Поттер повернул ручку на двери ванной комнаты для девочек и вошел.
Конечно, Гарри никогда здесь не был. Он ожидал увидеть что-то, схожее с душевой мальчишек: ряды стояков душа и несколько ванн под стеной. Но здесь строители замка явно не экономили. Перед Поттером протянулся бесконечный ряд дверей. Все стены зала были в зеркалах, все ярко освещено. Куда ни кинь взгляд, стояли какие-то ящички, полочки, умывальнички и разнообразные приспособления, о назначении которых Поттер даже не догадывался. Вместо казенного кафеля, как у мальчишек, – деревянные плиточки, складывающиеся в мозаики леса, луга, морского берега. Вместо казенного холода, здесь было тепло.
Гарри остановился и прислушался. Пусто. Он заглянул в первую же кабинку. Все те же шкафчики, полочки, скамеечки, табуреточки. И светильники повсюду. И зеркала во весь рост. И утопленная в пол зеленая ванна в виде морской раковины.
Поттер заглянул в еще одну кабинку. Та была выполнена в каком-то абстрактном стиле. Черное и белое. Ванна в виде строгого куба.
Из коридора донесся какой-то звук, и Гарри, шмыгнув в кабинку, задвинул за собой засов. Из зеркал на стенах, отовсюду, на него смотрела Гермиона Грейнджер. Поттер видел ее одновременно и спереди, и с боков, и сзади, под десятками разных углов. Гарри посмотрел вверх, и наткнулся на Гермиону, глядящую с потолка. Там тоже было зеркало. «Неудивительно, что девчонки проводят здесь столько времени», – подумал парень.
На лице Поттера… Нет, на милом личике Гермионы розовели пятна. Ее ротик был открыт. Поттер улыбнулся, и чудесная улыбка Грейнджер отразилась во всех зеркалах. Гарри немного оттянул ворот балахона. Пятна заходили и на шею, и, кажется, дальше…
Что это? Откуда? Гермиона что, больна?
Поттер глубоко вздохнул и стянул балахон. Взглянул на себя.
Как Гермионе шла мужская рубашка! Она подчеркивала тонкость и стройность ее тела. Два холмика грудей оттопыривали ткань. Под их давлением одна из пуговиц расстегнулась. На обеих грудях явственно проступали соски. «Какая она красивая!» – подумал Гарри.
Верхняя часть брюк на нем болталась, будто была на несколько размеров больше, чем нужно. Пуговицы легко расстегнулись. Мальчиковые трусы тоже были не по размеру. Гарри, стягивая их, зажмурился, чтобы преждевременно ничего не увидеть. Снял рубашку и носки. Выпрямился, ощущая, как легкие потоки теплого воздуха мягко обдувают его нагое тело, нагое тело Гермионы.
Поттер открыл глаза…
И задохнулся!
Как же девочка была красива!
Парень смотрел на это стройное тело, длинные ноги, плоский животик, яблоки грудей с выступающими розовыми сосками, треугольничек темных волос внизу живота, смотрел и не мог насмотреться. Он был повержен, растоптан, разбит столь совершенной красотой. Взрослый мужчина, наверное, видел бы, что Гермиона едва начала расцветать, но для Гарри она была самим совершенством.
Поттер осторожно положил ладонь на сосок. Как это было приятно! Его ладони было приятно сжимать девичью грудь, и девичьей груди было приятно чувствовать руку мальчишки. По телу Гарри немедленно разлилось сладостное чувство. Упругая плоть, тугое яблоко, столь хорошо ложащееся в ладонь, шершавый сосок между пальцами, близкое биение сердца – все это пронзало его тело сладостными клинками, охватывая и унося в неведомые дали.
Гарри спустил ладонь на животик и вновь удивился тому, насколько он маленький, узкий, плоский, приятный на ощупь. Рука скользнула по тонкой талии и опустилась на попку.
Поттер опять ощутил свое прикосновение как бы с двух сторон – его ладони было приятно ощущать тугой мячик девичьей попки, и попке было невыносимо сладостно чувствовать мальчишечью руку на себе. Гарри задыхался от удовольствия.
«И почему я столько времени не пользовался этим зельем?» – с сожалением подумал Поттер. Он уже давно мог бы наслаждаться телом Гермионы, но идея как-то не приходила ему в голову.
