Рон же из последних сил удерживал палочку, отчаянно пытаясь сделать так, чтобы пламя продолжало литься из нее. Заклинание давалось ему с трудом, и уже скоро он рухнул на землю, тяжело дыша от усталости. Пламя, наконец, исчезло, и Люциус опустил руку. Он глубоко вздохнул, на миг опустил голову и с силой стиснул челюсти. А потом подошел к Рону, который быстро поднялся на ноги и уставился ему прямо в глаза.

— Ты, кажется, забыл, кто я, Уизли, — привычно растягивая слова, негромко произнес Люциус. — С твоей стороны это был отчаянный поступок. Отчаянный, но глупый. Этой дуэли хотел именно ты, и мы можем довести ее до конца. Прямо сейчас. Решай. Только учти, что маленькие мальчики, которые играют с огнем, как правило, в итоге обжигают пальцы.

— Иди к черту, Малфой! — яростно прохрипел Рон.

Люциус ухмыльнулся.

— Если это самое страшное, на что ты способен, то, сам понимаешь, мне бояться нечего.

Замерев как вкопанная, Гермиона заворожено наблюдала за обеими мужскими фигурами. Сейчас она находилась от них слишком далеко, чтобы услышать, о чем идет речь.

— Молодец, Малфой! Получилось одурачить ее, да? Прикинулся невинной овечкой? Да она, дурочка, еще не поняла, с кем связалась! Но со мной вражда будет всегда, запомни. Я тебя ненавижу. Меня тошнит от одной мысли, что она… всегда гостеприимно готова для тебя, — Рон усмехнулся.

Глаза Люциуса на мгновение сузились, но он ничего не ответил. Рон с опаской глянул на палочку в руке более взрослого соперника, прикидывая, насколько легко тот сможет достать его. Но Люциус остался на месте. Затем он глубоко вдохнул, развернулся и шагнул прочь. Рон не выдержал и сделал последнюю попытку вывести ненавистного противника из себя:

— Просто помни, Малфой, когда входишь в нее… что я был там первым.

Люциус замер, и по фигуре его была заметна та холодная напряженность, которая будто заставила его заледенеть. Но потом он медленно повернулся и уже в который раз подошел к Рону. Близко-близко. И наклонился почти к самому лицу.

— Видишь ли, Уизли, — тихо начал он, и в голосе его послышалась ледяная злоба, сдобренная немалой толикой ненависти, — дело в том, что с тех пор прошло время. И я… за это время… трахал ее так много раз и так вкусно, я так много раз слышал, как она кричит мое имя, когда тонет в оргазме снова и снова, что… прости… но думаю: я уже давно выебал из ее памяти все вспоминания о твоем жалком и мало что умеющем члене. Я выебал тебя из нее, Уизли! Навсегда.

С убийственно холодной надменностью Люциус глянул на Рона сверху вниз, приподнял бровь и удовлетворенно ухмыльнулся. А затем начал плавно поворачиваться, чтобы наконец-то уйти.

— Да вы с ней два сапога пара! — не сдержавшийся Рон выкрикнул уже громко. — Забирай эту высокомерную тупую шлюху себе!

На что Малфой стремительно развернулся и плотно сжатым кулаком правой руки скользнул по подбородку Рона, основным ударом попадая тому прямо по носу. Что заставило молодого Уизли пошатнуться и с глухим стуком рухнуть на землю. Из носа у него тек обильный ручеек крови.

Пару секунд Люциус еще постоял над ним, но потом вздохнул, поправил на себе одежду и вернулся к Гермионе.

— Пойдем. Нам пора, — спокойно бросил он и сразу же двинулся в сторону дома, лишь единожды обернувшись, чтобы убедиться, что та идет следом.

Перед тем, как уйти, Гермиона посмотрела на Рона, медленно поднимавшегося с земли. Он тоже глянул на нее, но с такой откровенной враждебностью, что Гермиона почувствовала тошноту. На душе было гадко и муторно. Она укоризненно качнула головой и последовала за Люциусом. И уже скоро они исчезли из виду.

_____________________________________________________________________________

Наскоро попрощавшись с министром Шеклболтом и поблагодарив его за чудесный прием, Люциус с Гермионой покинули резиденцию и вышли в темный, пустынный по ночному времени Косой переулок.

