Глеб с Ниной отличались мало. Уединившись в комнате, они едва успели отлипнуть друг от друга, как блондинка, с горем пополам восстанавливая дыхание, отчего-то вдруг решила уединиться с собственными мыслями, уделяя самокопанию должное время, которое, кстати говоря, было совсем некстати. Да и старающийся следить за каждым её движением Миронов был отнюдь не рад тому факту, что его значимости и веского слова для её бурлящей в мозгу каши было недостаточно.

Более-менее спокойным из всех оставался Слава, залипающий в своём смартфоне и беззаботно болтающий ногой, свешенной с дивана. Да и исподлобья наблюдающая за ним Лера была далеко не рада своему положению, но всё же старалась себя в руках держать.

— Зачем ты это сделал? — не в силах больше выдерживать тишину, она беззаботно рассматривала свои располосанные руки, единожды кидая взгляд в сторону валяющегося на диване парня. — Зачем оставил жить? — Но Морту, кажется, было всё равно на её трёп. Он лишь продолжал таращиться в телефон, неспешно клацая пальцем по экрану. — Чтобы заставить меня желать смерти сильнее? — она уже не смотрит на плоды своих трудов, похуистичный вид сожителя по комнате завоевал всё её внимание. — Чтобы издеваться? — К слову, она также находилась на полу, прикованная к батарее. — Или, чтобы заморить игнором, будто я пустое место? — она не замечает, как повышает голос, обессиленно хлопая глазами и слегка съёживаясь, ругая про себя чёртовы полы без подогрева.

— Что? — Слава как бы невзначай отвлекается от своего занятия, ведя бровью и слегка разворачивая голову в её сторону. Глаза, кстати, всё ещё неисправно направлены в смартфон.

— Да иди ты... — фыркает шатенка, прекрасно осознавая, в какое дерьмо вляпалась.

Вечно гордая, непокорная, властная королева, имеющая колоссальный успех среди мужчин, теперь сидит на цепи, как провинившаяся овчарка, что стащила кусок мяса с хозяйского стола. Но она до сих пор не может позволить себе хоть чуток слабости, стараясь держаться, хоть и желание разныться от внезапно нагрянувшей беспомощности ой как велико. Поэтому просто покорно ждёт, когда усталость её окончательно вырубит и позволит уснуть даже на полу, даже в этих наручниках, даже с гудящей болью, что отдаётся не только в порезанных руках, но и в голове. Частью, даже, и в сердце. Ибо единственное унижение, на которое она готова пойти — это попросить у Славы бутылку чего покрепче, дабы хоть как-то прогнать из головы образ Макса. А точнее — его бездарно прикрытого тела. Как и осознание того, что горечь утраты она не сможет разделить так, как подобается, а лишь продолжит сидеть на поводке, принимая снисходящее обращение.

Спустя, примерно, полчаса, Морти всё-таки зевает, отбрасывает смартфон, потирает глаза. Спускает ноги на пол, делая буквально несколько шагов и оказываясь в объятиях кровати, что принимает его с распростёртыми объятиями, окутывая нежностью мягких простыней.

— Пф, — короткий смешок, Лера волчьим взглядом сверлит умостившегося под одеяло парня, отворачивая голову от этой картины и тихо бубня себе под нос, — изверг.

Тишина слишком ощутимая, Слава слышит отчётливо каждую букву, практически незаметно улыбаясь то ли самому себе, то ли сложившимся обстоятельствам. И не успев насладиться обществом мягкой подушки поднимается, шагая прочь из комнаты. Но вскоре появляется снова, вставая около Леры и заставляя девчонку посмотреть на себя снизу вверх.

— Держи. — Он протягивает ей пару таблеток со стаканом воды, пока она недоверчиво разглядывает то его, то нежданную подачку. — Чтобы не так болело. — Уточняет, кивая на её покрасневшие руки. — Считаю до трёх. — Откровенно насмехается, практически не оставляя выбора. — Или вылью, а обезболка в окно полетит.

Лера хоть и скалится, хоть и губы поджимает, но резко выхватывает из его рук жест так называемой доброй воли, закидывая на язык таблетки и быстро запивая их водой. Морщится слегка, отдавая стакан и невесомо кивая. “Спасибо” он от неё уж точно не дождётся.

