было привычно. Я просто наслаждался свободой и не мог дождаться, когда увижу ее. Когда мы встретились, мне показалось, что она тоже рада меня видеть. Мы целовались несколько часов подряд и чувствовали тела друг друга так близко, как никогда раньше, хотя и не понимали еще, чего хотим… Просто отчаянно нуждались друг в друге. Однажды мы не выдержали, и я привел ее в мэнор, в свою комнату. Мы медленно раздевали друг друга, наслаждаясь каждой минутой, открывая свою плоть и даря ее один другому. Эви поразилась, когда увидела меня обнаженным, сказала, что никогда не встречала ничего более красивого, чем мое тело. Мне же хотелось плакать, когда она гладила его. Такого желания и нежности я не испытывал до этого никогда. Мы занимались любовью, и это был первый раз для нас обоих, мы кричали и плакали от боли, удовольствия и удивления. А потом просто лежали, обнявшись, и не произносили ни слова… просто были рядом.

Люциус глубоко вздохнул и зажмурился, прежде чем, стиснув зубы, продолжить.

— Мы уснули, и я не знаю, сколько проспали… может быть несколько часов… переплетясь голыми телами. Но тут раздался… оглушительный шум. Я проснулся от звука вышибленной двери и увидел, что мой отец стоит в дверном проеме. Его трясло от гнева и ярости. Он узнал Эви, узнал, кто она. И поднял палочку. Эви так отчаянно закричала от боли, что я не смог вынести это. Я просил отца остановиться, умолял его. Но он бросал в нее Круциатус снова и снова, и ее крик казался мне нескончаемым. Потом приказал мне выйти из комнаты. Я отказался, и мучительное заклятье тут же настигло меня самого. Отец прокричал, чтобы я убирался, или он убьет меня своей рукой. Я посмотрел в его глаза и понял, что это правда, потому что никогда прежде не видел в них такого гнева, ярости… разочарования… Никогда…

Он перевел дыхание.

— И я вышел, а он запер дверь. Я ощущал себя трусом, нет — я и был трусом! Отходя от комнаты, услышал: «Авада Кедавра». Ее тело нашли на следующий день в ручье, неподалеку от их деревни. Местная газета написала, что Эви утонула; несчастный случай, трагический несчастный случай…

Оба сидели, будто оцепеневшие. Гермиона до сих пор держала его за руку, хотя и забыла об этом. Она уставилась на Малфоя, не в состоянии оправиться от шока, охватившего после его рассказа. Состояние было ужасным: пораженная, она ясно понимала, насколько унизительно для Люциуса было рассказывать ей сейчас об этом. Гермиона не сомневалась, что никто не знает о случившемся тогда, никто — даже его жена.

Пытаясь сосредоточиться, она пристально посмотрела в его лицо. Люциус казался каким-то отдаленным, почти не замечающим ее… В голове мелькнула мысль, что, может быть, он хочет побыть один…

«Черт! Почему мне сейчас так больно?» — отняв руку, Гермиона начала подниматься с дивана.

Останавливая, Люциус тут же отчаянно схватил ее за запястье. Он повернулся, посмотрел на нее, и проговорил, пристально глядя в глаза (и этот взгляд слепил Гермиону):

— Не уходи. Пожалуйста…

========== Глава 16. Свершение ==========

Обнявшись, они пролежали на диване несколько часов, и Гермионе снова казалось, что она, будто коконом, обернута его крупными сильными руками. Прислонившись щекой к груди Люциуса, она невольно слышала биение его сердца. Сознание туманилось от всего того, что узнала сегодня. Мысли мелькали в голове с калейдоскопической быстротой: маленький Люциус, играющий с детьми-маглами и роющий с ними траншеи; Абраксас Малфой, бросающий Круциатус в скорченную фигурку собственного сына, а дальше… Откровенный рассказ о первой юношеской близости. Признание, что его отец убил Эви.

Подавляющими чувствами, владеющими сейчас, стали ужас и одновременно печаль. Атмосфера зверства, в которой жил Люциус, во многом объясняла, как и почему он вырос таким… каким в итоге и вырос.

«А видеть и знать, что твой отец — убийца… это… слишком!»

Невольно мысли Гермионы скользнули к его ласкам и нежностям с той девочкой. Даже теперь, спустя много лет, узнав об этом, Гермиона чувствовала острую болезненную ревность. Она не хотела делить его ни с кем: ни сейчас, ни в прошлом. Беспокойство уже кольнуло, когда увидела полный шкаф одежды, хотя и быстро успокоила себя тем, что одежда приготовлена именно для нее, но… Но ведь в его жизни была еще и Нарцисса. Которая была хозяйкой Малфой-мэнора много лет.

«Конечно, у него есть прошлое! Мерлин, о чем это я? У него много лет была семья — жена и сын! И уж, конечно, его несомненная опытность в любви взялась не просто так. Но почему тогда мне так больно думать о нем, находящимся рядом с другими женщинами?! Нет! Сейчас, здесь, в его объятьях лежу я! И это я нужна ему! Он хочет меня! Господи, и я тоже хочу его… Он нужен мне… Очень нужен!»

Гермионе стало стыдно за свои ревнивые, собственнические мысли, но отогнать их не получалось. В конце концов, усталость одолела и, вдыхая знакомый и такой желанный аромат, она провалилась в сон, чувствуя по замедленному дыханию, что Люциус тоже уснул.

Проснувшись уже на закате и лишь только открыв глаза, она начала рассматривать его лицо, находящееся сейчас так близко и освещенное мягким вечерним светом солнца. Люциус еще спал и казался таким спокойным и безмятежным в янтарном свете, заливавшем комнату, будто и не было того тяжкого разговора.

«Как же будет здорово, если сон прогонит его мучительное отчаяние, так откровенно прорвавшееся днем».

Потянувшись, Гермиона поняла, что тело болезненно затекло. Осторожно, чтобы не разбудить Люциуса, она поднялась и, подойдя к окну, выглянула в парк. Брызги фонтанов радужно мерцали в лучах вечернего солнца, а через лужайку гордо шествовал белый павлин. Красота и изысканное великолепие Малфой-мэнора не могли не взять за душу. Закрыв глаза, Гермиона глубоко вздохнула, наслаждаясь ароматами вечернего летнего воздуха.

Вокруг стояла невероятная, до звона в ушах, тишина. И все чувства странно усилились в этой насыщенной запахами и эмоциями атмосфере, которую можно было резать ножом. Страшная болезненная напряженность, вызванная откровениями Люциуса, еще оставалась, но ощущение ужаса прошло, и Гермиона лишь чувствовала, как в душе что-то нервно подрагивает. Реакция на все, о чем она узнала сегодня, окружающая красота и запахи густого вечернего летнего воздуха, довело сейчас почти до полуобморочного состояния. И даже несмотря на это — она чувствовала себя как никогда живой.