Хассы были… странные. Какая-то непонятная форма примитивного разума. То ли индивидуального, то ли коллективного — киборг склонялся к первому варианту. Ещё их нельзя было есть, как источник органики — абсолютно бесполезны и даже опасны, но и они довольно быстро поняли, что киборг им не по зубам.

Они так и шли до плантации: Дэн и стая хассов. Зачем эти странные существа за ним увязались, Дэн старался не думать, но с ними было немного веселей.

Особенно после того, как он благополучно пообедал местным котом — любимцем охранников с плантации, как выяснилось чуть позже. А поначалу он принял кота за очередную галлюцинацию, явившуюся к нему раздобревшей до полной потери осторожности Котькой.

Упитанное животное дало энергии больше, чем бесконечно употребляемая кора и трава. В растительности почти не было калорий, а неосторожный кот, в недобрую для себя пору отправившийся погулять, дал шанс найти друзей.

Хассы обступили обедающего киборга почтительным полукругом, переступали лапами, трещали ушами, облизывались, но на добычу несъедобного пришельца претендовать не рискнули.

Дэн шёл и шёл, заставляя себя хоть ненадолго отвлечься от невесёлых мыслей о том, что может случиться с его людьми. Что, возможно, уже случилось…

Он дошёл до плантации. И они были там — Тед, Полли, Михалыч. Не было только капитана и… доктора.

Оба они остались у Казака — так объяснил Тед.

И вот теперь Дэн мучительно соображал, скрипел мозгами и процессором. И делал выводы, от которых становилось… Нет, не страшно. От них хотелось уйти за процессор и больше никогда не возвращаться. Перестать быть человеком. Быть киборгом. Так проще.

А Тед, небритый, грязный, весёлый и злой, с его болтовнёй и эмоциями был ему сейчас жизненно необходим — как доказательство, что не всё потеряно. Что он, Дэн, не опоздал.

Именно поэтому он не упирался, когда друг и напарник увязался за ним.

Дэн анализировал поведение Вениамина Игнатьевича с первого дня знакомства, он всегда знал — доктор врёт. Постоянно и всем. А больше всех — капитану, которого упорно называл своим другом. Потом он врал ему, Дэну.

Доктор врал даже самому себе. Это выводило из себя. Сбивало боёк.

На свой счет Дэн не сомневался — мотивы корабельного доктора были ясны. Приручить киборга.

А вот отношение Вениамина Игнатьевича к капитану… Тут было странно. Нелогично. Непонятно. Но от того фактом быть не переставало. Доктор не был капитану другом. Зачем же тогда он летал вместе со Стасом Петуховым? Зачем переступал через себя — ведь видно было, как Стас раздражает доктора. Безумно раздражает. Или это было видно только киборгу?

Время шло, Дэн набирал материал, систематизировал и анализировал. Искал ответ — зачем? Но сначала киборгу было всё равно. Даже прикольно было представлять, как человеческие особи перебьют друг друга и оставят транспортник в единоличное владение ему.

А потом… Потом он сам не заметил, как пилот стал напарником, смешливая ХХ-особь — Полиной, а седой строгий мужчина — капитаном. Его капитаном.

Доктору не нравился Тед, это было заметно по гормональному и эмоциональному фону. Доктору не нравилась Полина. Потом, правда, понравилась, но… Полине не понравилось бы — ТАК нравиться доктору. Дэн это чувствовал. А Полина — друг. Очень хороший друг.

Доктору не нравился Михалыч. Он брезгливо морщился на пахнущего машинным маслом лохматого человека. А Михалыч объяснял Дэну устройство корабля, говорил с ним. Даже потом… После Джек-пота. Ему не надо было, чтобы Дэн отвечал, он просто говорил.

Шаг за шагом киборг понял, что доктор — враг. Враг его людям. И Стасу Петухову в первую очередь.

А потом он нашёл те жучки. Настойку в каюте капитана. Потом обнаружил отдельный канал связи доктора. Правда, взломать не смог. Защита там была не как на корабельном искине.

Но киборг точно знал, что после того, как команда приняла решение лететь на Медузу, доктор с кем-то связывался. И получил несколько весьма объёмных файлов с информацией.

Напарники бежали сквозь моросящую дождем ночь чужой планеты. За ними неотступно следовали хассы. Дэн слушал частое дыхание пилота и иррационально радовался, что тот рядом. Потом снова и снова анализировал накопленные наблюдения и свои действия. Нет. Ошибки не было. Киборг мысленно кивнул сам себе. Он должен первым найти доктора и поговорить с ним.

