Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И тут откуда-то выскочил Иеремия, Мой первый порыв был оттащить безумца обратно, но Финан коснулся моей руки.

— Не мешай ему, господин, оставь его.

Иеремия обернулся ко мне и прошептал:

— Держи камень наготове, господин!

Он повернулся к Снорри, воздел руки к небу и завопил, как терзаемая демонами душа.

После этого крика все снова смолкли. Люди Скёлля явно удивились, что у нас сеть свой колдун, и притихли — не от страха, а, скорее, предчувствуя схватку колдунов — одинаково старых, седовласых и тощих, взывающих к тайным силам Бога или богов, Но Скёлль, видимо, не ожидавший появления соперника-колдуна и потрясенный воплем Иеремии, мгновенно лишился дара речи, А Иеремия тем временем будто пустился в пляс. Он кружил и подскакивал, хрипло напевая в такт. Слов было не разобрать, только странные завывания. Безумец в епископском одеянии плясал, извивался и прыгал в сторону Снорри.

— Он пьян! — сказал Сигтрюгр.

— Нет, он натерся мазью.

— Какой?

— Из белены. Он думает, что летает.

Внезапно Иеремия присел, потом подпрыгнул, широко раскинув руки.

— О, дерьмо Сатаны! — выкрикнул он, указывая на Снорри, потом вприпрыжку понесся к норвежскому колдуну, грязное епископское одеяние волочилось по траве. Остановившись шагах в двадцати от Снорри, он поднял посох, на котором еще торчал привязанный бараний череп. — Проклинаю тебя! — воззвал Иеремия на родном датском наречии, очень близком к норвежскому. — Силой Авраамова агнца я проклинаю твою голову, проклинаю твои волосья, проклинаю твои глаза!

— Нет у него глаз, идиот. — пробормотал я.

— Проклинаю твое лицо, проклинаю твой нос и твой змеиный язык, проклинаю твою шею и руки, проклинаю твое брюхо, проклинаю твой член и задницу! — Он сделал паузу, чтобы перевести дух. Слова звучали невнятно, но достаточно ясно, чтобы расслышали воины обеих армий. — Проклинаю каждую твою часть, нечестивая тварь, от волос на голове и до пят. Проклинаю твою мерзкую душу, отправляю ее в глубочайшую яму ада. Обрекаю тебя быть разорванным псами Люцифера, осуждаю на бесконечные страдания в пламени Сатаны и на вечные муки в загробной жизни!

В ответ Снорри закричал, призывая ледяных гигантов Нифльхейма разорвать соперника в клочья страшными ледяными секирами.

— Пусть боги услышат вопли его! — выкрикивал Снорри, подняв к небу пустые глазницы. — Он — гной из задницы пожирателя тел, да будет он уничтожен! Заклинаю тебя, Один! Обращаюсь к тебе, Все-отец! Убей его сейчас же! Убей его! — он направил волчий череп на Иеремию, и у меня на миг перехватило дыхание от мысли, что безумный епископ свалится замертво.

Но он не свалился.

— Я жив! Жив! Я жив! — торжествующе выкрикнул Иеремия.

Он снова начал приплясывать, на посохе затрясся бараний череп, Иеремия приблизился к Снорри и завопил:

— Да сгложут черви твои кишки, да будут свиньи жрать твою плоть! Да насрут тараканы тебе на язык! Я проклинаю тебя во имя Отца, обрекаю на гибель во имя Сына и изгоняю тебя из жизни властью Духа Святого!

При последнем слове он, размахнувшись посохом над головой, ткнул им в сторону Снорри, Думаю, он просто хотел указать бараньим черепом на Снорри, но замахнулся с такой силой, что череп сорвался с посоха и стукнул языческого колдуна по груди. Слепой Снорри отшатнулся, скорее от неожиданности, чем от боли, но, покачнувшись, он выпустил поводок, и белая собачонка, радостно тявкая, бросилась к Иеремии, не менее удивленному, чем его соперник.

— Я победил! — провозгласил Иеремия, не в силах скрыть собственное изумление. — Господь победил! Варвары сражены!

