Сворачиваю наконец в арку и топаю неспешно в сторону дороги, но слабо уловимый шелест позади меня заставляет обернуться. И делаю я это медленно, на миг даже чуть пугаясь, быстро окидывая взглядом оставшееся позади пространство и бегло ища хоть какое-то движение.

Пустота.

Разворачиваюсь снова и намереваюсь прибавить темп, но внезапный толчок заставляет отрезветь в момент, когда я отлетаю к стене и чувствую кого-то позади. И этот кто-то сгребает в охапку, прижимает, когда я изо всех сил стараюсь трепыхаться.

Стою спиной к нему, но пытаюсь достать руками хоть до чего-нибудь. Он в маске... в чёртовой бандитской маске и перчатках, борется не на равных и скручивает буквально одной рукой, свободной ладонью зажимая рот.

Не получается издать и писка, и он молчит... Я слышу только его дыхание и усмешку, а после оказываюсь вынуждена шагать в такт ему, когда он отводит за этот чёртов тёмный переулок и прижимает сильнее, сдавливая руки и хватаясь пальцами за резинку моих спортивок. Стараюсь изо всех сил сопротивляться, чувствуя на уже оголённой заднице прикосновения противной ткани перчаток и прохладного ветра.

Лучше бы я проиграла в схватке с собственной короной на голове. Лучше бы я осталась в той чёртовой комнате запертой. Лучше бы я переступила через себя и признала бы правоту того, кого хочу видеть здесь и сейчас больше всего на свете.

Я не хочу это снова пережить.

Пожалуйста, только не это...

Комментарий к ну типо извините

====== Часть 10 ======

Его мало, что могло разозлить по-настоящему. Даже в самых абсурдных ситуациях он старался не терять бдительности и держался до конца, делая сдержанность своим главным козырем.

Но сейчас он как никогда был близок к срыву, когда нервно мерил рваными шагами расстояние от комнаты Нины до дверей Морта.

Он заявился к сестре примерно через час после того, как закрыл её. Точнее, от силы минут пятьдесят прошло после того, как он слышал эти стуки в дверь и дикие крики с просьбами выпустить. Но теперь её комната пуста... Только открытая форточка и едва уловимый шлейф сладких духов. Нина Риччи, любимые, подаренные любимым братом. Который, к слову, сейчас рвать и метать готов, а ещё слишком велико желание вдруг резко тормознуться и что есть силы долбануть кулаком о стену. Сначала раз, потом второй. А потом и третий и четвёртый, пока там дыра не появится, а на костяшках — кровь.

— Это пиздец, — он влетает в комнату Морта не постучавшись, пока тот чуть с дивана не слетает от неожиданности. И правда, мсье Депо ведь доселе стучал три раза, прежде чем войти, — полный, беспросветный, пиздец! — выдерживает паузу между словами, хлопает дверью со всей дури и останавливается посреди комнаты под пристальным взглядом Михайлова. Пристальным ахуевающим взглядом.

— Боюсь спросить... — Слава только бровь изгибает, а сам уже наготове сгрести в охапку вещи и документы и свалить в другую страну, ибо Артёма вывести смог бы разве что конец света.

— Я закрыл эту дрянь в комнате, потому что уйти порывалась, а она ходу дала через окно, — он вроде прикрикивает, а вроде и нет. Эдакая смесь сдержанности и эмоционального порыва, который вот-вот со старта сорвётся.

— И всего-то... — Морт уже было выдыхает, но замечая на себе раздражённый взгляд Депо выставляет руки и поднимается во весь рост с дивана, быстро находя оправдание своему заключению, — я имею ввиду, что это на неё похоже. Вернётся скоро, не переживай.

— Для неё моих слов будто не существует, — Депо нервно выплёвывает то, что и явилось раздражителем. И до Морта медленно, но верно доходит, что не побег девчонки вызвал негодование, а пренебрежение братской заботой. — Я даже не знаю, как Сименсу сказать, — Слава единожды хлопает ладонью на место рядом с собой, предварительно всё на тот же диван усевшись, и Шатохин медленно приземляется рядом. — Кстати, где он?

— В бар ушёл, — Морт мгновенно отзывается, уставляясь на окно, — я с ним хотел пойти, но он сказал, что один хочет побыть.

