Уютные номера класса А «фулл анлим», прислуга топ-сервис-инет, национальная кухня на выбор, симотека с модной коллекцией перугена – о, безусловно! – вы станете нашим постоянным клиентом.

Прайс.

Контакты.

Счастливы видеть вас!»

Лукаш покрутил в руках цветастый буклет, прочитал ещё раз и сунул его под тарелку с сушёными кальмарами.

– Что за ерунда! – сказал он. – Джон, вы не боитесь Закона о недобросовестной рекламе?

Фаррет допил своё пиво, ладонью вытер пенные усы.

– Нет, не боюсь. Кто его сейчас вообще соблюдает? А кроме того… Келлер!

Подбежал инет с подносом:

– Что господину угодно?

– Господину угодно не сидеть в окружении пустых кружек. Убрать! И принеси ещё пару. Стой! На, прочитай!

Инет просканировал рекламу пансионата.

– Ну, ты бы поехал?

– У меня нет воспоминаний, господин. У меня есть инструкция.

– Ясно… Пшёл! Нет у него воспоминаний… А у людей они есть, и каждый из двух с лишнем тысяч рабочих и инженеров с лунных горных разработок притащили свои задницы и свои купюры, чтобы покопаться в собственном прошлом. Их не интересовало, как это сделано. Меня тоже. Я был учёным, теперь бизнесмен. Это раньше я стал бы с лупой выяснять, что да как. Сейчас просто делаю деньги, но даю людям то, что они желают. Без подвоха.

– А как же Люберц? После посещения вашего "лучшего места отдыха" он совершил самоубийство.

Тень пробежала по лицу Фаррета, но голос оставался спокойным:

– Самоубийство? Вот как… Я думал, болезнь какая или несчастный случай. А он значит…

– Именно. Как назвать этот казус, если персональный информатор в меднадзор фиксирует у человека гипертонический криз, но не успевает его купировать по причине сознательного удаления человеком подкожного медикаментозного имплантата? Старик хотел умереть.

Фаррет задумался.

– Или кто-то хотел, чтобы все так и думали. Он мог кому-то перейти дорогу. Доброжелателей в науке не меньше, чем где-либо… Испытано на себе.

И без того шумную атмосферу питейного заведения разорвали джембе. Их завораживающий ритм тут же подхватили каблуки и подошвы сотен посетителей. В этом грохоте утонули последние фразы Джона.

Фаррет придвинулся к собеседнику:

– Лукаш, дружище, вы же читали договор. Намерения профессора предельно ясны. Старый учёный хотел провести в Море Мечты масштабный физический эксперимент! Даже я понимаю, какие перспективы открываются в случае успеха. С какого… с какой стати умирать?

– Да, неясно… Послушайте, как вам больше нравится следующая сентенция: эксперимент сорван, но главное, что Людвиг Люберц мёртв. Или так: главное, что эксперимент сорван, а Людвиг Люберц просто мёртв.

Раховски не следил за реакцией нового знакомого. Это было лишним.

– А мне никак не нравится, точнее, по барабану! Для меня главное – исполнение вашим Центром обязательств по договору.

– Эта филькина грамота лишь ваша индульгенция, Джон, и ничего более. Расслабьтесь, вы вне моих подозрений.

– Ну, спасибо! Поясной поклон вам, мистер Раховски!

Фаррет резко схватил и обнял проходящую мимо разбитную девицу. Та понимающе прильнула к мужчине.

– Я уже было об алиби начал задумываться. Какой такой Люберц? От проституток не вылезаю… Иди, дорогуша, припудри носик.

А если по-взрослому, так слушайте. Рентабельность пансионата низкая. За два года работы я смог погасить едва ли десятую часть кредита на строительство и обустройство и признаюсь, готов был отказаться от затеи и всё чохом продать. Но место, место, Лукаш! Ты просто не представляешь, я не представляю и никто, кроме, возможно единственного человека, не представляет, какие великие тайны хранит этот реликтовый мир… Понимаю Людвига. Как он ухватился за идею сотрудничества! А для меня этот договор – спасательный круг… Насчёт филькиной грамоты… Поясни.

– Эх, Джон Фаррет. Деловой человек. В договоре нет подписи второго совладельца фирмы. Вопрос: почему?