Наконец, пришел черед самого главного. Гарри подошел к зеркалу поближе и посмотрел на щель внизу живота Гермионы. Она была маленькой, с указательный палец длиной, покрыта редкими коротенькими волосками. Прямо над щелкой волоски становились гуще. Они росли только до определенной линии, выше которой ни одного волоска видно не было. Получался темный треугольник, обращенный основанием вверх.
Поттер потрогал лобок, часть тела, которой у него не было, и которая оказалась безумно приятной на ощупь. Аккуратно, останавливаясь, чтобы передохнуть от волн удовольствия, пронзавших его, Гарри пальцами раздвинул щелку в стороны. Видно было плохо.
Поттер сел на табурет, широко раздвинул длинные ножки Гермионы и вновь осторожно прикоснулся к щелке. Его охватила сладостная волна, от которой глаза на мгновение закрылись, а ротик стал хватать воздух. Края щелки разошлись, и Гарри увидел розовые складочки, похожие на лепестки розы. Вверху складочки сходились, образуя там что-то вроде капюшона, прикрывавшего ясно видимую пуговку. У нижнего же края щелки находилась небольшая дырочка, прикрытая тоненькой полосочкой розовой плоти.
Поттер хотел было пощупать розовые лепестки и притронулся к ним, как притронулся бы к любой другой части тела. Притронулся и тут же взвыл (довольно громко!) от удовольствия. Даже самые легкие прикосновения к складочкам вызывали сильнейшие сладостные ощущения. Уже осторожнее Гарри пощупал пуговку. Тело ударила огромная, необоримая, всепоглощающая волна удовольствия.
Касания к дырочке внизу тоже были приятными. Поттер хотел было пощупать, что внутри, и сунул туда мизинец, но кончик пальца тут же уперся в ниточку перегородки. Отодвинуть ее в сторону на получалось – было больно.
Пятна на коже, кстати, спустились теперь еще ниже и охватили не только шею, но и грудь. Ротик тяжело дышал.
Гарри поймал себя на том, что облизывает пересохшие губы. Глаза все время закрывались, даже несмотря на то, что он, вроде бы, хотел смотреть прямо перед собой.
Будь у Гарри член, он бы понял, что возбужден. Имея член, трудно ошибиться – если стоит, значит возбужден. А сейчас, лишенный своего верного компаса, Поттер никак не мог понять, что с ним. Оборотное зелье подействовало как-то не так? Или необычная обстановка сказывается?
Еще задумывая свой эксперимент с зельем, Гарри планировал в обличьи Гермионы сходить к Рону. Ради хохмы, конечно. Но теперь об этом не могло быть и речи. Тело почти не слушалось Поттера. Оно слабело с каждой секундой все больше. Ноги подгибались. Глаза непроизвольно закрывались.
«Что же это со мной?» – подумал Гарри. В его голове роились образы всяких мужчин, знаменитостей мира волшебников и мира маглов. Все они виделись ему почему-то с обнаженными торсами. Иногда перед глазами вставали профессор Снегг и Перси. Мелькнул Рон, таким, каким Поттер видел его в раздевалке – полностью голым. Рон почему-то казался красивым, в смысле, сексуально красивым. С удивлением Гарри обнаружил, что и он сам, в своем мужском обличии, притягивает сам себя. Сексуально. А это уж ни в какие ворота не лезло!
К счастью, из всего роя мужчин в конце концов выделился один, знаменитый киноактер из мира маглов. Актер обнимал Гермиону (или Поттера, как теперь понять?) и шептал на ушко что-то очень романтичное.
Гарри потряс головой. Добрел до своей разбросанной одежды, чувствуя, как каждое движение отдается в теле новыми волнами приятного чувства. Пальцы нащупали волшебную палочку. Поттер поднял ее и остановился. Какое заклинание произнести? По наитию, а, может, не совсем понимая, что делает, Гарри пробормотал «онанизмус» и взмахнул палочкой, указав на треугольничек волосиков внизу живота. Ничего не произошло. Поттер произнес заклинание четче и тщательно произвел движение палочкой. Опять ничего не произошло.
«У девчонок другие заклинания!» – вдруг вспомнил Гарри. Когда-то Поттер обнаружил в библиотеке трактат средневекового мага Оргазмуса. О волшебниках там было немного – метра два текста, а вот о волшебницах – все остальное, метров сорок, не меньше. Как назло, Гарри тогда лишь краем глаза пробежал эти сорок метров. «Что же там было?» – наморщил Гарри чудный лобик Гермионы.
