К чему я это сейчас вспомнил? Так другой мир же. Не знаю — параллельный ли, перпендикулярный. Мне легче от терминологии и верного определения не было.

Тут тоже были аристократы. Не далее, как с неделю назад приезжали в деревню такие. По мне, очень уж напомнило визит командующего округом к нам в часть. Суета, беготня. Внезапная проверка, не иначе. Я сидел в доме, поселился я у Аглаи, женщины, что увела меня от места моего появления здесь, вдовы и матери троих сорванцов. Сидел и вырезал из дерева запчасти для двухколесной игрушки. Простенькой, в виде задорного петушка, бьющего крыльями при вращении колес. Старший, высунув язык, пористым камнем нашлифовывал готовые детали. Средний разукрашивал перья хвоста. Младший, как самый ответственный парень, засунув в рот почти все пальцы, сидел на полу и старательно бдил, чтоб братья не отлынивали, переводя глаза с одного родственника на другого. Сама хозяйка творила тесто, при этом, степенью недоумения, по поводу спокойно сидящей безотцовщины, превосходила сидящего на полу младшего отпрыска. И вот в эту, практически семейную, идиллию ворвался грохот, чуть ли не снятых с петель, дверей. Только начищенные кирасы двух, замерших по обе стороны от двери, одетых в черное, дородных дядек, прервали моё подсознательное ожидание крика: «Работает ОМОН»! И тут вошел, помахивая тросточкой, он, нет, наверное, все-таки — Он. Хотя, глядя на величавость плавных движений, хотелось продолжить исправление на «ОН». Вторая после бога, или, согласно местному пантеону, номер тринадцать, личность проплыла мимо своих охранников, умостила свою околобожественную задницу на подставленный стул, даже не оглядевшись в поисках такового (лакеи, влившись вслед, не плошали) и сложил обе ручки на рукоять тросточки, утвержденную между изящно скрещенных ног. Немая сцена. Его светлость вскинуло небрежным движением бровь, словно с ленцой удивляясь чему-то. Это лёгкое движение включило хозяйку. Она упала на колени и склонила голову. Старший сын повторил движение матери и рукой дёрнул среднего, продолжавшего стоять с открытым ртом. Ладненько, я понял, шишка, да и подставлять приютившую меня хозяйку не охота, но и на колени я не встану. Я поднялся с табурета и коротко поклонился, дёрнув головой. Хотелось еще молодцевато прищелкнуть каблучками и провозгласить: «Капитан Медведев, честь имею». Разряженный в шелка холёный красавец с несколько минут рассматривал меня, при этом, с, не иначе что-то обозначающим, многозначительным видом выставив на всеобщее обозрение руку, с неплохой такой печаткой на среднем пальце. Чего тебе? Целоваться я не полезу, и не проси. Приподнятая бровь графа, не меньше, приподнялась еще выше. Да насрать мне, что ты сделаешь? Прикажешь выпороть? Да и хрен с тобой, я уже месяц как мертвый. И вообще, мне милость дарована, не становиться на колени перед высокородными, и не лобызать им пальчики. Как кем? Старшиной нашей роты, старшим прапорщиком Потапенко. Вы не знаете старшего прапорщика? Даже не знаю, завидовать вам или соболезновать, что вы не припали к этому источнику мудрости и армейских ништяков. А ничего граф, настаивать и нагнетать обстановку не стал, а стал он спрашивать. Ну, это вообще не про меня. Я пока еще понимаю только общие фразы, медленно и старательно проговариваемые мне прямо в лицо. Я развел руками, указал на ухо, на рот, пожал плечами, миролюбиво улыбнувшись. Не понимаю и не говорю, мол, извиняй барин. Тот помял подбородок, задумавшись, и повернулся к вдове. Вот с ней и разговаривай. Она женщина простая, но умная. Ничего лишнего не скажет, а потом и до меня легенду донесет. Говорили они не долго. Пару раз мелькнуло моё имя. Граф встал и подошел ближе, разглядывая лежащие на полу детали игрушки.

— Это что? — он тростью поворошил кучку деталей.

Видать, Аглая успела ему сообщить, что со мной надо попроще, и помедленнее.

Оп-па, а как «игрушка» переводится? Я помялся, не находя слов. Ой, да проще показать будет. Мне осталось-то — только ручку вырезать. Правда, детали еще на почищены, не подогнаны, ладно, чай не микроскоп, особая точность не нужна. Я быстро собрал готового петуха с одним цветным крылом и ярким хвостом. Протянул тяги от колес к крыльям, крутанул вал. Игрушка захлопала крыльями. А граф, видать, в детстве не наигрался, глазки-то заблестели. Ручки свои протянул, еще слюнки не хватает. Понимая, чем сейчас всё это обернётся, я подхватил со стола тряпицу. Граф тяпнул игрушку за самое выдающееся место, за свежепокрашенный хвост, и с недоумением уставился на изгвазданные в краске пальцы. Я, усмехнувшись, протянул ветошь.