– Потому, что он…

– Не надо. Я сам постараюсь ответить на этот вопрос… Вы были правы, Джон, нам по пути. И чтобы этот путь не слишком облегчал ваш кошелёк, я оплачиваю выпитое вами пиво и бронирую весь пансионат "Место у горизонта", скажем, на три дня. Всех постояльцев – вон; все неустойки за мой счёт. По рукам?

– По рукам, пан Раховски! Оказывается вы очень состоятельный пан, и вас не пугают цены.

– Какие цены?

– На здешнее пиво.

4

Инет неспешно подошёл к большому напольному зеркалу в прихожей. Придирчиво осмотрев себя с ног до головы, он что-то там сдул с безупречно сидящего на нём фрака, а потом (сбой в программе?) почистил ботинок о штанину брюк. Безразличное выражение лица сменилось приветливой улыбкой.

– Добрый вечер, хозяин, – произнёс он хорошо поставленным голосом.

Затем улыбка сменилась… улыбкой, но уже с оттенком лёгкой усталости.

– Добрый вечер, хозяин, – повторил инет.

Одна улыбка сменяла другую, всё шло по заложенной в позитронный мозг программе: психологи считали, что человеку при встрече будет приятнее видеть на лице инета ежедневную смену положительных эмоций, чем застывшую в каменной гримасе рожу.

Инет сходил на кухню, принёс мусорное ведро.

– Добрый вечер, хозяин. Простите, забыл вынести мусор, – с виноватой улыбкой проговорила машина. Она осталась довольна выбранным вариантом.

Впрочем, инет старался напрасно, потому что профессору Люберцу было наплевать, кто улыбается: инет, человек или гужевая лошадь – или совсем не улыбается. Улыбки, скорее, раздражали. Его вообще раздражало всё, кроме работы; его не интересовало ничего, кроме работы. Загадка, зачем он приходил из Центра в свою пустую квартиру: выпить чашку кофе, полюбоваться фотоснимком и подвести итоги дня он мог бы и там. То ли привычка, то ли ещё что-то, но в этом отношении профессор мало отличался от инета.

Ключи забрякали во входной двери, она открылась.

– Добрый вечер, хозяин. Простите, забыл вынести мусор.

– Кофе…

Инет кинулся на кухню, опрокинув мусорное ведро. Содержимое, в виде какого-то непотребства, вывалилось под ноги Люберцу. Он перешагнул и по обыкновению направился к креслу на террасе, не заметив прилипший к подошве ботинка рекламный буклет.

Прошло два часа. Стемнело и стало прохладно, а профессор всё сидел на террасе, привычно держа в руках голографический снимок.

«Странно… Странный я… Странная надпись на обороте…. Ничего не помню».

На террасу, залитую серебряным светом – сегодня было полнолуние –инет принёс плед, заботливо укутал им профессорские ноги, неожиданно заметил прилипшее непотребство. Хотел снять незаметно, но хозяин спросил:

– Что там?

– Ничего особенного, рекламный мусор. Я сейчас…

– Дай. Иди, свари ещё кофе.

– Слушаюсь, хозяин.

А хозяин убрал снимок в нагрудный карман, взял рекламку и ему, Людвигу Люберцу – сухарю-профессору и лауреату чего-то там разного, бесчувственному автомату для штамповки гениальных идей – вдруг нестерпимо захотелось соорудить бумажный самолётик и запустить его в ночное небо со своей террасы на семьдесят девятом этаже. Он лихорадочно вспоминал, как это делается, отчаянно матерился и удовлетворённо рычал, почти закончил и… остановился. Потом быстро развернул буклет, разгладил, направил в сторону лунного диска.

Два изображения совместились: реальная Луна ярко высветила фото своей обратной стороны, мало того, и знак геолокации рядом с Морем Мечты. Пугающе знакомая картинка заворожила Людвига. Ещё совсем немного и он вспомнит, сейчас вспомнит… Но нет, ощущение дежа-вю пропало.

Но осталась реклама. Люберц прочитал:

– Пансионат… Охота… Память… Память… Память… Ко мне, срочно!

Инет вбежал с дымящимся кофе:

– Готово, хозяин, готово!

– Цыц! Позвони Фаррету!

– А кто это?

– Цыц! Не знаю, вот здесь контакты. И ещё…

– Да, хозяин?

– Собери меня. Я уезжаю.