— Не надо мне ничего... — шаг за шагом в глубь леса, и продолжать это делать меня заставляет он. Нет, чтобы свалить себе за долбанной водой, он настораживается, меняясь в лице и следуя за мной. — Отъебись просто, ладно? Хоть на пять минут отъебись!

Замечу, мысли о том дне всё ещё никуда не испарились. В голове мертвым грузом висит картинка того здания, той комнаты, того холодного пола, капель крови на том полу, и, кажется, даже моих слёз. И его. Рядом. Не руководствуясь никакими дальнейшими действиями, я просто разворачиваюсь и бегу. Бегу, пока несут ноги. Странно, ведь ночной лес, от которого я всегда держалась подальше, у меня ассоциировался с маньяками-извращенцами, и ведь подумать только...один из таких как раз в обратной стороне. Я даже не слышу, идёт ли он за мной.

— Нина!

А вот теперь слышу. И по инерции начинаю бежать быстрей. Пробираясь довольно быстро через какие-то кусты, я царапаю ветками лицо, учащённо моргая и пытаясь понять, куда я, всё-таки, бегу. Но моё путешествие довольно быстро кончается, когда я запинаюсь о какую-то корягу, торчащую из земли, что отправляет меня в полнейший нокаут. А точнее: я просто качусь кубарем с какого-то небольшого склона, оказываясь по итогу на спине с дикой болью в районе лодыжки. Речи о том, чтобы встать, даже не идёт. Я и взгляд то сконцентрировать не могу. Помнится, такой приход у меня был в девятом классе, когда мы с Наташей и парой наших знакомых решили покурить косячок за гаражами собственного двора. Картинка довольно размыта, всё плывёт, смешивая воедино звёздное небо и многочисленные ветви, разбавляя это всё мерзким металлическим привкусом, когда я решаю слизнуть кровь, просочившуюся с разбитой губы.

— Да ты, блять, издеваешься.

Сначала я слышу голос. Но даже не пойму интонации. Затем расплывчатое пятно, что постепенно ко мне приближается. А потом... Потом я отрываюсь от земли. Движение. Мало того, что в голове всё кругом, так теперь ещё и с удвоенно силой. И снова палатка.

— Знаешь... — снова голос, но уже более отчётливо. — Последний раз так стремительно я бежал за алкоголем, когда на часах было 21:55.

Если это шутка, то она не смешная.

Потихоньку начиная приходить в себя, я вижу, как обладатель светлых волос лишает меня своего присутствия, но лишь на считанные минуты. Затем снова появляется, возится с чем-то, наконец делая объектом своей занятости меня. И следующее, что чувствую — как этот недалёкий начинает стягивать с меня штаны.

А мысль в голове только одна: заебись.

Очевидно, в этот момент мой мозг решает вспомнить, что ко всему надо относиться с юмором.

— Когда трахать будешь, на живот переверни. Не хочу снова побежать блевать, когда тебя над собой увижу. — Определённо: усугублять ситуацию — мой конёк.

Ведь я всё ещё помню, что варианты времяпрепровождения этой ночи отменены не были.

Смиряясь, выдыхаю, закрываю глаза.

Но слышу только смешок. И какую-то возню. А следом — какое-то странное, но немного приятное ощущение. И словно не доверяя самой себе, открываю глаза, опуская взгляд на источник интереса.

Я ожидала увидеть всё, что угодно: как он раздевается, как он дрочит, как он позу выбирает, но только, блять, не то, как он возится с моей кровоточащей на ноге раной.

— Что ты делаешь? — вдруг на миг словив трезвость, я таращусь на бутылёк хлоргексидина в его руках.

— А что по-твоему? — он уставляется на меня скорей не вопросительно, а осуждающе, продолжая возиться с появившейся в его руках марлей.

Больше вопросов я решаю не задавать. Я вообще ничего делать не решаю. Просто лежать бревном. Да. Это у меня выходит на ура. Я даже думать не хочу, какого лешего ещё пятнадцать минут назад он видел во мне лишь дырку без прав на собственное мнение, а сейчас решил поиграть в заботливого доктора. Не к лицу Вам благородство, мистер Сименс. Совсем не к лицу.

— Сильно болит?

Ебать тебя не должно.

— Уже не так сильно.

Ну хоть в кои-то веке я научилась речь контролировать, когда ситуация того требует.

