Поставив внизу листа инициалы, Альбус подошёл к окну и наблюдал, как сова подлетела к соседнему дому, держа в клюве конверт. Потом — как положила его на подоконник и стукнула клювом по стеклу. Ещё раз. А потом в комнатке на втором этаже зажглась настольная лампа — силуэт Геллерта в тусклом свете почти не различался, но Альбус знал, что ему пишут ответ.

-2-

Пожалуй, если бы кто-то другой стал заверять его в правдивости детских сказок, Альбус рассмеялся бы этому человеку в лицо. Но Геллерт умел быть убедительным, и очень скоро у него духу не хватало пренебрежительно отзываться о его идеях. Ему казалось, что он встретил равного себе по способностям человека, с конкретными целями в жизни. Геллерт знал, чего хотел добиться. Он хотел изменить мир. Он уже изменил Альбуса, потому что он никогда не испытывал подобного восхищения.

— Я думаю, — сказал Геллерт однажды, — что магия может привнести в мир много хорошего. Скрывая свои способности, мы многое упускаем.

Они шли к церкви по тихой, тенистой дороге. Вокруг не было ни души, и можно было не пользоваться оглушающими чарами, чтобы прохожие, которые подслушают их разговор, не думали, что сошли с ума.

— Магия — сила, — Альбус тихо повторил нынешний министерский лозунг, и даже в темноте заметил удивлённый взгляд спутника. — Я прочитал ту статью вчера. Я во многом с тобой согласен.

— Например?

— Например, в том, что отмена Указа о секретности — отличная идея. И дело не в том, чтобы властвовать над маглами, а в том, чтобы вместе делать мир лучше. Для всех людей, понимаешь?

— Именно об этом я и говорил. Но слушаешь меня почему-то только ты.

— Потому что ты бросаешься в крайности. Говоришь радикальные вещи, сразу рассчитывая на понимание, и применяешь силу. Это та самая ошибка, которую ты совершил в Дурмстранге.

— Ну, ты не позволишь мне совершить её снова, — хмыкнул Геллерт. — Ты вечно всех стремишься в чём-то убедить… или понять.

— Мне кажется, к любому человеку можно найти подход, если действительно слышать, что он пытается сказать. Тебе или миру — неважно.

— А всегда ли чужие мысли стоят твоего времени? — поинтересовался он, зная, что ответом послужит тишина.

На некоторые вопросы они просто не могли дать одинаковый ответ. Они часто спорили, но, насколько это было возможно, находили в своём противостоянии возможность смотреть на вещи шире. Альбус иногда удивлялся, как сильно они различаются и одновременно схожи друг с другом, хотя друг излучал энергию, а он сам — спокойствие и рассудительность.

В первую неделю они горячо о чём-то спорили, причём повод был совершенно глупый. Альбус, жестикулируя, пытался что-то доказать приятелю, а тот неожиданно щёлкнул его по носу и рассмеялся. «Ты как ребёнок», — проворчал он тогда, но сердиться после такого детского, легкомысленного жеста было невозможно.

Они медленно шли вдоль рядов надгробий. На некоторых годами нарастал мох и лишайник, а когда-то отполированные бордюры скрывала увядшая под солнцем трава. Одна из могил была свежее остальных, и Альбус изо всех сил старался не смотреть в ту сторону, но всё-таки ненадолго остановился у надгробия, на котором было выведено имя его матери.

Камень давно потрескался, и фамилия Певерелл почти не читалась. Кое-где мрамор начинал крошиться, но сомнения в том, что они нашли то, что искали, исчезли.

— Люмос, — прошептал Альбус, освещая надгробие. В самом углу он заметил треугольник, уже встречавшийся ему на страницах «Сказок Барда Бидля». Он протянул руку и аккуратно провел кончиками пальцев по вырезанному знаку. Так странно было видеть подтверждение истории о Дарах, что казалось, будто от прикосновения символ вспыхнет, но поверхность по-прежнему оставалась холодной.

— Как в книге, — удивлённо воскликнул он, и Геллерт кивнул.

-3-

Знак на надгробии Игнотуса Певерелла окончательно убедил Альбуса в том, что поиски не напрасны. План Геллерта был грандиозен — если всё получится так, как он задумал, если Дары окажутся у них в руках, то они смогут оставить след в мировой истории. Преподаватели в Хогвартсе всегда прочили ему научную карьеру, но новые мечты были куда масштабнее.