— На кровать хочешь? — после недолгого молчания он вдруг интересуется, дожидаясь, пока девушка поднимет на него недоуменный взгляд. Пара секунд, улыбка преобладает. — Я пошутил.

Снова шипение, снова шатенка готова взорваться от злости, вызванной явным издевательством молодого человека. Но Морт лишь беззаботно так отворачивается, снова топая к кровати и словно как назло уталкиваясь как можно громче, забираясь под одеяло и ёрзая головой по подушке.

— Кретин. — Шепчет себе под нос, в очередной раз делая тонкий надрез вдоль по самолюбию, когда шестое чувство подсказывает, что этим созвучием она лишь заставит уснуть самовлюблённого придурка с улыбкой на лице.

Абсолютно друг с другом не сговариваясь и даже не думая поднимать дискуссию на эту тему, молодые люди решают словно забыть всё произошедшее, начав нормальную жизнь с того момента, на котором остановились. Девочки даже не думают поднимать вопроса о том, что они собираются делать с их общим знакомым и как собираются вопрос улаживать. Просто всецело доверяют тем, кто в этом дело отличительно хорош. Парням, если быть точнее.

А дальше... Дальше просто возвращение в школу, день за днём попытки воссоздать ту самую беззаботную юность, которая и должна сопутствовать любому одиннадцатикласснику. Причём не только внешний вид должен соответствовать, но они стараются прийти и к внутренней гармонии, окружая себя бытовыми вещами, помогающими вернуть жизнь в прежнее русло.

Правда, один тяжёлый момент всё же приходится пережить. И выпадает он именно на тот день, когда родители Вики вдруг заявляют, что готовы взять Линару под опеку. И не просто сверкнуть жестом доброй воли, а забрать обеих девочек с собой, в другой город, куда решают переехать по обстоятельствам. А обстоятельством является ничто иное, как работа. Престижное, хорошее место в центре Нижнего Новгорода, где, по их мнению, есть достаточно хорошая школа. И пестрящий довольством отец Вики заявляет об этом как никогда радостно, ведомый только желанием дать своей дочери нечто большее, чем этот гадюшник, как он любит выражаться. Ну а Нину спасает лишь его доброта и хорошее отношение ко всей их семье. Она и в ноги упасть готова, только вот не всё так сказочно.

С одной стороны, она готова отдать всё, лишь бы сестре было хорошо. лишь бы она была подальше от всего этого хаоса, который девочки её возраста должны видеть только в криминальных фильмах.

Ну а с другой, дать ей всё это означает, что видеться они теперь будут крайне редко.

— Я писать буду часто. И звонить. И ещё что-нибудь делать... — вечером того же дня, как обе слышат эту новость, Лина умоляюще смотрит в глаза старшей сестры, отчасти испытывая вину за то, что хочет оставить ту, для кого обещала быть поддержкой.

Но после долгого разговора они выбирают всё-таки меньшее из зол, и со скрипом в сердце Нина соглашается, наконец позволяя эмоциям появиться и обнимая сестру, не стесняясь мокрой пелены на глазах.

— Я люблю тебя. — Она повторяет это дома, пока собирает её вещи. Повторяет в такси. Повторяет и рядом с домом Вики. Повторяет и на вокзале. И даже у дверей поезда повторяет, прижимая сестру всё крепче, пока младшая не заявляет, что когда-то всё-таки придётся разжать её и отпустить.

— Это ведь не навсегда. — Линара улыбается, отпрянывая от сестры и целую ту в щёку. — Мы скоро увидимся. Обещаю.

— Я люблю тебя. — Да, Нина. Она поняла это и с первого раза.

Возвращаясь в заполненный присутствием бодрости духа дом, Кескевич молча сбрасывает куртку, топая на кухню, как на автомате. Достаёт из холодильника недопитый Мартини, усаживаясь за стол в компании стакана и оставшихся в тарелке маслинок.

— Женский алкоголизм — вещь плохая. — Спустившийся со второго этажа Сименс восстаёт рядом со скрещенными на груди руками. — Но забавная.

Молча отодвигает стул, усаживаясь рядом.

— Мне можно, я сестру проводила. — Как-будто оправдывается, заполняя стакан практически до краёв. — И теперь хрен знает когда увижу.