Точеные скулы зашлись заметной вибрацией, ноздри были расширены, а весь внешний вид тихо кричал о том, что ему и ответить то по большому счёту нечего. Видимо, ожидал другого. Потому и отшвырнул от себя мою руку, видимо, жалея, что вообще остановил. А я же молча усмехнулась, решив застелить прежнее желание пеленой безразличия и спокойно заварить свой любимый ромашковый чай, после взять кружку и молча удалиться наверх, оставляя Макса в кромешной тишине и не желая беспокоиться, как мой ответ отразился в его ненормальной голове.
Днём позже я, как и обычно, ожидала от нашей встречи чего-то подобного, некой схватки в до жути глупой игре под названием “Вопрос-ответ”, что заменила нам обыкновенные людские диалоги. Но я нашла Макса не таким, как обычно. Признаться, даже видеть его таким взъерошенным было немного странно, что отчасти передалось и на меня. Наверное, я в тот момент поняла, что моё состояние целиком и полностью от него зависит.
Он до жути спокоен, немного суров, но напоминает каменную глыбу, и это значит, что за этой возведённой стеной и я могу быть спокойна, ничего не боясь. Но как только камень начинает дрожать, поддаваясь малоощутимому землетрясению, что рушит покой, то и мне становится не по себе жутко, будто если сия стена рухнет, то я уж точно не жилец.
— Всё в порядке? — я не хотела с ним говорить, не намеревалась даже, но вопрос вырвался из груди непроизвольно, я даже осознать этого толком не успела.
А ответом послужил его взгляд. Колкий, холодный, но чуть тревожный, который он кинул через плечо и подарил мне вместе с подкожным ознобом, что овладел мною моментально.
Это не к добру. Я клянусь, не к добру...
— Собери вещи, — всего два слова, а я под землю проседаю, чувствуя, как каменеют ноги, становясь до жути тяжёлыми, не способными к передвижению.
Хочу возразить, потребовать объяснений, но всё, что удаётся — промычать себе под нос что-то невнятное.
— Быстрее, — видимо, даже на постановку вопроса у меня нет времени.
И делать нечего, плетусь себе наверх, судорожно соображая, что он имел ввиду под “собери вещи”.
Щётку зубную, да пару маек, что он однажды с магазинов приволок, дабы я в одном и том же не шастала, периодически застирывая старую вещицу до дыр.
Мои “вещи” умещаются в пакет, и я снова вдыхаю полной грудью воздух, семеня мелкими шагами на первый этаж и топая до двери, пока Макс с чем-то возится возле сейфа.
— К машине, — через плечо командует, что-то убирая за пояс чёрных джинсовых брюк, пока я молча пожимаю плечами и решаю не перечить.
В мыслях кавардак, в сердце доля тревоги, заставляющая его биться сбитыми темпами, но я всей душой надеюсь, что хотя бы в машине он мне всё объяснит. Не может же он молчать всю дорогу, таская меня за собой, как глупую собачонку, которая языка человеческого не понимает.
Снова вздох, и рука тянется к щеколде. Отворяю дверь, тут же вдыхая свежий воздух. Кажется, так пахнет свобода...
Делаю от дома несколько шагов, оборачиваясь и наблюдая, как следом за мной выходит Макс.
А потом... Потом свист тормозов, оглушающий мой слух и заставляющий вернуть голову в прежнее положение. И мой стоп.
Я останавливаюсь, замирая практически с открытым ртом и наблюдая, как из подъехавшего авто выходит парень в чёрной парке, лица не вижу. Вижу только, как он что-то достаёт из-за пояса, а после вся картина будто переходит в замедленное действие, и я перестаю соображать.
Чувствую только руки Макса, что обвивают меня сзади. Туго, цепко, перекидывая практически за себя, но не отпуская. Он словно прячет меня за свою спину, доставая ствол и делая несколько выстрелов, и только потом я понимаю, что эти выстрелы вовсе не односторонние, а прибывший — далеко не один.
Крик.
Он оглушает даже меня, покуда я непроизвольно кричу, осознавая, что в нас стреляют. Макс тащит за собой, всё ещё держа меня к себе вплотную и не отпуская ни на секунду. Отстреливается, оглушая меня выстрелами и заставляя закрывать руками голову.
Ещё несколько шагов, он практически закидывает меня в дом, а после и сам запирает за собой дверь, оставаясь внутри и судорожно доставая мобильный.
