Чернильное небо, наполненное пока ещё слабо видимым серебристым мерцанием звёзд, раскинулось над древним городом Лакхнау. Разливавшееся в тёплом вечернем воздухе предвкушение чуда, казалось, можно было ощутить всеми видами чувств. Оно музицировало звуками вечернего города, сплетая их в незатейливый мотив давно знакомой, но неузнаваемой песни. Касалось нагретых за день каменных коробок домов тоненькими пальцами долгожданной первой вечерней прохлады. Щекотало обоняние спешащих домой людей яркими ароматами специй, доносившимися из многочисленных, расположенных вдоль дорог дхабов. Взрывалось во рту изнемогающего от жажды прохожего ледяным лаймово-банановым ласси. Застилало серую реальность красочной круговертью цветочных гирлянд и тканевых флагов, свисающих из окон домов.

Четвёртый день после полнолуния месяца Картика. Карва Чот. Особенный день. День, посвящённый любви женщины к мужчине. День, когда замужние, вне зависимости от возраста, постятся и молятся ради благополучия и долголетия своих мужей.

Уютный дом семьи Лал распахнул свои двери для друзей, и сейчас женщины ждали восхода луны, чтобы, помолившись установленным на пороге дома статуэткам богов, подняться на крышу дома и прервать свой пост. Кто-то постился впервые в этом году, только пройдя все ритуалы; кто-то вот уже который год молился за своего мужа, но и те, и другие чувствовали особенный трепет, который с непривычки можно было отнести к не самым приятным ощущениям «сухого» поста, когда женщины отказывались не только от еды, но и от воды ради своих любимых. Но истинно верующие считали, что так благосклонно отвечала Богиня на возносимые ей молитвы жён, готовясь явить поклоняющимся свой нетерпеливо ожидаемый лик.

Маленькая девочка лет восьми, сидевшая на ступенях дома, вслушивалась в сменивший напевные мантры весёлый гомон, царивший в доме. Вообще-то её давно уложили спать, но сегодня родителям было не до того, чтобы контролировать обожавшую ночные посиделки в старом саду дочь, поэтому она улучила момент и улизнула из дома. «Как красиво, – подумала девочка, в очередной раз поднимая глаза к притягивавшим взгляд звёздам. – Наверное, самые красивые души превращаются в самые красивые звёзды. Но как тогда выглядят некрасивые души?» Девочка легко поднялась, поправляя так и норовившую сползти дупатту ярко-жёлтого цвета, и медленным шагом пошла в самую гущу сада по прихотливо вьющейся, едва заметной тропке. Тут и там уютный жёлтый свет невысоких, в рост девочки, фонарей, разгонял темноту, не давая теням приобретать угрожающие формы. Впрочем, она и не боялась темноты. Так, скорее, чуть-чуть опасалась, да и то не сегодня. Вечерний воздух пах волшебством. Малышка чуть запнулась за только достигший земли, ещё не успевший уйти в землю воздушный корень баньяна, но ловко поймала равновесие, только чуть качнувшись. Однако ногу поставила не туда, куда собиралась, и, вместо того чтобы, сделав круг вокруг дома, вернуться к входной двери, она свернула на другую тропинку. Дышалось легко, воздух казался почти прохладным после дневного жара, и маленькая гулёна шаг за шагом приближалась к своему любимому месту в саду. Широкая и плоская чаша фонтана, в которой находилась невысокая статуя её любимой Дурги, обрамлялась истёртыми каменными ступенями, на которых так уютно мечталось. А больше всего на свете, после мамы и папы, девочка любила мечтать. Оставалось сделать последний шаг, и, миновав пышный цветущий куст роз, она увидит…

– Кто вы? – от изумления девочка даже остановилась, а голос прозвучал тихим писком.

– Здравствуй, Савитри, – худощавый старик, сидевший на любимой ступеньке девочки спиной к ней, внимательно рассматривавший небо, не оторвался от своего занятия, не бросил ни единого взгляда на ночную гостью.

«Как же тогда он узнал, что это я?» – логично подумала девочка, даже не испугавшись – такое спокойствие исходило от незнакомца.

– Присаживайся, – дружелюбно предложил он, чуть подвинувшись, но так и не взглянул на девочку.

