Неважно.

Она обвивает руками его руку и пристраивается на плече. Тянет пьяное «Алек» и раз пять или семь извиняется, что разбудила, что вообще вломилась, ну или пыталась вломиться.

— Ты сейчас отрубишься, — серьезно говорит он. Реакции ноль. — Изабель, не засыпай.

Дергает головой и обратно прикладывается ему на плечо.

— Тебе надо прекратить пить. Слышишь меня, Из? Не засыпай, — и чуть ведет плечом.

Она бубнит:

— А я говорила, что влюбляться — это глупая затея. Что из этого ничего хорошего не выходит.

Только он уверен, что она не послушает его, что спустя несколько дней снова сорвется и направится в ближайший бар. Все дело в Саймоне. Все дело в том, что Клэри ужасно скучает по своему другу и периодически льет слезы; Изабель из другого теста, подобные реакции не для нее. Она пытается напиться до беспамятства и убедить себя в том, что восприняла все неправильно. Потому что ее чертов парень не помнит ничего: ни ее, ни то, что их связывало, ни существование Сумеречного Мира.

Саймон их забыл, всех их. Ее забыл.

И это похуже, чем удар под дых, полученный на тренировке. Потому что эффект длительный и стойкий.

Алек постоянно говорит ей, чтобы она прекратила пить. Но Изабель это забывает, как только трезвеет. Или очень удачно притворяется; он никогда не мог отличить, где она лжет, а где говорит правду.

— Неужели этот примитивный того стоит? — непонимающе выдыхает он, прижимая ее к себе.

У нее нет ответа на этот вопрос. Даже если бы она не была такой пьяной, если бы могла связать между собой больше десяти слов в одно предложение, все равно не нашлась бы, что ему ответить.

Но на утро от нее снова будет пахнуть духами, совсем не алкоголем и рвотой на подоле платья.

Алек чувствует себя идиотом, сидя в том коридоре и обнимая ту, которая никогда не будет его. Он банально не способен ей помочь. Остается лишь вовремя забирать из ее комнаты бутылки с джином — не всегда полные и запечатанные — и уговаривать в который раз вернуться к нормальной жизни и двигаться дальше, выкинуть из головы Саймона и спокойно жить.

Кто бы только ее вытащил из его головы, вырвал вместе с сосудами и венами.

Как, оказывается, просто давать советы, которым следовать сам не можешь.

========== 18 ==========

Клэри злится на Алека; говорит, что на демона, только он-то знает, что это не так. Она злится на него и имеет на это полное право. Потому что он убил ее мать, потому что вырвал ей сердце, потому что его руки были в крови, когда она нашла его и труп Джослин.

Она имеет полное право злиться на него. А еще она имеет полное право на то, чтобы причинить ему подобную боль.

Демон в Изабель беснуется, требует разрушений, боли и хаоса. Но Клэри клинком бьет ее в спину, ударяет в лопатку, почти что в плечо. И спустя несколько минут видит этот потерянно-благодарный взгляд Алека.

Отнять ее у него было бы чересчур.

Этот взгляд Изабель не помнит, она жмется к брату, и голова кружится так, будто она в который раз ужасно перебрала в баре. Пол под собой практически не чувствует и собственное тело едва ощущает.

Но когда спустя несколько дней она приходит к Клэри, чтобы удостовериться, что у той все в порядке, что та держится и не впадает в откровенную депрессию после смерти матери, ее застает в откровенный расплох фраза Фрэй.

— Изабель, — говорит та совершенно серьезно, прижимая руки, сложенные под грудью, к себе крепче, — между вами с Алеком что-то есть, да?

Изабель давит смешок, губы гнет в улыбке и смотрит с иронией, чуть нахмуривается.

— Что? Клэри, прости, я не думала, что настолько сильно тебя швырнула тогда. Признаюсь, я вообще ничего не помнила из произошедшего, пока мне не сказали. Но тебе надо провериться, правда. Вдруг что-то серьезное, — и голос, тон снисходительный. Заботливый даже.

Но Клэри продолжает стоять на своем. Уверенная, упрямая. И это начинает раздражать. Раздражать и отчасти пугать.

— У меня глаза на месте, — продолжает она. — Когда демон покинул твое тело, когда ты лежала там, — и руками активно жестикулирует, — на полу без сознания, у Алека руки тряслись.

