– Масибацио! – сказал он и взмахнул палочкой.

Ничего не произошло.

– Пастурбацио!

Опять ничего.

– Мастурбацио!

Едва он закончил взмах волшебной палочкой, как ощутил движение знакомых по «онанизмусу» сил. Только они не набросились на него сразу и всей мощью, а лишь легонько прикоснулись. Вместо того, чтобы заниматься щелкой (как они занимались членом у мальчиков), они ласково гладили шею, уши, лицо. Но это было приятно.

Гарри замурлыкал от приятных ощущений. В голос замурлыкал!

Что за черт! «Онанизмус» всегда протекал беззвучно, а тут вдруг… Громкое мурлыканье! Неподконтрольное. Невольное.

Поттер тяжело осел прямо на пол, на ворох одежды. Но и этого оказалось мало, и он лег на спину. Хорошо, что пол в ванной комнате девочек был деревянным и подогревался!

У мальчиков при «онанизмусе» их членом от начала и до конца занималась как бы одна сила. Тут же к поглаживаниям спины и попки вдруг присоединились поглаживания груди. Непроизвольно Поттер пошевелился, пытаясь совладать с новыми волнами удовольствия, рождавшимися в теле Гермионы. Грудь поглаживало, сжимало, толкало вверх-вниз, мяло, сминало. Ноги сами согнулись в коленях. Их почему-то очень хотелось расставить, развести в стороны, широко, сильно, до такой степени, чтобы было больно.

Появилась дополнительная «сила». Она принялась теребить оба соска. И будто бы даже посасывала их.

Поттер уже на мурлыкал, он стонал. Хотелось стонать постоянно, часто, громко.

Но и это было не все. Еще одна «сила» мягко прикоснулась к щелке. Наконец-то!

Непроизвольно ноги Гермионы раздвинулись еще шире.

Удовольствие было просто диким, невыносимым. Оно пронзало все тело, затуманивало разум, уносило из реальности. Актер, чей образ преследовал Гарри несколько последних минут, целовал Гермиону. Страстно, крепко, властно. Его руки мяли ее грудь.

Движения «силы» на щелке окрепли. Эта «сила» гладила складки, изредка касаясь щелки у основания пуговки или даже проходя по ней самой.

Но и этого было мало. Появилась еще одна «сила», которая легко миновав перегородочку на входе, проникла внутрь влагалища. Она заскользила от входа куда-то очень глубоко, толкая тело изнутри, заполняя его, разбухая в нем. Потом пошла назад. И опять вперед. Она продолжала разрастаться, становясь с каждым движением туда-сюда больше и больше, превращаясь из палочки в цилиндр, а из цилиндра в большое, толстое бревно, казавшееся огромным, несоизмеримым с маленькой дырочкой, которую Поттер видел.

Тело Гермионы извивалось, ее таз ритмично подавался вверх и возвращался обратно на пол, из ротика вырывались крики.

Актер в воображении Поттера был уже голым. Его прекрасный сильный член уверенно торчал вверх.

Потом этот мужчина сменился голым Снеггом. Сразу же на его месте оказался Рон. На мгновение мелькнул сам Гарри, тоже голый, тоже с торчащим членом, с обнаженной головкой и каплей белесой жидкости на ней. И вновь в голове Поттера (или Гермионы) утвердился тот актер.

Он положил девушку на мягкие шелковые простыни. Он целовал ее грудь. Его сильная мужская ладонь поглаживала щелку девочки.

«Сила», которая «ходила» туда-сюда внутри влагалища, уже увеличилась настолько, что растягивала плоть на грани разрыва.

Поттер совершенно не понимал, где он и что с ним происходит.

Актер продолжал мять щелку Гермионы. Его глаза со страстью смотрели ей в глаза. Он шептал что-то горячее, постыдное, романтичное, возбуждающее…

«Сила», ласкавшая щелку, стала чаще прикасаться прямо к «пуговке». «Сила», находившаяся внутри влагалища, двигалась часто-часто…

– Ты готова, любимая? – спросил актер, целуя губы.

– Да! – прохрипел Гарри, хотя тем осколком сознания, который у него еще оставался, Поттер не понимал, как поцелуи мужчины, его прикосновения, прикосновения самого Гарри к большому крепкому телу могут доставлять столько наслаждения.