Савитри замялась, но только на мгновение. В конце концов, никто чужой не мог проникнуть в сад, который находился пусть за невысоким, но забором. Решив, что это кто-то из случайно не замеченных ею гостей, она смело устроилась на ступеньке. И только тогда ей удалось рассмотреть внешность любителя вечернего неба. Впрочем, ничего волнующего или необычного в сухоньком старичке не было – таких ежедневно можно было увидеть десятки. Единственное, что могло привлечь к нему внимание, это яркие, не по возрасту лукавые глаза, и странный предмет, похожий на длинный тубус, в котором Савитри носила в школу листы для рисования, но тоньше и намного изящнее. Этот неведомого назначения тубус незнакомец держал у глаза, направив в небо и изредка передвигая его, словно пытаясь что-то найти среди крохотных огоньков-душ.

– А что вы делаете? – не выдержала и минуты молчания говорливая и живая Савитри, которая ёрзала на тёплом камне, изнывая от любопытства.

– Судьбу смотрю, – с чувствуемой в голосе улыбкой ответил тот.

– Судьбу-у? – недоверчиво переспросила девочка, невольно подавшись ближе к занятной штуковине. – А чью? – любопытство уже высунуло свой носик и теперь смешно дёргало им, пытаясь найти разгадку слов незнакомца.

– Ну, теперь… – отвлёкся от своего занятия старичок, пристраивая свой инструмент на коленях и поворачиваясь к девочке лицом, – теперь, если захочешь, твою посмотрю. Она ведь как… – ласково погладил он указательным пальцем непонятный тубус, который словно засветился, ловя на свой необычный тёмно-синий металл блики зажжённых вдали фонарей, – сама решает, кому показывать.

– Сама? – вздёрнула бровки вверх девочка и тут же фыркнула: – Вещи не могут ничего решать сами! Они же вещи, – очень по-взрослому и, как ей казалось, назидательно произнесла малышка.

– Бывают и вещи с душой, – совсем не обидевшись на девочку, произнёс гость, оглаживая ладонью седую бороду, в которую были вплетены разноцветные нити и бусины, – у неё есть право выбора, чью судьбу сегодня показать. Но и у тебя тоже, – помолчав немного, смешливо поглядывая на Савитри, добавил он. – Право знать или не знать, – пояснил он, едва та открыла рот, чтобы спросить о своих правах, о которых толковал неизвестный.

– Правда? Она может? – ткнула Савитри пальцем непонятную штуковину и тут же, ойкнув, сунула палец в рот – непонятный металл был холоднее льда.

– Может, – подтвердил свои слова незнакомец.

Девочка опасливо посмотрела на тубус. Но настороженность не держалась долго во взбалмошной девчонке, и уже спустя несколько секунд глаза загорелись предчувствием волшебства.

– Конечно, хочу! – выпалила она, скорчив умилительную рожицу, когда старичок повернулся к ней, в очередной раз отвлекаясь от поглаживания инструмента.

– Хорошо, – не стал спорить тот и, последний раз огладив трубу, поднёс её к глазам. Воцарилось недолгое молчание, во время которого старичок, разом посерьёзнев, медленно водил тубусом, ища неведомые письмена среди разбросанных по небосклону звёзд.

– Тшш… – серьёзно прервал он уставшую ждать и прикоснувшуюся к рукаву тёмно-синей курты девочку. Малышка отдёрнула руку и примерно, как школьница, сложила ручки на коленях. Поднявшийся лёгкий ветерок принялся заигрывать с дупаттой, норовя сорвать её с тоненькой шейки. Новая забава – попытки противостоять тёплым завихрениям воздуха – отвлекла девочку на недолгое время, поэтому она упустила момент, когда гость посмотрел на неё грустным взглядом и, тяжко вздохнув, снова вернулся к изучению линии судьбы Савитри.

– Вас двое, малышка, – голос говорившего был мягок, но очень сосредоточен, и девочка тут же оставила игры с лёгкой тканью и повернулась к старику. – Две разрозненные половинки одного целого. Вас обязательно притянет друг к другу, – он всё так же не отводил взгляда от неба, озвучивая увиденное. – И вы будете очень и очень счастливы.

– Кто мы? – непосредственно спросила девочка, смешно дёргая бровками и округляя ротик, как делала всегда, когда удивлялась.