— Ты вообще в своём уме? Твоя единственная задача — смотреть за Арианой!

Когда Аберфорт вернулся из школы после экзаменов, то сразу понял, что забота о сестре снова ляжет на его плечи. Ариана всегда доверяла ему, даже приступы протекали спокойнее, если он был рядом. Но Альбус и не стремился сблизиться с сестрой, занимаясь исключительно тем, что интересовало его — вот, что приводило его в ярость.

— Я и смотрел.

— Ты сутками пропадаешь чёрт знает где. Хотя… почему чёрт знает где? Тот племянник Бэгшот — твой новый друг?

— Не надо о нём сейчас.

— Почему же? Это же от него ты ни на шаг не отходишь, хотя должен был находиться здесь. Я понимаю, что наше общество недостаточно гениальное, — презрительно усмехнулся Аберфорт, — но…

— Помолчи. Всё ведь было в порядке? — Альбус постарался понизить голос, чтобы их препирательств не было слышно в комнате сестры.

Споры лишний раз напоминали о том, что он привязан к этому дому. Как тюремщик, который ни на минуту не может оставить заключённого. Впрочем, иногда Альбусу казалось, что роль заключённого отлично играл он сам. Едва ли эти стены и невозможность покинуть Годрикову Лощину угнетали его меньше, чем Ариану.

— Тебе напомнить, что может случиться? — севшим голосом спросил брат. Его лицо выглядело усталым и поблёкшим. — Мама тоже думала, что всё будет в порядке.

-4-

— Я не знаю, что делать, — Альбус нервно закусил губу.

— Что случилось? — Геллерт подстелил пиджак, чтобы сесть рядом на траву.

Солнечная погода не вязалась со скверным настроением. Тени облаков медленно скользили по холмам на другом берегу. Над поверхностью реки кружили стрекозы, иногда пропадая среди камышей. Слышалась песня жаворонка, но вокруг не было ни души.

— Ты знаешь. Ариана игнорирует меня. А брат… лучше бы тоже игнорировал, потому что его упрёки невозможно выносить. Иногда хочется окружить себя оглушающим заклятием и никого не слышать. И не видеть.

Чужая рука успокаивающе погладила его по спине и вдоль позвоночника вместе с этим прикосновением тоже спустилось тепло. Затем Геллерт лёгким движением кисти взъерошил его волосы, осторожно перебирая их пальцами — такие же мягкие, как он представлял.

— Знаешь… иногда стоит поступить именно так, — друг смотрел на него обеспокоенно. — Даже без заклинаний. Просто ненадолго забыть обо всём.

И вот, Альбус опустил голову ему на колени, а Геллерт всё так же перебирал медно-рыжие пряди. Солнце немного слепило глаза, хотя над ними раскинула крону ива. Её тяжёлые ветви опускались почти к самой воде. Тёплые лучи скользили по бледной коже Альбуса, и он был почти уверен, что лицо к вечеру может раскраснеться. И от этого всего — тепла июльского дня, запаха свежескошенной травы, лёгкого ветерка и чужих прикосновений становилось спокойно.

— Знаешь, — начал Альбус, — я так рад, что ты приехал. Я уже говорил тебе, но это правда. Не знаю, что бы делал без тебя этим летом. И вообще…

— Умер бы со скуки? — предположил Геллерт и наконец решился осторожно провести ладонью по чужому лбу, невесомо очертить скулу. Друг по-прежнему внимательно его слушал и позволял холодным пальцам изучать контуры своего лица. — Или перестал бы выходить из дома.

Ответом ему был смех. Альбус редко смеялся — после смерти матери всепоглощающая радость казалось неуместной, чуждой.

— Я бы так хотел, чтобы ты ушёл. Вместе со мной. Оставил это всё и ушёл.

Геллерт уже начинал подобный разговор. Ему хотелось перейти от слов к делу. Чтобы их общие планы воплощались не только во снах или на бумаге.

— Ты знаешь, я не могу этого сделать, — Альбус нехотя вернулся в сидячее положение и нахмурился. — У меня есть семья, и, если я и решусь уйти, то точно не сейчас. Не раньше, чем мой брат закончит Хогвартс.