— Ты знал, что я возьму птицу в руки и залезу в краску? — оттирая её с пальцев, покосился на меня граф.

— Все мужчины дети. — пожал я плечами. А он молодец, всё-таки, не самодур. Титулами не козыряет, раболепствия не требует. И, вижу, подбирает слова, выискивая самые простые, чтоб я мог понять.

— Зачем ты сделал птицу?

О, в смысле зачем? Игрушка детям. Заодно наглядное пособие по преобразованию движения из вращательного в поступательное. Да, языковой барьер вгоняет меня в дичайшее отчаянье:

— Дети. Бегают. Пусть с птицей бегают. Смех. — господи, собственное косноязычие меня убило.

— Сколько? — аристократ достал кошелёк.

Я оглянулся на детей, поджавших губы. Они, не отрываясь, следили за петухом. Им плевать на деньги. Им игрушка нужна была. Продать, да сделать еще одну? Как же, эта-то всяко лучше.

— Нет. — я сокрушенно покачал головой. — Смотри, рисуй, тебе сделают объяснишь как. Эта им. — я кивнул в сторону детей.

— Дети твои? — подумав, выдал граф.

— Её. — я кивнул на стоящую на коленях вдову.

— Она твоя? — решил развить свою мысль аристократ.

— Нет.

— Ты богат?

Я усмехнулся, глядя в синие глаза высокородного. Ага, только тссс, я тут инкогнито, думаю прикупить тут небольшой замок. С первой же зарплаты. Сейчас просто мелких нет.

Граф ещё малость помялся и, обернувшись к челяди, начал выдавать какие-то указания. Вперед протолкался субтильный, узкоплечий мужичок и начал зарисовывать игрушку на лист белоснежной бумаги. Его светлость же, покопавшись в кошельке, выложил столбиком на поверхность стола десять серебряных монет:

— Тебе, за… — за что, я не понял? Граф, видя моё недоумение, с улыбкой покрутил пальцем вокруг головы и постучал по ней пальцем. Ага, типа за мысль, за идею. Интересно, кто такую игрушку на Земле придумал, и как ему причитающийся процент перекинуть? — Будут еще идеи, найди меня.

Я ещё раз коротко поклонился, признаюсь, теперь с большим уважением.

Прибывшие с визитом высокородные со свитой давно покинули дом. Пацаны уже разложились по лавкам и отошли ко сну. На досках, застеленными какой-то дерюжкой. Укрываются шкурами бараньими, хорошо выделанными, но все же. Всё затихло, а Аглая всё так же сидела за столом, уставившись на серебряный столбик. Я же обдирал с поленьев бересту. Нужно мне, уроки у меня. В очередной раз покосившись на изваяние «Аглая и монеты», я встал, сгрёб деньги со стола, и, взяв вдову за руку, высыпал их ей в ладонь.

— Максим, это же твоё! — хозяйка не на шутку испугалась.

— Я ем? Сплю? Дом твой — деньги тебе. — я вернулся к печке.

Я вздохнул, бросив взгляд в окно, на темнеющее прямо на глазах небо. Графенок нормальный попался, совестливый или что там у них в голубой крови плавает. Не стал детишек обкрадывать, хотя мог бы просто игрушку забрать. В отличии от прочитанных книг, ко мне никто больше не спешил с намерением приобщиться к знаниям выходца техногенного мира. А там ведь чуть ли не дрались за право впитать мудрость другой цивилизации. Нет, ребята. Знаний у меня много, вот только военные они все. Нельзя вам их знать. Не ко времени, сами изобретайте способы умерщвления себе подобных. Я не возьму на совесть ваши кровавые войны, мне моих боевых буддистов не замолить.

Я взглянул на сопящую в шесть дырочек деревенскую поросль. Завтра петуха докрасим, ручку приделаем, пускай бегают по деревне. А может и правда заняться на продажу? По медяку за штуку. Делов то! Буду олигархом игрушечным. Я поймал себя на мысли, что впервые в этом мире задумался о будущем. А что? Жить как-то надо, а, опять же, в отличии от той же книги, всякие баронессы с графинями не осаждали меня ночами, глубоко в сердце раненые моей несравненной красотой. У меня не выявилось никаких способностей взглядом крошить камень и корёжить супостатов. Может и правда, мелочевку всякую мастерить, дерево я люблю. Язык только добить, а то за этот месяц я только-только начал объясняться с хозяйкой по принципу: «Вода-пить, дрова-рубить, помогать-носить», ибо знания языка тоже в голову никто не вкладывал. Ай-ай-ай, товарищи потусторонние сущности, какое упущение с вашей стороны. После такого, вы не товарищи — граждане. И еще, мне очень не нравилась начинающаяся гроза. Кровля дома, где я гостевал, неудержимо текла. От уличного дождя дождь в единственной комнате дома отличался только отсутствием ветра, и то относительно. Решено, завтра полезу на крышу. Руки, чай не из задницы, да и голова из тех же плеч растет, она же мне не только для перемещения фуражки в пространстве требуется. Может и сподоблюсь улучшить жизненные условия. А пока: