Наташа держит под локоть, а Депо с этим самым врачом куда-то удаляются, скрываясь из нашего поля зрения.

— Всё будет хорошо. — Нэт, Господи, что бы я без тебя делала? — Доверься Артёму. — А у меня есть выбор?

И выбор этот, к слову, не самый худший. Даже лучший, я бы сказала. Ибо среди нас троих именно он является тем, кто на данном этапе может хоть что-то уладить. И мне плевать, будет ли это светская беседа, либо же он просто прижмёт этого докторишку за горло в его же кабинете. Я ему всецело доверяю.

— Воды хочешь? — встряхиваю головой и понимаю, что уже сижу на маленьком диванчике, сверля глазами пол. — Ты уже минут сорок так сидишь, может всё-таки принести чего-нибудь? — долго, видимо, сижу.

— Кофе. — И моё первое слово за последнее время.

Я на дух не переношу кофе. Уже даже не вспомню, когда последний раз пила его. Но благо, у Наташи даже вопросов не возникает, и моя девчонка молча кивает, встаёт, удаляется на поиски кофейного автомата.

Захотела ли я вдруг вспомнить его вкус? Нет. Я просто хотела побыть одна. Поступь сжатого комка в горле дала о себе знать довольно мягко, и я наконец выпустила из себя пару злосчастных слезинок, так и оставаясь в этом опустевшем коридоре с повлажневшими щеками, не удосуживаясь стереть с них мокрые дорожки.

Открытым оставались два вопроса: что с Мироновым, и где, чёрт возьми, Депо??

Лёгок на помине...

Минуты не успело пройти с момента, как я о нём вспомнила, он показался в другом конце коридора вместе с тем самым врачом. Оба же двигались в мою сторону, что заставило меня незамедлительно подняться на ноги, чуть пошатнувшись. Кажется, степень моего сумасшествия продвинулась настолько, что я мысленно поздоровалась с внезапно подкравшимся ко мне головокружением.

— Что с ним? — они от меня примерно в пяти метрах, а я уже выкрикиваю этот вопрос, полушёпотом.

— Он пришёл в себя, но... — что “Но”? Что “Но”??? — у него сейчас не самое лучшее состояние. — Доктор голову опустил, или прятать глаза в пол — какая-то врачебная фишка? — Больше всего пострадала голова.

— Где он? — стойко озвучиваю свой вопрос, в то время как этот врач пытается что-то пробубнить о том, что ему сейчас покой прописан, да и не лучшее сейчас время для посещений. — Где он?? — голос прорезается, а врач качает головой. Депо же, стоя позади него, чуть сгибает руку в локте, приподнимая и показывает мне пять пальцев. И что-то мне подсказывает, что это — ничто иное, как номер палаты.

А мне больше ничего и не нужно. Я быстро проскакиваю сквозь них, слыша позади себя голос доктора. И по мере того, как он становится отдалённым, понимаю, что Артёму всё-таки удалось его задержать. Может, не такое уже и не желаемое сейчас время для посещения, а может, Депо оповестил врача о моей любви бить по яйцам тем, кто меня раздражает.

Так или иначе, я быстрыми шагами меряю коридор, вертя из стороны уже взлохмаченной головой, пока резко не торможу напротив одной из палат. Цифра пять, она над дверью. И она означает, что я у цели.

Несмело так касаюсь дверной ручки, делая глубокий вдох и наконец решаясь войти.

Несмотря на не задёрнутые шторы, в палате довольно мрачно. Окно грязное, еле свет пропускает. Да и пропускать, собственно говоря, нечего, учитывая сформировавшуюся на улице погоду. Про время суток я промолчу, ибо понятия не имею, который сейчас час. В этих маленьких квадратных метрах вижу одну койку, рядом — капельница. А ещё блондин. Тот самый, благодаря которому я снова на мгновение забываю, как дышать.

Вокруг головы марлевая повязка, на ней прослеживающиеся следы запечённой крови. Разбитая губа. На свободной от капельницы руке покоится похожая повязка. Я рассматриваю его так примерно с пару минут, пока мой взгляд не приковывают его глаза. Они открыты. Он смотрит на меня.

— Привет. — Огрубевшим от сухости голосом я произношу первое, что приходит в голову.

— Привет. — Отвечает.

— Ты как? — пока я подхожу к нему, то пытаюсь прокрутить у себя же в голове всевозможные варианты ответов. Что я хочу услышать от него, когда он в таком состоянии? Ничего. Простая формальность.