В следующее мгновение чудесный, сильный, горячий, твердый (ах, какой он был твердый!) член актера погрузился в лоно Гермионы. И сразу же слился с «силой», ходившей внутри. Теперь та «сила» и была членом актера.

Поттера пронзило дикое, совершенно непередаваемое удовольствие, ничем не похожее на удовольствие от «онанизмуса». Он орал. Он выгибался.

Потом все его ощущения вдруг всплеском усилились, будто взлетая, и… Гарри сотрясало неизведанное ощущение сильнейшего оргазма. По мышцам ног одна за другой пробежали волны сокращений. В животе сжалось что-то сладостное, сжалось и разлилось по всему телу.

Наслаждение поглотило Гарри, пропитало, растворило, разорвало. Он дергался, как бы пытаясь удрать от невыносимого ощущения, но оно было повсюду. Поттера скручивало. Ноги то с силой напрягались, то раздвигались, будто пытаясь нанизать щелку на что-то невидимое. Спина выгибалась. Волны удовольствия шли одна за другой. Им не было конца. Ничего общего с коротким мужским удовольствием от «онанизмуса» не было. Было долгое, сильное, невыразимое. Поттер метался по полу. Удовольствие то отступало, давая возможность глотнуть воздуха, то вновь охватывало Гарри, выгибая его, скручивая, как в судорогах.

Сколько это длилось, Поттер не знал. Возможно, часы и часы. Наконец, острое ощущение немного отступило. Мышцы расслабились. Поттер опал на пол.

Все тело дрожало. Неведомые силы легонько гладили грудь и щелку. Тело реагировало, выгибаясь, но уже не так сильно. Волны удовольствия схлынули, но все еще были здесь. Гарри тяжело дышал, ноги вздрагивали.

Постепенно дыхание Поттера успокоилось. Он с трудом открыл глаза. В зеркале на потолке отразилось расслабленное тело Гермионы. Она лежала, повернувшись на бок, немного подогнув ногу. Ее тонкий стан вновь поразил Гарри своей красотой, и он впитывал взглядом каждую черточку ее тела.

Дрожь в ногах постепенно улеглась. Мальчик осознавал, что он Гарри Поттер, что он лежит в ванной комнате девочек. Он смутно помнил, что кричал.

Гарри повернулся на бок и замер, ощущая, как поет все тело, как что-то невыносимо радостное и прекрасное пронизывает его, как неведомая легкость поднимает его и несет куда-то.

Силы, доставившие ему такое удовольствие, легко прикасаясь к телу, будто не хотели его покидать. Это было приятно. Особенно было приятно ощущать прикосновение неведомой силы к грудям.

«Надо пойти, наконец, и поиздеваться над Роном», – лениво подумал Поттер, но двигаться не хотелось.

Полежав еще немного, Гарри решил, что если действие зелья продержится еще немного, он повторит «мастурбацио».

«Какая Гермиона счастливая!» – думал Поттер. Он чувствовал гордость за нее. Будь у него такое заклинание, он бы пользовался им постоянно, по нескольку раз в день. Грейнджер же часами сидела в библиотеке, готовилась к каждому занятию, да еще находила время гулять с ними, двумя разгильдяями.

Дрожь в ногах окончательно улеглась.

Гарри с трудом поднялся и осмотрелся. В глаза вновь бросилось, отраженное в зеркалах, прекрасное тело Гермионы. Теперь Поттер мог смотреть на девушку спокойнее, любоваться ею, наслаждаться, как картиной в музее…

Вдруг он понял, что из-за двери доносятся шум воды в умывальнике и чей-то шепот.

В животе екнуло и оборвалось…

– Счастливая она… – сказала какая-то девочка. Гарри с ужасом узнал голос самой Гермионы Грейнджер. – Видно «мастурбацио» на некоторых все-таки действует…

– Да, – согласился другой голос. Это была Джини! – Но ты же уже взрослая. Неужели у тебя тоже не получается?

Гарри, весь залившись краской стыда, лихорадочно стал натягивать трусы. С изменениями в анатомии, они никак не садились, как надо.

Кое-как сладив с трусами, Поттер схватил штаны. На них в самом интересном месте появилось огромное влажное пятно. «С меня натекло, – подумал Гарри. – Только что? Спермы же у них, у девчонок, нет? Или есть?»

Гермиона и Джини там, снаружи, продолжали щебетать.

Поттер натянул штаны, почувствовав прикосновение мокрой ткани к бедрам. Схватил рубашку.