Я залез в рубку, хватаясь за настенные поручни.

От затопившего отсек красного марева раскалывалась голова. Первый пилот сидел в кресле, рот его был слегка приоткрыт, а остекленевшие глаза уставились в потолок. Я оттолкнулся от стены и нырнул к терминалу нейроинтерфейса. Каждое движение занимало чудовищно долгие секунды, тогда как операторы чужака давно подключились к нейроинтерфейсу и находились в течение другого, медленного времени, где можно принимать сложнейшие решения за мгновения. Я упал в кресло, активировал терминал и – меня захлестнула темнота.

Что произошло потом? Мы проиграли? Но тогда бы нас распылило на атомы, я не лежал бы здесь, на узкой больничной койке, разодетый, как покойник.

Я в медицинском отсеке? Но это точно не «Ахилл».

Нас захватили? Но где я тогда?

Я приподнялся, вглядываясь в темноту. Но теперь я не видел даже очертания стен – глаза подводили меня вместо того, чтобы привыкнуть к отсутствию света.

Воздух, холодный и едкий на вкус, был похож на искусственный, как на кораблях дальнего следования. Я чувствовал механический ветер, который разгоняли маховики огромной машины, генерирующей пригодную для дыхания смесь.

Где-то наверху зияли черные щели решетки вентиляции. Нужно было встать.

Я с трудом сел на кровати, поддерживая себя одной рукой.

Голова закружилась, а странная боль сжала грудную клетку, не давая вздохнуть. Можно было подумать, что гравитация в камере в десятки раз превышает земную, и эта невыносимая сила тяжести хочет раздавить меня, переломать все кости.

Я не понимал, где нахожусь. Ни на одном известном мне корабле нет искусственной гравитации. Я на орбитальной станции? Я на Венере?

Ослабленное тело почти не слушалось меня, но я не собирался сдаваться. Я грубо столкнул с кровати ноги, и тут же чуть не упал сам, успев в последнюю секунду восстановить равновесие – словно тугое сопротивление искусственного воздуха удержало меня от падения. В тот самый миг я не сомневался, что, если бы сорвался, то провалился бы в бесконечную черную пропасть, которая разверзлась под кроватью.

Больше минуты я сидел, сгорбившись и глубоко вздыхая. На мне не было обуви, и холодный пол обжигал босые ноги. Одна ступня заломилась, как у тряпичной куклы. Головокружение сменила пульсирующая головная боль.

Я попытался сосредоточиться на ногах – сдвинуть ступню, пошевелить пальцами.

Поначалу я не ощущал ничего, кроме болезненного холода, терзавшего отнявшиеся ноги. Но потом правая нога ожила. Я смог согнуть ее в колене, приподнять над полом и – тут же застонал от боли. Ногу свело судорогой. Я согнулся и обхватил голень руками.

Когда боль отпустила, я начал снова.

Я поднял ногу над полом, но она ослабленно опустилась, не выдержав собственного веса. Тогда я попробовал пошевелить пальцами другой ноги. Силы понемногу возвращались ко мне, тяжесть в грудной клетке отпускала.

Я оттолкнулся от кровати и – поднялся в темноту.

Целую секунду я стоял, выпрямившись во весь рост, но потом ноги подкосились, и я упал на металлический пол. Я не успел выставить вперед руки и разбил колени. Но это меня не волновало.

Бездна не разверзлась.

Я лежал на стылом полу. Неестественный химический холод ломил кости через одежду. Дыхание сбилось, и я беспомощно глотал воздух ртом. Разбитые колени болели. На мгновение я решил, что ноги опять отнялись, и я никогда не смогу подняться. Страшная бесформенная темнота нависала надо мной.

Я уперся в пол трясущимися руками. Сел на колени. С силой зажмурил глаза и открыл их вновь, надеясь увидеть хоть что-нибудь, кроме отсутствия света – бледные очертания стен, потолок, может, даже дверь, выход из этого мертвого места.

Но ничего не было.

Я еще раз вздохнул и попытался встать. Взмахнул рукой, чтобы найти хоть какую-нибудь опору, но кровать куда-то исчезла.

Темнота с каждой секундой становилась все гуще.

Нельзя было медлить.

Я дернулся, поднялся рывком, но ногу свело судорогой, и я повалился на пол.

