Я привожу здесь это для того, чтобы быть полностью откровенным!
Поскольку, быть может, учёные глупцы начнут меня презирать, если я ограничусь описанием лишь того, что приносит мне пользу.
Что меня меньше всего заботят такие люди как Меркель, А. Г. Эберхард и им подобные, само собой понятно. Они, конечно же, станут, как и до этого, тайно или явно, меня очернять. Но что же, мне больше не выходить на улицу, если там могут освистать бесстыдные пацаны? Или не вешать картину в своей комнате, поскольку её может испачкать жирная муха? – Все это чушь!
Всех же педагогов, учителей и воспитателей, которые желают прочесть мой труд с дружественными и добрыми намерениями заранее уверяю в своем благодарнейшем почтении.
‹…›
Глава 2. Были ли у моего сына экстраординарные способности
Мне говорили об этом сотни раз, и пусть это так и останется, ибо, конечно, приятно иметь возможность говорить, что кто-то особо предпочитаем Богом или обладает способностями, позволяющими ему делать то, чего не могут другие. Но если говорить правду, случай с моим сыном совсем не тот.
Я повторял это более чем тысячу раз, и должен сказать снова, что большинство моих друзей и знакомых мне не верили, и только один человек, пастор Глобиц, который близко знал меня с детства и который с 1788 и по свою смерть был моим ближайшим другом, обычно говорил:
– Я убежден, что у Карла не было никаких выдающихся способностей, и я не из тех, кто смотрит на его прогресс как на чудо. Напротив. Я говорю себе, тебе и всем, кто хочет слышать, что способности у него были самые средние, и не его задатки помогли ему стать тем, кто он есть, а только твоё воспитание. Я знал твои планы воспитания и твою методу – они всё равно должны были преуспеть, если бы только Господь не захотел иного.
Незадолго до рождения сына в Магдебургских школах (монастыри Либенфрауен, Берген и Домшуле) появилось несколько учителей удивительных способностей. Некоторые из этих молодых людей впоследствии стали по соседству священниками и оставались друзьями своих альма матер. Они образовали замечательный кружок, который занимался самым ревностным образом наипрекраснейшим делом – воспитанием. К ним присоединился мой друг Глобиц, и через него-то я и стал посещать этот кружок так часто, как мне позволяли мои обязанности.
Кроме всего прочего там шла речь о том, что учителя и воспитатели, действуя из наилучших побуждений, порой достигают очень малого, потому что придают, на мой взгляд, слишком большое значение природным задаткам людей. Мой же опыт убеждал меня в обратном. Я был уверен: природные задатки имеют гораздо меньшее значение, чем воспитание в первые пять-шесть лет жизни ребёнка. Конечно, способности у всех очень разные, но, как правило, при тех способностях, с которыми рождается большинство людей, от воспитания, верил я, зависит гораздо больше, чем принято считать. И чтобы заручиться поддержкой великого авторитета, я каждый раз цитировал утверждение Гельвеция: chaque homme communement bien organise peut devenir grand homme, suppose qu’il soit eleve comme il faut.[10]
Но все были против меня. И когда г-н Шрадер возвращался со мной и Глобицем домой, мы всё ещё продолжали обсуждать это, и я всё повторял то же, что говорил и перед всем собранием, а затем сказал следующее:
– Теперь следует мне, конечно же, умолкнуть, поскольку против меня вас 13 и даже 14 человек. Но я надеюсь доказать вам на деле, что я прав. Если Бог дарует мне сына, и если он – по вашему мнению – не окажется тупицей, что уж, конечно, зависит только от небес – то я, как давно уже решил, воспитаю его выдающимся человеком вне зависимости от того, какие у него способности!
Они поймали меня на слове. Глобиц только заметил при этом, что он вполне согласен с моими взглядами и попытался убедить Шрадера, что слово своё я, конечно же, сдержу. Хотя потом в беседе с друзьями он не раз говорил, что всё это всё равно невозможно.
Вскоре после этого Шрадер узнал от Глобица, что у жены моей родился сын. Он сообщил об этом друзьям и они все пришли посмотреть на меня и на моего мальчика. И каждый раз, когда я приезжал в эту часть страны или Глобиц появлялся у меня, они расспрашивали о положении дел и дотошно выпытывали, подаёт ли малыш какие-либо надежды на исполнение данного мной обещания.