Иеремия и в самом деле победил, Снорри отпрянул и вместо ответа на обращенные к нему проклятия наклонился и на ощупь пытался найти собаку, но она предала Снорри, удрав к безумному епископу, и это собачье предательство, похоже, вызвало ярость наблюдающих норвежцев. Они знали, что в тот день одержали победу, но триумф Иеремии над Снорри задел их гордость. Ворота внезапно открылись, и на насыпь хлынул поток воинов, пока другие спрыгивали со стены, и почти все они были ульфхеднарами в серых платах из волчьих шкур.

— Стена щитов! — крикнул я, и боль пронзила череп. — Стена щитов, быстрее!

Возможно, Иеремия почти рехнулся от притирания из белены, однако сохранил достаточно здравого смысла, чтобы удрать при виде надвигающихся воинов, Он побежал к нам, а рядом с ним опрометью неслась собачонка.

— Камень Давида, господин. — приблизившись, выдохнул он. — Скорее бросай камень! Во имя Христа вечно живого, бросай камень!

Я пнул землю ногой, и из-под мыска сапога выскользнул камешек, возможно, обломок римской кладки. Нагнувшись, я поднял его, пытаясь не обращать внимания на пульсирующую в голове боль, и швырнул камень в сторону врагов.

— Мы победим! Мы победим! — завопил Иеремия, когда я бросил камень.

Иеремия протолкнулся сквозь стену щитов, пробираясь в безопасное место, которое, как я опасался, безопасно лишь ненадолго. Остановившись, Иеремия взял на руки собачонку и, просияв, сообщил:

— Ты доверился мне, господин! Камень Давида брошен! Мы победим!

Но тут появились ульфхеднары, и они пришли нас убивать.

Так поднимите стену ивовых щитов,
Себя закрыв, стальные брони,
Блестящий шлем, когда в толпе врагов
Вожак вождя, положит в месте брани.
И за врагов, чья, смерть предрешена,
Пожнете лавры вы.
За славу в сей борьбе!

— Я такого не говорил. — заявил я поэту.

— Ну, господин…

— Это поэма, я помню.

— Так что ты сказал воинам, господин?

— Возможно, что-то типа «убейте этих ублюдков». Или «держать стену». Что-то вроде этого. — я постучал пальцами по пергаменту. — говорят перед битвой, а не во время. Но Скёлль не дал нам времени для речей.

Отец Сельвин нахмурился.

— Иеремия. — нерешительно начал он. Он понимал, что безумный епископ просто еретик, и говорить о нем священнику было неудобно. — Он использовал белену, господин?

— Да, стащил у моего слуги и намазал грудь. Он трясся, когда добрался до нас, дрожал, что-то бормотал, И свалился за нашими спинами. — Я улыбнулся, вспомнив, как собачонка лизала бледное лицо безумного епископа. — Я не уверен даже, что бедняга сам понимал, что только что совершил.

— Он спровоцировал нападение ульфхеднаров. — неодобрительно хмурясь, сказал священник.

— Точно.

— А Скёлль пошел вместе с ульфхеднарами?

— Нет, он стоял на стене и наблюдал.

— А сколько воинов-волков участвовало в битве, господин?

— Не так много, всего шестьдесят или семьдесят. Некогда было считать, нужно было сражаться.

Лишь позже, гораздо позже, я узнал, что Скёлль придерживал ульфхеднаров до конца битвы, приберег их ярость для кровавой гонки, на случай нашего отступления. Но поражение Снорри привело воинов-волков в ярость, а люди под влиянием колдовского зелья приказам не подчиняются. Они, как псы, почуяли кровь и жаждали драки. Когда ульфхеднары выбежали, распахнув ворота, никто не отдавал им такого приказа. Возможно, Скёлль этого и не хотел, но позволил своим диким воинам нанести стремительный удар, зная, что даже если ульфхеднары потерпят жестокое поражение, исхода битвы этим не изменить.

— Но он наверняка не хотел их терять? — в недоумении спросил отец Сельвин.

— Невозможно контролировать ульфхеднаров. — попробовал объяснить я. — Они будто пьяные. Им кажется, что они способны летать. Чувствуют себя неуязвимыми, и поверь мне, способны убить много людей, прежде чем их остановят. Обычно это самые юные, горячие головы, они жаждут славы, хотят хвастаться подвигами на пирах. Возможно, Скёлль не желал их терять, но, если бы они заставили нас запаниковать, его слава лишь возросла бы, Я помню, как смотрел на него, когда ульфхеднары атаковали, и он смеялся.

74
{"b":"639173","o":1}