— Где вас носит, черти? — полукриком он рычит в трубку, морща лоб и, кажется, не давая времени на ответ. — Живо, блять, сюда!
Вызов сброшен поспешно, он пригнувшись подбирается к окну и целится через приоткрытую форточку, делая ещё несколько выстрелов.
— К себе! — мимолётом ко мне обращается, когда я нахожу себя на полу у дивана, свёрнутой клубочком. — Живо! — киваю быстро, на полусогнутых семеню к лестнице и быстрее ветра шныряю в спальню.
Добираюсь туда, кажется, за секунду, хлопая дверью и прыгая под одеяло.
Меня трусит, меня не на шутку трусит, а в голове зачем-то всплывает мысль о том, что я сейчас напоминаю себе ребёнка, который выстроил себе защиту из одеяла и простыней, словно его это убережёт от раскатов грома за окном.
Но я не ребёнок, а за окном далеко не гром, а самая настоящая перестрелка, будоражащая сознание и заставляющая кутаться в одеяло сильней, будто это хоть как-то поможет.
Я не хочу, не хочу этого слышать. Я хочу открыть глаза и понять, что это всего лишь сон. Что ни меня, ни Макса не хотят убить, и что моя жизнь — это не нелепое существование, сотканное из боли и вынужденных перебежек с места на место, пока подгоняют пули.
Прячу голову под подушку, мне бы только знать, что Макс защитит, да и сам выживет. И сейчас мне, как никогда, не хватает того самого шприца, чтобы мгновенно увёл в забытие, ибо уж слишком невыносимо, моя психика на волоске болтается, очередной панической атаки я просто не перенесу.
Правильно говорят, в экстренных ситуациях мозг работает, как часы.
Я моментально вылетаю из-под одеяла и несусь к тумбе, открывая ящик и с блаженным, даже ненормальным видом доставая тюбик успокоительного. Глотаю сразу несколько таблеток и зарываюсь обратно, роняя тяжёлую взъерошенную голову на подушку.
Нужно только постараться расслабиться. Нужно суметь. Нужно постараться. Покой придёт, сердце встанет на место, я в это верю...
Либо доза оказалась ударной, либо организм попросту не выдержал перегрузки и намертво отрубился, покуда первое, что я услышала, открыв глаза — это тишину.
Ещё долго не веря ушам я лежала на кровати, вслушиваясь в посторонние звуки. Но мой слух ласкало лишь отдалённое, и до невозможности тихое пение сверчков, успокаивающее похлеще любого успокоительного.
Жаль только, что голова всё ещё гудела, а звон в ушах присутствовал остатками.
Ещё и во рту сушило, и это приближающееся мелкими шажками обезвоживание и заставило нехотя подняться, дабы спуститься за стаканом воды. А может и двумя. А может и вовсе не за водой, ибо любопытство частенько маскировалось под физические нужды, когда в самое пекло вело невидимой рукой.
Но пекла не было, я чувствовала это даже через закрытую дверь.
В жар бросило лишь тогда, когда я потянула ручку, чуть ли не подпрыгнув на месте.
— Далеко собралась? — Макс стоял на пороге ровно, сложив выпрямленные руки перед собой в замке. Его лицо не отражало эмоций, что успокаивало и возмущало одновременно.
Он ведь, чёрт возьми, буквально недавно своей спиной меня закрывал и отстреливался от чёрт пойми кого, а теперь стоит тут безмятежно, невольно образуя в моей голове ещё один вопрос: как давно он у порога этой двери?
Кажется, вопросов в моей голове уже столько, что спустя какое-то время она попросту лопнет.
А пока я смотрю на топлёный лёд в его глазах, инстинктивно делая шаг назад, когда он переступает через порог, закрывая за собой дверь.
— Воды, — чуть слышно, практически бесшумно, я с запозданием отвечаю на его вопрос, — я хотела воды.
— Воды, значит? — переспрашивает с лёгкой укоризной, скашивая губы в своей фирменной скрытой усмешке. — Я тебе жизнь спас, а тебя лишь сушняк из комнаты вытянул?
Головой мотаю, но слова, кажется, вымолвить не в силах. Посему и продолжаю попросту мотылять растрёпанной гривой, отступая назад, пока его шаги на меня не загоняют в тупик, заставляя запнуться о кровать.