Когда Карлу было от 4-х до 5-ти лет, я взял его с собой в Малый Оттерслебен[11]. Его увидел Шрадер, и мальчик очень ему понравился. И хотя он чувствовал, что никаких выдающихся способностей у Карла нет, но почему-то уже был уверен, что я преуспею в своём обещании. Так продолжалось до 1810 года, и с каждым годом Шрадер убеждался всё больше и больше в том, что всё у меня получится, что и выразил потом в письме ко мне. Письмо это более значительно и резко ещё и потому, что его личные наблюдения дополнились информацией от меня и моих ближайших друзей, убедивших его окончательно в том, что моё обещание, в котором он поначалу столь сомневался, выполнено. Но от своих сомнений он отказаться так и не смог, навсегда оставшись моим оппонентом. Поэтому его искреннее признание самого факта делает честь его уму и сердцу, несмотря на то, что он продолжал твердить о том, что всё это невозможно. Вот его собственные слова:
«Лангенведдинген, 3 июня 1810.
Глубокоуважаемый друг, Вы сдержали слово! Ваш Карл стал – и даже более чем стал – тем, кем Вы обещали его сделать перед его рождением! Когда десять лет назад Вы в упоении заявили мне в присутствии нашего ушедшего в вечность друга Глобица, что питаете надежду стать отцом и что искренне желаете стать отцом здорового сына, а потом добавили незабываемые слова: «Если мой сын будет физически здоров, я намерен воспитать его так, чтобы он стал выдающимся человеком», тогда я возразил, что успех Вашего замечательного плана зависит не только от здоровья ожидаемого Вами мальчика, но гораздо больше от счастливого сочетания его природных задатков. На это Вы ответили фразой Гельвеция: chaque homme communement bien organise peut devenir grand homme, suppose qu’il soit eleve comme il faut. Я долго не верил в это, но как-то Глобиц сообщил мне, что за самое короткое время Вы уже превратили одного мальчика из Швейцарии, которого его прежние учителя считали едва ли не за тупицу, в человека значительно более чем среднего ума. Я обещал Вам, что отложу вынесение своего суждения до тех пор, пока когда-либо лично не познакомлюсь с Вашим сыном, что станет моим решением за или против Вашего метода. И вот он, Ваш мальчик, передо мною. Человеческая зрелость сочетается в нём с детской невинностью и божественным началом, являя собой редкий союз – очаровательная картина гуманизма! О, приведите меня в помещение, наполненное подобными людьми, и я решу, что перенесся с земли в компанию высших духов.
Да, мой друг! Вы не только исполнили обещание, Вы сделали больше обещанного. И я чувствую необходимость заявить об этом письменно, дабы воздать Вам должную справедливость! И все-таки блестящая в своём успехе Ваша метода не будет способна убедить педагогов в истине вашей теории. Со всех сторон послышится: «Как счастлив отец, у которого родился такой сын!» Успехи сына припишут природе и природным данным, а не искусству отца. И, признаюсь Вам, я сам из тех, кто говорит: «Если Карл не был бы так счастливо одарен природой, он никогда не стал бы тем, кем стал!» Я знаю, что Вы без сомнения много им занимались, знаю Вашу власть, терпение, твердую настойчивость, с которой добивались Вы исполнения задуманного. Знаю, что мальчик был тем, вокруг чего вертелась вся Ваша жизнь со всеми Вашими талантами, знаю, как умело Вы сочетали всё – беседы и молчание, приходы и уходы, работу и отдых – всё, что окружало мальчика, всё, что имело хотя бы отдаленное значение для него и для Вашей цели. Знаю, что Вы годами работали непрерывно, неутомимо, отдавая этому все Ваши способности и живость. Кроме того, я знаю ту власть, которую Вы имеете над собеседниками – и всё-таки, несмотря на всё это, я не могу согласиться с Вашей педагогической методой.
Не только очень трудно, но воистину практически невозможно гармонизировать части природы и искусства в воспитании человека, поскольку в процессе воспитания они находятся в глубоком противоречии друг с другом. Вы всегда будете искать доказательства тому, что Вы воспитали таким выдающимся человеком просто здорового, а не выдающихся способностей мальчика исключительно средствами искусства. Тем не менее, Ваш эксперимент во всех отношениях останется удивительным и важным для педагогики, а детальное описание Вашего метода станет ценным даром для общества. Разумеется, надо быть пастором Витте, чтобы воспользоваться этим методом воспитания, и потому должен предупредить Вас, что у Вас найдется мало последователей.
Шрадер,
Священник в Ланденведдингене неподалеку от Магдебурга.
