30. Зависимость

Она не хочет менять одну зависимость на другую. Едва-едва отказавшись от наркотиков, только-только на ноги вставая, упасть в иную, еще более затягивающую зависимость. Ту, от которой избавиться получится сложнее.

Изабель подсознательно понимает, что сажает себя на другой, более тяжелый наркотик, но все же просит Алека остаться с ней, просто быть рядом ночами, просто спать с ней в одной кровати, как в детстве, потому что иначе ей страшно, потому что иначе она боится снова проснуться от ломки, потому что… привыкает, кажется. К рукам, к тому, как он ее к себе прижимает и в глаза заглядывает, обеспокоенный ее состоянием, к дыханию почти что в губы самые.

Зависеть от него начинает, и зависимость эта смертельной кажется. Она без новой дозы уже не выплывет. Там проще будет сдохнуть, кажется.

31. Имена

Негласное правило: он не спрашивает о ее бывших. Не задает вопросов о том, сколько из было, когда и в каких позах. Изабель под боком устраивается, залезая в его кровать несколько раз в неделю — все зависит от того, насколько велик шанс быть пойманными — и лишь единожды, будто случайно, бросает, что никогда не имела привычки засыпать со своими бывшими.

Негласная истина: он все равно ревнует, хотя и молчит. Прижимает к себе ближе и носом в волосы утыкается. Алек знает, что получился бы длинный список имен. Только она пускает его к себе в голову, слабости все показывает и прямой инструкцией — хочешь сделать больно, сюда бей. И он полный идиот, наверное, но все эти имена не имеют никакого смысла.

32. Любовники

Они отношения свои не обсуждают и названий ничему не дают; Изабель прекрасно понимает, что в подобных ситуациях иначе как любовниками их не назвать. Слово почему-то претит. Слово претит, и она думает отчего-то, что Алеку оно тоже не понравится. Он ставит ее на порядок, на несколько порядков выше самого себя, порой, кажется, вообще забывает, что с Джейсом связан, что у него парабатай есть, что тот важнее.

И во взгляде его видит отчетливо: это совсем не то слово.

33. Прикосновения

Это вроде как часть дневной рутины, половину прикосновений ей удается списать на вполне себе невинно-родственные. Чуть дольше задержаться ладонью на ладони, забирая сигареты. Голову на плечо положить, снова и снова разбирая в библиотеке уже зарегистрированные подобные случаи нападений. Он взгляд на нее скашивает предупреждающий; в ответ получает лишь легкую улыбку. Она говорит, что он сам больше внимания к этому всему привлекает, что это все обыденно и нормально, что они и раньше так делали, просто он не замечал. Он не думать старается о том, что даже если она не права, все эти дурацкие секунды просто нужны.

34. Расплата

Рано или поздно придется платить за каждую украденную минуту, за каждое прикосновение, за каждых совсем неродственный поцелуй. До бесконечности не получится все это скрывать.

35. Утра

Запахи сигаретного дыма и кофе смешиваются; неважно, что приходится жертвовать парой часов сна, чтобы все же провести утро вместе, продолжая скрываться от всех и каждого в Институте, продолжая врать всем, кроме друг друга. Их давно не связывают уже исключительно родственные отношения. На ее лице ни грамма косметики, у него волосы растрепанные. И пока коридоры не заполняются нефилимами, можно почти что поверить в то, что они оба нашли свою стабильность, свой ломанный эквивалент счастья.

36. Панические атаки

Психика уже давно ни к черту; психика ни к черту не из-за другого, хотя Алек и пытается вину всегда на себя перетянуть. Они оба с привычных катушек, с давно накатанных рельс слетели. Не из-за связи своей аморальной (почему вообще всех волнует мораль? они друг для друга — все; а вокруг все твердят о какой-то морали), еще раньше. Панические атаки все чаще. Изабель повторяет, что надо просто держаться. Друг за друга; ногтями в кожу; но держаться.

37. Объятия

— Объятия, — говорит Джейс, — это их способ успокоения. Морального, физического, называй как хочешь. Им становится проще, когда они буквально ощущают, что другой жив и рядом. Это вроде как признак паранойи, — поясняет он, делая глоток из стакана и ставя тот на место, — постоянный страх, что с другим что-то случится, что другого отнимут. Их объятия на двоих отличаются от тех, что мы иногда делим втроем. Они просто другие; не спрашивай, большего я все равно не скажу. К тому же, порой мне кажется, что я и сам не до конца это понимаю.

38. Без обещаний

Там нет ни слов, ни обещаний — наверное, потому и взгляды по утрам не врут; наверное, потому что они когда-то негласно договорились ничего друг другу не обещать. Да что они вообще могут пообещать? Иногда достаточно соткано-невидимых нитей одного момента. Иногда, а может, все чаще, им просто достаточно того, что оба просыпаются в одной кровати, их до сих пор никто не отдал под суд за эту связь, да и цепкими клещами воспоминания из сознания не вытаскивают. А обещания, по сути своей, вообще никакую роль не играют.

39. Проще и правильнее

Проще было бы оставить за грудиной ломающую кости апатию, чем снова и снова возвращаться; о «проще» и «правильнее» лучше бы вообще не заикаться. А то сдохнуть можно совсем не прозаично, задохнувшись собственным нервным смехом от созвучия этих лживых истин, что с реалиями не вяжутся.

40. Похоть

Подобное принятое называть похотью, абсолютно порочным и развратным — за такое положено в аду гореть столетиями; первородные грехи стоят дороже любых других. Кожей к коже дышать выходит проще, плотнее и ближе. Гребанные гормоны, ебаная невменяемая тяга. Обожание на грани безумия: у нее марево перед глазами, ногти кожу раздирают; тело, на которое она права заявляет, будто бы древнегреческие скульпторы обтесывали. Поклонение на грани бессознательного: он до синяков ее бедра сжимает, от одного вида ее дуреет; контуры и изгибы не могут принадлежать живому существу.

41. Вода

Она лишь ногами в этой воде стоит, знает, что плавать не умеет. Знает и все равно шаг делает. Изабель захлебнуться хочет, пойти к самому дну, пускай ее рыбы жрут, пускай так. У Алека взгляд прямой, без попыток ускользнуть, сбежать, в себе закрыться. Она с ним в эту воду с головой; без возможности дышать. Чтобы легкие от асфиксии сводило. Чтобы легкие наполнялись водой до отказа, пока он целует ее, пока его руки на ее теле.

Идеальной дочерью, похоже, ей не быть. Ее в эту воду тянет; она плавать не умеет, но так отчаянно захлебнуться хочет. (Никто ведь прямо никогда не говорил, что нельзя; она все равно знает, что родителей предает.)

Вода эта грязная; так любой скажет, у кого спросить. Вода грязная, а дна там нет, никто не знает, как глубоко это дно. Порочно, развратно, грязно. У Алека объятия уверенно-нужные, руки держат крепко, ни упасть, ни оступиться. Она этой водой давится, откашляться не может.

Ей плевать, для нее вода перед глазами — кристально чистая, прозрачная.

42. Выгнать

Он пытается из своей головы ее выгнать-выкинуть, мысленно повторяет, что ей там совершенно не место. Ни заснуть, ни из сознания выкинуть. Взгляд оторвать кажется нереальным чем-то. Чем-то таким, на что он физически неспособен просто. Изабель точеная, у нее движения истинно-женские; желание обладать ей дурит, осознание, что ей могут обладать другие, хлесткими ударами злость, смешанную с ревностью, вызывает. Алек выхода не ищет. Ладони под край ее платья лезут привычно.