— Когда вернёмся в город, нужно к врачу будет сходить.

Господь, дай мне силы, чтобы не заржать...

Скидывая всё содержимое аптечки обратно, он начинается моститься рядом, только уже спиной ко мне. Видимо, наконец, дошло, что от его рожи меня блевать тянет. А с поломанной ногой я вряд ли успею даже выбежать, так что очень велик риск того, что стошнит меня прямо в палатке. Кстати говоря, я уже жалею, что меня не стошнило прямо на него.

С горем пополам я стараюсь проделать то же самое, разворачиваясь к нему спиной. И кое-как находя подходящую позу, в которой мне, чёрт возьми, не так дискомфортно, пытаюсь уснуть.

Проходит всего лишь пара минут, как я слышу начало слабого осеннего дождя. Порывы ветра абсолютно поутихли, осталось только отдалённое пение сверчков, служащее неслабой колыбельной для воспалённого мозга. Но следующие звуки мне распознать особо не удаётся. Удаётся лишь напрячься, когда я слышу их совсем близко. За всем этим хаосом меня даже страх сковывает, мало ли какая чертовщина за пределами палатки происходит.

— Глеб? — не знаю за каким хреном, но я решаюсь убедиться, что я не сумасшедшая и не одна это слышу. — Что это за звуки?

— Это я передёрнуть решил, а что?

Тьфу, блядь.

Но успокаивает лишь одно: такое окончание этого вечера меня вполне даже устраивает.

Утро приносит за собой сразу несколько разочарований:

Первое — объект моей ненависти всё ещё лежит рядом.

Второе — количество выпитого неслабо даёт о себе знать.

Третье — чёртов сушняк, который я так давно не испытывала, подпирает под самое горло.

Четвёртое — моя ночная пробежка отдаётся неприятной болью в ноге, заставляя хотеть выпить не только канистру холодной воды, но и какое-нибудь обезболивающее.

И стоит мне об этом подумать, как я вижу протянутую мне бутылку минеральной воды.

— Как нога? — абсолютно так непринуждённо и в какой-то степени даже отрешённо, он интересуется, не отрываясь от своего телефона.

— Нога как нога. — Вряд ли его заинтересует рассказ о моих ощущениях, поэтому решаю остаться немногословной.

А ещё решаю подняться, дабы освободить себя наконец от его присутствия и, возможно, найти за пределами этой палатки какую-нибудь еду. Но стоит мне подняться, как боль набирает обороты с новой силой, видимо, сговорившись с головокружением, что в итоге заставляет меня шмякнуться обратно.

Следует заметить, что мои жалкие потуги встать не вызывают у блондина никакой реакции. Он просто продолжает пялиться в экран, абсолютно не реагируя на моё эпичное падение.

— Ты в курсе, что у тебя ноги из жопы? — кажется, он сейчас пытался пошутить. — Хотя да, ты в курсе.

Господи, как же сейчас хочется фыркнуть, зашипеть, вылить эту минералку ему на голову и попросту заорать: не видишь, блять, что мне тяжело? Оторви свою жопу и помоги мне встать! Но его отличительная способность читать мои мысли испаряется в самый ненужный момент, как и моё желание отбросить свою гордость на второй план и попросить помощи.

Ещё примерно семь минут позора, и я стою на ногах, открывая палатку и, прихрамывая, выползая наружу.

— Эй! — честно говоря, я ожидала увидеть Наташу, что облегчило бы моё существование на данный момент, но я вижу только Юлю, но уже в другом, красном, не менее красивом спортивном костюме. — Тебя как будто поезд переехал. Что случилось?

Белобрысое отродье — вот, что случилось.

— Да просто в туалет ночью вышла без фонарика и ногу сильно подвернула. — Я старалась улыбаться как можно более искренне, но моя улыбка плавно переросла в сжатые от кипения мозгов губы, когда позади меня послышался голос.

— Фонарик при мне был, когда я ночью пытался грудь твою отыскать.

Судя по лицу блондинки — она всё поняла. Лишь любезно откашлялась и оставила нас наедине. Меня, мою злость, и лыбящегося позади меня Миронова.

— Ты хоть когда-нибудь выключаешь свой сволочной режим? — я медленно разворачиваюсь к нему, наблюдая, как он натягивает на себя белую майку.