— Нет, Рон, все не так, я просто попала сюда по ошибке, и…

— Они держали тебя в плену? Что это на твоей руке? — это Джордж, он указывает на ее кожаный браслет.

— Это… ох, я так устала, отведите меня домой, — ей безоговорочно верят, тем более, выглядит она ужасно.

Рон берет ее на руки, и они отправляются обратно. Вернуться не так просто, как попасть сюда, и Гермионе это прекрасно известно. Но она пока молчит, уткнувшись в грудь Рона и забывая обо всем хотя бы на несколько мгновений.

*

Ему хочется кричать. Как странно — здесь все воспринимается острее, и чем больше он видит — тем сильнее скручивается клубок сопротивления где-то под сердцем. “Какого дьявола он творит?!” — кажется, Хмурый потерял всякий рассудок! Нарушив все святое, нерушимое и незабвенное. Изуродовав оба мира, подаваясь своей похоти и алчному желанию властвовать. Тод даже не может предположить, что могло ожидать Хмурого, будь он в Подземельях. Но он здесь. И Макдей не станет его искать. Нет, все делается совсем иначе — по-другому. Тихо и без криков, совсем неожиданно и без шансов на исправление. Он поможет Третьему Подземелью выполнить Наказание в лучшем виде, а пока он найдет перепуганных волшебников и даст им несколько инструкций.

Начинается дождь. Макдей наблюдает, как новый порожденный вид Хмурого — червеобразные монстры, извиваясь, выползают из своих укрытий и открывают бездонные черные рты — не привыкшая к солнцу черная кожа трескается, их мучает жажда. Видимо, Хмурый этого не предусмотрел. Макдей прячется от червей и старается уловить эмоции. Раньше у него получалось очень хорошо. Сейчас гораздо сложнее, но боль и ужас он все равно чует. И след приводит к одной из красных телефонных будок, ведущих в Министерство. Он открывает кабинку и проникает внутрь.

*

Собрание заканчивается, и Малфой остается один в покоях, куда его провожает Гекхал. Это небольшая комната, большинство мебели здесь из камня, а на кровать наброшены звериные шкуры. Вот это место, где когда-то был его отец, настолько тайное, знать о котором не мог даже единственный сын. И теперь он здесь. Но мысли утекают в другое русло: он вспоминает взгляд ее карих глаз, в которые он не смеет смотреть прямо. Но если бы, хоть на мгновение, Гермиона стала его добровольно… Живот мерзко скручивает, будто сейчас стошнит бабочками. Драко закрывает глаза и ложится на кровать. Это место для него. Иной путь сложен, непонятен и опасен. Кажется, его вообще не существует. С чего он взял, что может взять и все изменить? Это нелепо. Разве что он будет в другом теле. В другом мире. В другой жизни.

— Можешь не переживать, мама. Я всегда буду делать так, как хотела бы ты. Даже если тебя нет рядом.

Это решение дается с трудом, но глубоко в душе он знает — это его долг. Хм… наверняка Поттер бы его высмеял, и сказал бы, что каждый сам решает, кем стать. Но это далеко не так. И Малфой поднимается с кровати, полный решимости выполнить лишь необходимое для Гермионы. Она все равно никогда не станет его, и даже в мыслях подобное сложно представить.

*

Этот лес очень переменчив. Нынешним ранним утром он совершенно иной. Тихий и спокойный, но в тоже время опасный и неизведанный. И Гарри накрывает щемящее чувство — здешний лес так похож на Запретный лес Хогвартса… Туман стелется по траве, слышится стрекотание — лес пробуждается, и солнце вот-вот выпустят из стеклянного шара. А может, и нет — Гарри не знает здешних правил. Но сейчас ему хорошо наедине с лесом. Посланника вокруг не оказывается, наверняка тот успел восстановиться и улетел передавать сообщение. Каким-то странным образом этот богомол напомнил Гарри о Волдеморте и крови единорогов. Позади слышится хруст веток, и Гарри рад, что его отвлекли от странных мыслей.

— Скоро начнет холодать. Лес всегда впадает в спячку, когда начинается война, — Грейс тоже задумчиво всматривается в лес.