— О да, — негодование в голосе, на лице просвечивающаяся негодующая улыбка, — бар прям идеальное место для уединения...

Всё ещё не могу поверить, что это наяву. Но тем не менее пытаюсь сделать всё, чтобы не испытать больше такого.

Я сопротивляюсь, пинаюсь, стараюсь выпустить зубы, но тщетно всё. Оппонент в силе явно выигрывает, так что мои жалкие трепыхания наверняка его только раззадоривают.

— Умоляю... — в агонии и приступе тревоги только и могу выдохнуть, когда он на секунду руку с моего рта убирает, чтобы штаны с себя стянуть.

А потом снова перекрытие кислорода, снова бешеная лихорадка и льющиеся из глаз слёзы.

Лицом к стене, я плотно зажата, наши силуэты прикрывают чёртовы кусты, и я проклинаю последние события всеми известными словами. Проклинаю свою упёртость и наглость, проклинаю этот чёртов двор, а ещё проклинаю неумение отключаться в нужный момент. Я чувствую его, как никогда явно. Чувствую, как он входит: резко, безжалостно, грубо. Как имеет меня, с остервенением наматывая на кулак мои волосы. Единственное, чего не чувствую — его дыхания. Но мне плевать на это. Я просто не прекращаю плакать, как моё сердце не прекращает бешено колотить. И едва я чувствую свободу от его руки, как хочу закричать во всё горло. Но удаётся мне лишь сдавленно прохрипеть.

— Глеб! — кричу его имя, снова. Ещё раз. И ещё.

Кричу его даже тогда, когда ладонь в перчатке снова закрывает мой рот.

Крик выходит глухим, бесполезным, но я не прекращаю плакать и звать того, кого нет наверняка даже в радиусе десятка километров. Мне так кажется.

Мне также кажется, что после этого моя жизнь повернётся на сто восемьдесят, что после этого я упаду ему в колени, если выживу... И после этого никогда не отпущу рукав его кофты, никогда...

— Умоляю... — моё мычание в ладонь не имеет никакого эффекта, но молча стоять просто не выходит.

Я прошу, скулю, перемешивая эти жалобные стоны с именем Миронова. Наверное, мои мольбы адресованы даже не этому насильнику. Мои мольбы — призыв. Призыв к тому, кто и подавно сейчас не слышит.

Последние толчки даются особенно тяжко, перед разрядкой он ускоряется и не позволяет как следует дышать, сжимая в порыве моё горло. Мои непосильные попытки вздохнуть вперемешку со слезами выглядят плачевно до жути. Единственное, что в голове задерживается — так это то, что этот урод сейчас член отряхнёт, натянет штаны и бросит тут меня полуголую. В сторону дома я наверняка двину не раньше, чем через полчаса, ибо ноги трясутся, как ненормальные, а про моральное состояние мне лучше умолчать. Я не то, что идти, я вздохнуть толком не могу...

Но мои мучения на этом не окончены.

Одеваясь сам, он натягивает мои штаны обратно и начинает тащить за собой, хватая за волосы. Сил вырываться нет больше, я руку то с трудом на него поднимаю. А потом на этой самой руке чувствую хватку, всё также призывающую следовать за ним.

Спотыкаюсь, дороги не вижу, в глазах мутнеет с каждым шагом, и последнее, что помню — открытая дверь авто и толчок в спину.

Чудесно.

Просто прекрасно.

Уже начинать прощаться с жизнью?

— Так и будешь пялиться?

Выходя из мужской раздевалки Макс шагает по коридору универа, но чёткий слух среди общего гомона вылавливает тот самый цокот каблучков. Да и особо сообразительным быть не надо, чтобы знать, кто за ним следует.

— Так и будешь задницей вилять?

Килиан ровняется с ним и не скрывает едкой усмешки, облизывая верхнюю губу и поправляя на плече сумочку.

— Мы раньше нигде не встречались? — он явно не любит неловкого молчания, вот и говорит первое, что в голову приходит.

— Какой стандартный способ подката... — а девчонка снова усмехается и старается стрелки перевести, только бы разговор этот неуклюжий между ними удержать.

— Это не способ подката, — прямой до невозможности, — твоё лицо мне и правда знакомо.

— Мы как-то встречались с Гошей, — в ход вступает непосредственность, и Килиан, как само собой разумеющееся, выкладывает всё, о чём требуется знать.