Я пришел в себя на жесткой неудобной кровати, затянутой пленкой. На мне была все та же одежда из грубого синтетического материала, а тугой воротник оказался застегнут и сдавливал горло. И меня по-прежнему окружала темнота.

Однако что-то изменилось.

Кожа на правом плече воспалилась, как после ожога. Я расстегнул куртку и осторожно коснулся непонятной припухлости на руке, напоминающей след от неудачной подкожной инъекции.

Что же такое мне вкололи, пока я был без сознания?

Рассмотреть укол в темноте никак не получалось.

В камере не стало светлее. Однако дышалось легко, и болезненная слабость не сковывала движения. Я вздохнул, сел на кровати и поднялся на ноги.

Меня покачивало, я боялся, что мышцы опять сведет судорогой, однако продолжал стоять. Глаза так и не привыкли к темноте, или же в камере действительно становилось темнее с каждой секундой. Я ничего не мог разглядеть. Комната, в которой я находился, могла быть огромным залом, как накопитель на аэровокзале, или же тесным блоком в пару метров длиной.

Я набрал полную грудь воздуха и выкрикнул – вернее, попробовал закричать:

– Кто здесь? Ответьте! Где я нахожусь?

Но я не кричал, я хрипел. Меня тут же разбил кашель, и я чуть не повалился на пол, потеряв вместе с голосом равновесие.

Эха я не услышал. Я не в огромном зале. Меня заперли в маленькой, пустой и бессветной камере, залитой химическим холодом, разъедающим легкие.

Я кашлял, прикрывая ладонью рот, когда невдалеке мигнул красный огонек – как стремительная искорка, мгновенно погасшая в темноте. Я был почти уверен, что из-за постоянного отсутствия света у меня начинаются галлюцинации, но все же хрипло крикнул во тьму:

– Кто здесь?

Вместо ответа я услышал гул от сервоприводов невидимого механизма.

– Кто здесь? – спросил я вконец ослабшим голосом. – Ответьте!

– О есь… – повторило за мной рваным фальцетом эхо. – О етьте.

– Что здесь происходит? Где я нахожусь?

– О есь исходит, – ответило эхо. – Е я ожусь.

Я колебался. Каждый удар сердца отдавался в висках. Собравшись с силами, я шагнул вперед – туда, где несколько секунд назад вспыхнул красный электрический глаз.

– Я требую… – начал я и закашлялся. – Да кто вы такие? Почему я здесь нахожусь?

– О бую, – передразнил меня механический голос. – О ы акие, о есь ожусь.

Я сделал еще один шаг и остановился. Вокруг была темнота.

– Прекратите! – заорал я.

Механический голос молчал. Я даже решил, что это издевательское эхо мне только почудилось, но где-то высоко над головой, у невидимых черных сводов, заклацал заедающий переключатель, и в то же мгновение в комнате зажегся белый прожекторный свет.

От неожиданности я вскрикнул и повалился на колени.

Я был уверен, что ослеп, что эта чудовищная вспышка выжгла мне глаза. Я закрывал лицо, сжавшись от страха на холодном полу, но передо мной все равно стояла оглушительная белизна.

– Поднимитесь! – прозвучал неестественный голос. – Поднимитесь на ноги!

Я корчился на полу.

– Поднимитесь!

Я убрал руки от лица, но так и не решался открыть глаза. Я и сам не был уверен, чего боюсь больше – потерять зрение или же увидеть, где нахожусь.

– Поднимитесь! Поднимитесь! – Громкоговоритель заклинило. – Поднимитесь на ноги! Поднимитесь!

Я разомкнул веки.

Я не ослеп.

Глаза слезились, передо мной плыли яркие цветные пятна, однако я – видел. Я стоял на коленях посреди пустой комнаты со светящимися белыми стенами, где не было ничего, кроме узкой кровати и унитаза в углу.

Хотя нет. Было что-то еще.

Зрение не успело полностью восстановиться, и какой-то пугающий объект прятался от меня в слепом пятне – я не видел, но чувствовал, что он есть.

– Поднимитесь! – напомнил мне голос.

Я встал на ноги. Меня трясло – от слабости или от страха. Какое-то время я стоял, не решаясь посмотреть перед собой, пока наконец не поднял голову.