Долговязый пятнадцатилетний мальчишка слишком сильно похож на собственного отца.

Изабель, наверное, все же стоит показать ему те старые фотографии. Изабель, наверное, не имеет права отнимать у собственного сына память о том, который безгранично любил его еще не родившимся.

iv.

Даже по прошествии почти двадцати трех лет все равно тяжело не винить себя; Изабель это понимает, когда Макс возвращается под утро с практики. У него на лице здоровые круги под глазами, он кофе на автомате варит, что-то не особо связно рассказывая про смену, а потом вспоминает, что шел спать и оставляет весь кофе ей.

Если бы она не была такой нервной и дерганной во время беременности, Алек бы точно больше спал. Если бы не она, он бы, может, все еще был бы жив. Ему бы хотя бы месяц, чтобы увидеть их сына. Изабель помнит, как ее перекручивало, как она орала сначала от боли за грудиной, а потом и от тянущей боли в животе, когда за труп цеплялась. Кажется, если бы Джейс — сам едва живой и адекватный — не повторял ей, что она может сдохнуть, что если что-то пойдет не так, то она сдохнет, а не родит, то она бы совсем отключилась. Ему бы хотя бы месяц, тогда и у нее был бы месяц. У Макса был бы месяц, и она не родила бы раньше срока.

Джейс говорит:

— Парню пора уже съехать. Знаю, тебе тяжело принять, но он уже взрослый.

Изабель губу нижнюю закусывает почти до крови.

И периодически слишком долго смотрит на сына, будто подвисая. Кажется, ему не хватает только руны на шее. Кажется, он слишком сильно похож на собственного отца. И ее это пугает.

Пугает то, что она и его потеряет.

Макс улыбается, целует ее в щеку и говорит:

— Самое страшное, что со мной может случиться — это если я так и останусь всю жизнь делать уколы и выносить утки. Потому что лучше двенадцатичасовая операция, чем пятьдесят уколов в день.

И она по голове его треплет. Улыбается тонко-уязвимо как-то.

— Ма, я не отец, — говорит он совершенно серьезно.

— Знаю, милый. Но ты так на него похож.

— Только он в органах не копался, — усмехается Джейс. — И убери уже своих дохлых лягушек из ванны, им там не место.

У Изабель перед глазами какая-то странная машина времени: потому что сорокалетний Джейс толкает двадцатилетнего Алека в плечо. Приходится чуть мотнуть головой и напомнить себе, что это не Алек. Это Макс — ее сын. Их с Алеком. И когда-нибудь она должна будет набраться смелости и рассказать ему все от начала и до конца; начиная откуда-то со слов «твой отец — мой родной брат».

========== 37 ==========

Клэри под нос себе бубнит, что этот мир какой-то неправильный; Изабель нос морщит, прислушиваясь. И совершенно не понимает, о чем говорит ее лучшая подруга. Все ведь как всегда, а это именно Клэри ведет себя странно. Но вслух об этом решает все же не говорить. Ее никто не спрашивал, пожалуй, да и эти художники всегда себе на уме.

Она не следит за Клэри, не пытается понять, что с той не так. Но она какая-то… другая. Слишком другая, не похожая на себя обычную. А после вечеринки в Институте будто снова становится сама собой. Изабель не хочет вести себя по-глупому, и так уже достаточно кучи глупостей за день, но на секунду задумывается о том, что та фраза ведь и правда что-то осмысленное значить могла. Что-то более сложное.

Наверное, она просто скай-фая пересмотрела.

Изабель не говорит Саймону, что у нее в голове теперь какие-то мысли странные. Туфли сбрасывает, ненавидя эти небольшие каблуки, от которых все ноги болят теперь. Из платья в длинные бордовые пижамные штаны перебирается и большую асфальтовую футболку. Волосы из прически — в обычный растянутый хвост. Вот так она настоящая, вот так она не пытается быть какой-то другой. Так намного комфортнее и проще. Ей Клэри найти хочется, задать той пару вопросов. И совершенно не удивляется, когда не может найти ни ее, ни сводного брата. «Большой день», о котором подруга вчера весь вечер трещала, приходит в голову сразу же. И от одних мыслей как-то неловко-странно.

Ей сказать кому-то нужно.