К месту аппарации они шли быстро. И молча. Гермиона не могла бы сказать наверняка, что именно чувствует, пытаясь анализировать сегодняшний вечер, но одно знала точно: где-то глубоко внутри все сильней и сильней нарастало некое мучительное болезненное возбуждение, похожее на то, что уже охватывало прежде — тогда, в парке, после нападения насильника. Или в опере. Или… когда-то давно, в самый первый раз — еще во «Флориш и Блоттс»! Будто невероятное напряжение требовало выхода. Требовало разрядки: сейчас, сию же минуту и прямо здесь…

Люциус шел рядом, и она шестым (седьмым, десятым!) чувством… нет, самой своей сердцевиной ощущала, насколько и он напряжен до сих пор. Насколько погружен в воспоминания и обдумывания произошедшего сегодняшним вечером. Чувствуя, что вот-вот взорвется, с горящей, будто охваченной пламенем кожей, она отчаянно схватила его за руку и, тяжело дыша, потащила в боковой проулок. Темный. Сырой. И абсолютно пустынный.

— Люциус… пожалуйста… сейчас. Ты должен взять меня. Прямо здесь и сейчас!

Он опустил на нее глаза, в которых сверкнул холодный огонь. На этот раз Люциус не колебался. Наоборот! Сразу же прошипел ей:

— Повернись спиной.

И Гермиона послушно сделала это.

— Опускайся. На четвереньки. Быстрей!

Она рухнула наземь, больно ударяясь коленками о грубые булыжники проулка, и оперлась ладонями о такие же жесткие и влажные камни. А уже задыхаясь в безумной потребности, поняла, что низ живота по-настоящему тянет от боли, и горячо зашептала, отчаянно ожидая проникновений любимого мужчины:

— Ну же… Поспеши, Люциус. Прошу тебя!

Малфой ничего не ответил, лишь было слышно, как быстро опустилась молния на его брюках. Потом он провел ладонями по ее телу, заключенному в красный шелк, словно в футляр, схватился за подол и резко поднял его. Гермиона услышала тихий, сразу прервавшийся стон и почувствовала, как одним мощным движением он разрывает ее нижнее белье. На этом Люциус вдруг остановился, крепко впившись пальцами в кожу бедер. И, не видя его лица, не понимая причин этой задержки, она чуть не заплакала, упорно смаргивая с ресниц слезы, что невольно подступили к глазам.

— Ну, пожалуйста… я прошу тебя. Люциус, ты так нужен мне, именно сейчас!

С гортанным стоном, больше похожим на рычание дикого зверя, он толкнулся во влагалище. Глубоко и сильно. Так, что Гермиона даже чуть-чуть проехала коленями и ладошками по камням и негромко вскрикнула. Наконец-то они были одним целым! Ей казалось, что сейчас это ощущается словно бы впервые. Так, будто никогда не случалось прежде. Она чувствовала его внутри себя, как будто это был их самый первый раз: новый, незнакомый, но очень и очень важный.

— Да… еще. Двигайся, прошу тебя!

Отстранившись, он схватил ее за бедра еще крепче и снова с силой погрузился внутрь, заставляя Гермиону проскрести коленками и ладонями по булыжникам. И снова она почти не обратила на это внимания, ведь все, что сейчас имело значение — это он и их близость, это ощущение полноты жизни и даже какой-то личной целостности.

Мерно и размашисто двигающийся Люциус упорно молчал, позади себя Гермиона слышала лишь его тяжелое дыхание. Уже скоро она ощутила, как мышцы начинают сжиматься в предчувствии освобождения, и немного выгнулась навстречу Малфою. Но тот вдруг остановился и, отстранившись от нее, глухо прошептал:

— Не могу, прости… Мне нужно… Я хочу по-другому. Именно сейчас.

Сразу поняв, о чем он, Гермиона поняла и то, что именно эта форма близости нужна была и ей самой. Этим вечером. После всего, что с ними произошло. Поэтому она оглянулась на него и согласно закивала.

— Конечно, дорогой. Возьми меня так… Мне тоже это нужно!

Покрытый лишь ее собственной влагой, Люциус скользнул членом чуть выше и одним жестким беспощадным толчком проник в анус. От страшной, разрывающей тело боли Гермиона издала мучительный крик. Смазки оказалось ничтожно мало, и в первый момент ей подумалось, что вот-вот провалится от этой боли в обморок. Но Люциус больше не двигался, давая прийти в себя, и она потихоньку успокоилась, сконцентрировавшись только на своей жуткой потребности принадлежать лишь этому мужчине. Мужчине, который сумел стать для нее всем, стать самим смыслом существования. И принадлежать только ему. Она слегка повернула голову в его сторону.