Рауль что-то прохрипел, пытаясь ответить.

— Нет, дорогой друг. Я не давал тебе права голоса и не разрешал говорить. Все, что ты хотел сказать, ты уже сказал. Прости, но последнего слова перед казнью не будет. Я буду защищать эту женщину до конца своих дней, и убью ради нее столько раз, сколько потребуется. Ты заслужил уже несколько раз — после того, как ворвался в мой дом, после обещания увезти ее силой, после оскорблений, и наконец — после ножа. Красивый нож. Ты причинил ей такую боль, дорогой, за которую ты заслуживаешь не только умереть, но и воскреснуть, чтобы снова умереть. И так до бесконечности.

Его речь странным образом умиротворяла, невзирая на всю ее чудовищность. Я почти провалилась в забытье, напоследок глядя на то, как Эрик, сохраняя ледяную невозмутимость, сжал его горло железной хваткой. Спустя несколько секунд человек, который когда-то признавался мне в любви, а теперь чуть не убил меня, замер навсегда. Эрик бросил ему в лицо нож, подобрав его с пола, и брезгливо вытер руки, и мое сознание отключилось.

***

Я очнулась, когда было уже темно, укутанная в теплое одеяло. Эрик сидел рядом и осторожно целовал мои пальцы, один за другим. Я приоткрыла глаза, и лицо вновь вспыхнуло от резкой острой боли.

— Я уже отправил мальчишек на вокзал. Мы уезжаем через два часа. Нет смысла ждать следующей ночи.

— Куда? — спросила я и не узнала собственный голос, он казался слабым и глухим.

— В Болонью. Ты предлагала Италию, помнишь. Там красиво, и много солнца.

Он был полностью одет, лицо закрывала неизменная маска. Я коснулась пальцами ее гладкой поверхности.

— Но ведь ты не любишь солнце. Помнишь — «спрячь свое лицо от яркого дневного света»…

— Все меняется, Кристина. Все мы заслуживаем того, чтобы вернуться к дневному свету… Кроме, пожалуй, него. Но он выбрал свою судьбу сам. — Эрик неопределенно махнул рукой в сторону, где лежала человеческая фигура, накрытая потертым покрывалом. Меня начало мутить, я быстро отвернулась, и наконец осмелилась задать самый мучительный вопрос.

— Что со мной? Я не могу поверить, что он хотел меня убить…

— Он не хотел. Он хотел, чтобы ты стала подобна мне. Но не учел, что это не имеет значения, и что твоя безупречность и красота, которую он так хотел уничтожить, не сможет исчезнуть. Я люблю тебя. Любую, вечно прекрасную, единственную. Рана заживёт. Я помогу тебе одеться, нам ещё нужно успеть добраться до Лионского вокзала.

========== Глава 6. Послесловие. ==========

— Осторожно, осторожно опускайте, не торопясь!

Несколько работников сцены в пустом зрительном зале аккуратно спускали вниз новую люстру — ее привезли совсем недавно, и нужно было отрегулировать лампы. Люстра таинственно блестела гранями хрустальных бусин.

— Надеюсь, не упадет, — весело сказал один из декораторов, глазеющих на процесс. — Как в Париже двадцать лет назад.

— Луи, рот закрой и не каркай! Если она упадет, мы попадаем в пожизненное рабство, потому что никогда не расплатимся, — крикнул ему в ответ один из мастеров, удерживая тяжёлый трос.

Кудрявый черноглазый Луи возразил:

— Зато кормить будут за счёт заведения.

— Не будут, — раздался откуда-то сверху вкрадчивый женский голос. — Люстру в парижской опере уронил человек-легенда. Никто из вас на эту роль не претендует, так что… Одним словом, держите люстру. Мы не в Париже.

В центральной ложе верхнего яруса стояла статная высокая женщина с точеным профилем. Лучистые морщины вокруг серых глаз и лёгкая седина на висках совершенно не портили ее. Лицо пересекал длинный тонкий шрам, тянущийся от правой брови до подбородка. Волнистые седеющие волосы были собраны в аккуратную прическу. Женщина держала в руке изящные карманные часы.

Луи поднял голову:

— Госпожа Дае! Люстра будет неприкосновенна, все будет сделано в лучшем виде. Не беспокойтесь, просто мой профиль — неуместные шутки…

Кристина Дае, хозяйка болонского оперного театра, усмехнулась.

— В таком случае, что ты делаешь в декорациях? Можешь идти на прослушивание в массовку, у нас хватает комедийных спектаклей. Господа, вы должны закончить в течение двух часов. Надеюсь, никто не забыл о том, что сегодня премьерная постановка «Дона Джованни» Моцарта, и зал должен быть подготовлен безупречно.

Она развернулась и вышла, аккуратно закрыв крышку часов. Часы ей подарил Эрик пять лет назад.

«Время — странная штука, Кристина. Оно куда-то течет, и вместе с тем, может останавливаться, менять течение, появляться, исчезать…»

На внутренней стороне крышки была выгравирована надпись — «Мое время — рядом с тобой».

***

Эрика не стало в прошлом году. Хотелось бы написать о том, что он умер в окружении любящих детей и внуков, как в счастливой сказке, но это было бы неправдой. Детьми Эрик и Кристина так и не обзавелись. Их детищем был театр, сотворенный в безграничном вдохновении и творческом потоке, созданный в подлинной любви.

Мечты Кристины сбылись — вскоре после переезда в Болонью они перестали скрываться. Эрик занял место, которое всегда принадлежало ему по праву рождения — долгие годы он был музыкальным и идейным вдохновителем театра, его душой. Он сам был этим театром, его хранителем и хозяином.

«Я не ангел, я не гений, я не призрак. Я просто Эрик», говорил он часто.

Он умер тихо и незаметно от остановки сердца, среди своих нот, оставшись в зале после репетиции оркестра. Часть души Кристины в этот момент ушла вместе с ним, и она сделала единственное, что было возможным и правильным — пообещала сама себе, что его дух не покинет театр никогда. Кристина стала единственным хозяином и хранителем болонской оперы, и когда она выходила на каждом спектакле в главную ложу, одетая в чёрное шёлковое платье, перебирая в руке серебряную цепочку часов, она всегда чувствовала, что он незримо стоит рядом с ней.

Ее Призрак оперы.