Война. И вот он снова на войне. Но не в качестве воина, нет. Он скорее наблюдатель. Гарри не может не признаться самому себе — его чувства притупились, словно давно не точеный нож. В этом мире ему важны лишь два человека — только Малфой и Гермиона. Все остальное осталось в прошлом и причиняет боль, но не острую — отголоски прошлого. Тень утраты ложится на лицо. Он потерял часть себя. Возможно, вся сила жизни крылась именно в той части, которую он отдал? Гарри предпочитает называть ее именно так, а не иначе. Лишь так. Часть души. И теперь живет кто-то другой. А Гарри остались одни воспоминания.

— Расскажи мне про раньше. Как оно случалось тогда?

— Ммм… просто обычная зима, особо ничем не отличается…

— Я про войну, — перебивает Поттер. Ветер дует с той же силой, но гораздо холоднее, и Гарри запахивает мантию поплотнее, вглядываясь в потемневшую листву.

— Мне кажется, она везде одинаковая… Мы будем сейчас практически так же слоняться, как и ты когда-то в поисках…

Гарри вспоминает Гермиону и крестраж на его шее.

— Никогда не будет одинаково. Тогда… я знал, что есть те, кто сможет мне помочь. Сейчас все иначе, — Гарри бросает пристальный взгляд на Грейс. — Ты мне чего-то не рассказываешь, и я не могу понять, что делать дальше.

Грейс ловит себя на мысли, что хочет прижаться к нему всем телом и вновь забыться.

— Я расскажу тебе, если ты хочешь. Но это будет сродни легилименции.

— Этим меня не напугать. Давай, — и он разводит руки в стороны, отчего у Грейс спирает дыхание, и она отворачивается, подавляя свои желания.

— Мне нужно минуту, чтобы подготовится.

Гарри кивает и вновь устремляет взгляд в лес, задумчиво наблюдая за еле заметными изменениями. Зима здесь определенно другая — лес словно готовится в ускоренном режиме, мягко оседая и кренясь, будто под невидимым снегопадом.

Грейс отходит чуть подальше и прислоняется к дереву. Ее сердце колотится. Он ворвался в ее жизнь, как и было предписано. И так же она умрет — по предписанию. И до недавнего времени ей было, по большому счету, все равно. Когда ее касается магия Посвященных — она даже рада подобной чести. А когда ее касается он…

— Грейс, уже холодает. Давай скорее.

— Да, сейчас…

Но Гарри не дает ей побыть с собой наедине. Он уже у дерева, обходит его — и берет ее лицо в свои ладони.

— Давай, так будет проще. Смотри мне в глаза и начинай. Я не буду сопротивляться.

Он так близко, а ее сердце стучит где-то у горла. Грейс невольно засматривается в его глаза. Он так красив, что волна нежности накрывает ее. “Наверное, в этих глазах можно утонуть”, — дурацкое, сентиментальное выражение, как и все остальные о любви, но сейчас она его поняла.

— Не нужно меня касаться, мне будет проще иначе.

— Да? — ведет бровью он. — Ну ладно. Делай, как хочешь, только поскорее, я не хочу тут замерзнуть до смерти, — и он улыбается.

“Боже, прекрати разговаривать со мной”, — внезапно до нее доходит осознание, и это настолько ошеломляет, что ком подкатывает к горлу. Он был столь знаменит, столь желанен многим, и сделал столько невероятных вещей — и вот он перед ней…

— Тебе плохо?

— Нет, — она не дает ему вновь коснуться своего лица. — Это из-за погоды, я… ее чувствую.

— Да, я тоже, и скоро не буду чувствовать своих пальцев.

Она натянуто улыбается и приказывает себе собраться. Но мысль о легилименции приводит в ужас. Что он сможет там увидеть? И что невольно покажет она сама?

— Знаешь, давай о войне в другой раз, хорошо? Уже действительно холодно, и пора двигаться дальше…

— Все так плохо? — он подходит ближе.

Сердце ухает, словно сова. “Он спрашивает о войне. На твои чувства ему наплевать”.

— Приятного мало, — коротко отзывается Камерон, мечтая вновь почувствовать магию Посвященных — она делает ее совсем другой. Но кем? Грейс трясет головой — мысли снова утекают не в то русло. Все будет так, как надо, черт побери! И хватит об этом размышлять.

— Все, пошли отсюда, нам нужно в другую часть леса к древу, там сейчас лето.