***

Вениамин Игнатьевич растерялся: как быть? Что сказать?

— Как ты можешь? Я друг Стаса. Единственный, между прочим! — Вениамин Игнатьевич на секунду даже сам себе поверил. Но не эта чёртова сорванная железяка.

— Значит, вы, — в голосе Дэна (Вениамин Игнатьевич как-то сразу и вдруг понял, что это действительно Дэн) не было ни злости, ни удивления — лишь сухая констатация факта.

От нечеловеческого спокойствия Дэна становилось по-настоящему страшно.

Но доктор взял себя в руки: ну что ж, гадина всё знает. Так даже лучше.

Вернее, гадина знает не всё. Она не знает, что меньше чем через пятнадцать минут сюда явится служебная «семёрка» и этому «убитому» гаджету, этому плазмомёту со сбитым бойком придёт конец. Хорошо рифмуется. Конец — пиздец. Надо только тянуть время, как можно дольше.

С лица доктора вдруг сползла вся напускная доброта, губы сжались в презрительную гримасу. Вениамин Игнатьевич злобно усмехнулся:

— Правду? Ты хочешь знать правду? Твой капитан… Твой капитан украл мою жизнь. Нет, он сожрал её, сожрал без остатка и даже не заметил этого. Это он, твой капитан, виноват, что я стою тут, в этом вонючем коридоре на этой загаженной токсинами планетке. А его правда, правда твоего капитана довела вас всех до бездны, в том числе и тебя, безмозглая машина с нелепой преданностью неудачнику!

— Мой капитан? — голос киборга упал до шёпота. Приходилось напрягать слух, чтоб услышать, что лепечет себе под нос эта «жестянка».

Дэн вскинул голову. Глаза больше не сияли ровным алым светом. Они были сейчас просто голубыми и немного усталыми.

— Да. Мой капитан. Вы правы, Вениамин Игнатьевич.

Голос киборга звучал необычно, почти непонятно было, что он там бормочет.

Что, у «жестянки» совсем процессор потёк, контакты разошлись? Вообще, Вениамин Игнатьевич в эту минуту почувствовал себя странно. У него вдруг закружилась голова и чуть расфокусировалось зрение.

Но это была секундная слабость. Доктор глубоко вздохнул, и всё встало на свои места.

Сколько же прошло времени? Вениамину Игнатьевичу казалось, что говорят они с рыжей гадиной уже не один час. Может, попытаться вызвать Казака по комму? Странно, что ему сразу не пришло это в голову… Доктор схватился рукой за запястье — комма на нём не было.

Он быстро взглянул на киборга. На руке Дэна матово поблёскивал экраном личный коммуникатор доктора.

«Это какое-то дежавю, — промелькнуло в голове у Вениамина Игнатьевича, — это всё уже было».

Дэн несколько секунд помолчал, словно чтобы взять себя в руки, потом очень спокойно и как-то буднично сказал:

— Я вас сейчас убью, Вениамин Игнатьевич.

От этой обыденности стало жутко. В мозгу мелькнуло: «А ведь и правда убьёт!»

Доктор сделал шаг назад, упёрся затылком в стену, колени мелко и противно подрагивали.

— Ты не посмеешь! — голос сорвался на фальцет.

Дэн по-птичьи наклонил голову к плечу, словно к чему-то прислушиваясь, и кивнул каким-то своим мыслям.

— Посмею, Вениамин Игнатьевич.

Киборг шагнул к доктору.

Сердце пропустило удар, в глазах потемнело, резко захотелось пить. Вениамин Игнатьевич невероятным усилием попытался взять себя в руки. Сейчас вернётся казаков киборг, сейчас, осталось совсем немного…

Но в эту секунду нервы доктора Бобкова, уважаемого человека и потомственного интеллигента, не выдержали, и он завизжал прямо в ненавистную рожу:

— Сдох, сдох твой капитан! И команда сдохла! И ты скоро сдохнешь!

Левую сторону груди сдавило невероятной, нечеловеческой болью. В глазах потемнело, роем рассыпались красные мушки лопнувших глазных сосудов. Боль терзала, рвала на части. Выдержать ее человеку было не под силу — и через секунду обмякшее тело мешком повалилось вперед, прямо на руки киборгу.