Шаг вперед уверенный, каблуки стучат по паркету.

— Я бы тоже за него переживала. Это естественно, Клэри. Мы брат и сестра.

Ей хочется сказать, что та тоже стала бы переживать за Джейса. Но Изабель вовремя прикусывает язык. Замолкает, мило улыбается и думает, что хорошо все же, что с таким вопросом Клэри решила прийти к ней, а не к Алеку. Да и того все равно последние два дня нет дома. Будто под землю провалился; она соврет, если скажет, что не нервничает.

— Но я же… — продолжает настаивать на своем Клэри.

А Изабель не знает почему вдруг не выдерживает:

— Придумала все себе? Как умно, Клэри. Грести под одну гребенку всех. Знаешь, не у всех такие душещипательные истории, кто-то умеет просто жить. Тихо и спокойно.

Она обязательно попросит прощение через пару часов, иначе и быть не может. А когда Алек все же справится со своим чувством вины и вернется, она все расскажет ему. Все, включая то, что теперь каждое их движение в присутствии Клэри может быть неправильно расценено, что им надо вести себя осторожнее.

Неправильно.

Наоборот же, правильно. Она ведь все поняла. И Изабель знает, что была достаточно убедительной; но этой убедительности хватит только на время. У них все только на время. Но это не значит, что она позволит хоть кому-то причинить ему боль. Клэри на боль не похожа, скорее на маленькую занозу, которая может спровоцировать нарыв и загноение. Но «надо защищать Алека» въелось уже давно в сознание, в саму суть. Она не позволит, чтобы все вскрылось. Не позволит и все тут. Ведь это по нему ударит; так сильно, что он вряд ли сможет когда-то восстановиться.

========== 19 ==========

Изабель ломает второй или третий день подряд. Она почти не спит, назвать точное количество прошедшего времени не так просто; сидит, лежит на кровати как припадочная. С почти бескровными, трясущимися губами. Ладони дрожат, ходят ходуном. Справиться сил совсем не хватает; откровенно не такая сильная, какой всегда себя считала. Точно не такая сильная.

Джейс стучит в дверь, она не открывает, сжимает трясущуюся руку другой ладонью, задерживает дыхание зачем-то. Притворяется, что ее совсем нет, что она не тут, вышла. Вышла или до сих пор не приходила. Клэри звонит по пять раз на дню. Перед глазами черная пелена ярости, Изабель отключает телефон, чтобы не раздражал, не бесил, не действовал на нервы. У нее в горле пересыхает. Несколько раз она подрывается к двери, хочет дойти до кухни и банально попить. Нельзя, нет, сама себе запретила. Потому что как только выйдет за эту дверь, тут же пойдет искать новую дозу.

Большое зеркало занавешено плотной темной тряпкой. Зеркало чуть меньше — за туалетным столиком — занавешено еще одной тряпкой. Ей не нужны зеркала, она и так знает, что ужасно выглядит сейчас. Лишнее напоминание не нужно.

Всего лишь пропотеть; именно так сказал Рафаэль. Вытравить из себя эту дрянь, перетерпеть и справиться. Она проваливается в сон, просыпается сразу же. С резким, жрущим кожу желанием найти новую дозу. Изабель слабая, и никто не может ей помочь. Если бы она сказала кому-то, если бы нашла в себе силы. Сил не находится.

Страшнее всего попасться на глаза маме. Страшнее всего, что родители могут узнать, что сделала с собой их дочь; потому они и не должны увидеть.

Она не открывает дверь, когда в нее стучит — нет, долбит кулаками; так, что кажется, что деревянная поверхность сорваться с петель может — старший брат. Алек в курсе, что она в своей комнате. Алек просит открыть, Изабель идет в отказку. Никто не должен видеть ее в таком виде, она ногтями скребет собственную шею, никто не увидит, пока эта дрянь не покинет организм. Последний глухой удар в дверь, беззлобное «если ты там умерла, я тебя прибью» и удаляющиеся шаги. Попросить у него помощи она не может, признаться — тем более. Алек придушит ее собственными руками, если узнает, что она умудрилась подсесть на наркотики. В буквальном смысле, Изабель не сомневается.