У нее это дурацкое ощущение где-то в самом желудке сидит, что-то не так. Что-то абсолютно не то. Изабель слишком облегченно выдыхает, когда взглядом цепляется за Алека. И бегом кидается за ним через коридор, стараясь ни в кого не врезаться. Стараясь не споткнуться об собственные ноги и не полететь на пол.

Она по имени его зовет, лишь потом догоняет и за руку хватает. И скользит носками по полу уже, когда он как-то заторможено подтягивает ее обратно на ноги.

— Бегать в носках по плитке — не самая блестящая твоя идея.

Изабель бубнит:

— Спасибо.

Изабель за ним в его комнату ныряет, почти сразу же улавливает запах чего-то крепкого, в названии которого она не разбирается. Нос морщит и дверь за собой закрывает как-то воровато. Она будет сейчас нести полный бред, поэтому лучше бы, чтобы никто их не слышал. Да и хорошо, что он поддатый. На утро, если ей повезет, и не вспомнит ее паранойю.

Алек пиджак стягивает и куда-то вперед, даже не поворачиваясь к ней лицом, говорит:

— Думал, вы с Саймоном уже обживаете свое гнездышко, — и усмешка не язвительная, просто пьяная. Но ее все равно задевает.

— Мне вещи надо собрать.

Она не оправдывается, ей правда надо собрать вещи. И когда Алек на край кровати садится, она отчетливо слышит какое-то обреченное «дурацкая идея». Ее воспаленный мозг почему-то решает, что это он о ней, Саймоне, их новой квартире. Но судя по тому, как он прикрывает глаза и пытается глубоко дышать, то речь явно не о ней.

— Ты кого-то встретил, да? — она улыбается слишком довольно. И он все же открывает глаза, смотрит на нее и тоже улыбается. Ей хочется верить, что блеск в глазах не только с алкоголем связан. Изабель ближе подходит, взгляд на его волосы вдруг натыкается. Она пальцами по зализанным гелем прядям ведет. — Я за тебя рада. Было бы замечательно, если на этот раз получится что-то настоящее, а не как обычно. Но я не осуждаю, ты же помнишь.

У него пара верхних пуговиц рубашки расстегнута, а подернутый дымкой взгляд слишком пристально следит за выражением ее лица, за тем, как она нос морщит.

Изабель ворчит:

— Кошмар какой, ты всю банку себе на волосы вымазал, да?

Изабель пальцами пытается пряди разгрести, но у нее ничего не получается.

— Это просто ужасно.

— Из, — как-то обреченно тянет он гласную, закатывая глаза. И она пальцами что есть силы ему в плечо свободной рукой цепляется, чтобы он не удумал спиной откидываться на кровать. Потому что тогда она точно его не поднимет.

— Мы идем отмывать это безобразие.

— Может, до завтра?

Она почти жалеет, что взглядом цепляется за его взгляд. Ее снова эти подернутые маревом коньячные затягивать начинают; ей просто нельзя смотреть ему в глаза. Изабель ладонь его вслепую нащупывает и за собой тянет в сторону ванной. Не задумываться старается о том, что он слишком спокойно, без малейшего сопротивления идет за ней. Позволяет увести себя, позволяет усадить себя на край душевой кабины и даже не говорит, что она ему одежду намочит.

Изабель практически физически ощущает его взгляд на себе, пока она воду настраивает, рядом с ним усаживается. Хотя проем между двумя створками маленький, явно не предназначенный для того, чтобы там сидели, уж тем более вдвоем.

Алек говорит:

— Наверное, он действительно особенный. Хотя пока еще рано что-то говорить.

Почему-то сегодня у нее нет никакого желания слушать все, что он может сказать об очередном заинтересовавшем его. Изабель снова пальцы ему в волосы запускает, душ направляет куда-то на затылок, под нос себе чертыхается, потому что все же мочит его рубашку. Ей бы просто гель этот дурацкий вымыть.

— Все какое-то странное, — вдруг начинает она.

— Из-за того, что вы съезжаетесь? Да брось, Из. Ну что может случиться? Что вообще может изменить твою размеренную жизнь теперь?

Ее током прошибает, прибивает намертво к тому месту, где она сидит. Изабель взглядом снова на эти чертовы глаза натыкается. Замирает с ладонью в его мокрых волосах, не замечает, как та на его щеку соскальзывает.