— Бывало и лучше. — Чуть ведёт уголками губ, пытаясь улыбнуться. Всё такой же.

— Чёрт... — а я больше ничего сказать и не могу. Просто беру его за руку, стараясь контролировать свою силу, чтобы не сжать её до хруста. Он здесь, он дышит, и он говорит со мной. Что мне ещё нужно? — Я так волновалась... — к месту ли тут сентиментальность? Но я механически улыбаюсь, когда он старательно разводит пухлые губы ещё шире.

— За меня, что ли? — нет, за Папу Римского. Может хоть тут перестанешь свою ухмылочку травить, я вообще-то чуть рассудка не лишилась, пока находилась за пределами этой палаты.

Я ничего не говорю, но улыбка с моего лица постепенно сходит, покуда я вижу его взгляд. Он какой-то отчуждённый, что ли...

Господи, Миронов, просто прекрати смотреть на меня, как на привидение, и скажи уже наконец что-нибудь.

— Ну и видок у тебя... — под “что-нибудь” я подразумевала нечто другое, блондин. — Правда что ли за меня так беспокоилась?

Он наконец-то перестаёт меня рассматривать, и я сажусь на край кровати, сжимая его ладонь чуть сильней и заметно улыбаясь. Если его эго требует, чтобы я повторила это ещё раз, то так тому и быть.

— А ты сомневался? — подмигиваю, стараясь всё ещё верить в то, что его презрительный взгляд ничего не значит.

— Значит, ты моя девушка? — ва-банк пошёл, значит? На бдительность проверяешь? Мы ведь ещё не давали определения нашим отношениям.

— Что ты имеешь ввиду? — много вопросов, но ни одного ответа. Ну уж нет, Миронов, ты хоть и пострадавший, но врасплох меня так просто не застанешь.

— Наверное, тебе будет неприятно это слышать, но... — он ненадолго отводит взгляд, опуская глаза. А я напрягаюсь. Бешено напрягаюсь. Какого хрена это значит? — В общем... — да не томи ты, мать твою. — Я даже не знаю, как тебя зовут.

Лёгкая улыбка покидает насовсем. Взгляд растерян. Пальцы, держащие его ладонь, постепенно слабнут.

Что дальше?

А дальше я проглатываю язык во второй раз за эти долбанные сутки.

Тишина в палате снова вступает в свои права.

Комментарий к Родные мои, я смогла наконец пробраться к ноутбуку и написать. Я не пропала, просто обстоятельства пока не позволяют писать часто. Но я вас всех очень люблю и надеюсь, что вы меня ждёте :)

И ещё... На просторах интернета уже в который раз нахожу свою писанину, опубликованную без моего ведома. Пожалуйста, если берёте мои текста, то предупреждайте меня хотя бы! Сообщения мои открыты, нет ничего сложного в том, чтобы написать и оповестить.

Ну и, естественно, жду любых ваших слов. Не представляете, как я по вам всем скучала...

====== Часть 32 ======

Глаза мечутся, буквально, по всей палате. Я смотрю то на капельницу, то на стены, то в окно... И только в последнюю очередь на самого Глеба. Я никогда, правда, никогда ещё не видела его таким растерянным. Он вроде старается улыбнуться, что-то сказать мне глазами, а я... я изо всех сил сейчас стараюсь не разреветься прямо здесь. Да что уж там, в голос зарыдать. Не хватало ещё того, чтобы меня из палаты вывели... И я сдерживаюсь. Сдерживаюсь, как могу. Только однократно всхлипываю, опуская голову и вставая за желанием покинуть эту палату, дабы выйти на улицу и пропустить через лёгкие сигаретный дым. Только вот встать не успеваю. Его рука слабо, но всё же сжимает мою, и я остаюсь на месте, вновь поднимая на него взгляд. Он чуть взволнован, серьёзен, он держит невозмутимый вид на своём лице ещё секунд десять, пока окончательно не теряет над собой контроль и расплывается в широкой улыбке, наплевав, видимо, на боль в разбитой губе и заходясь смехом.

— Блять, Кескевич, поверила, что ли???

Сука.

Мать твою.

Блять.

Господь, если ты там, и слышишь меня сейчас, то прошу — дай мне силы, чтобы не прибить этого напыщенного придурка! Точнее, чтобы не добить, ибо соблазн настолько велик, что я замахиваюсь, но вместо этого просто соскакиваю с места, отлетая от его койки и выкрикивая на всю палату истошное “Да чтоб тебя!!!”