Как жила год, спросишь?
Так и жила, дни считала, от заката до заката.
Столько картинок в голове нарисовала встречи нашей. Не перечесть сколько. Каникулы не отдохнула, по распределению поехала.
Комнату мне дали в семейном общежитии. Не у тётки же всё время жить.
И опять тоска, и мысли, и планы.
И сплетни, сплетни кругом, про тебя, про неё.
Я даже хотела забыть. Чувство глубоко запрятать, чтобы никто и никогда не узнал.
С парнем встречаться стала. Но смотрела на него, а перед глазами — ты.
Расстались мы с ним.
Мне воздуха хватало одного с тобой, а с другими дышать было нечем. Понимаешь?
И опять от рассвета до рассвета, от одного рабочего дня до другого.
Соседка по площадке меня то туда позовёт, то сюда. А я не иду. Брожу по центру, надеюсь, что увидишь меня, узнаешь и поймёшь. Кто я для тебя — поймёшь.
Тебя не встретила, только соседку. Увидела она мои слёзы. Платок носовой дала, а из меня вся история любви моей печальной со слезами в платок тот вылилась.
Вот прямо на городской площади слева, у елей голубых.
Вспоминаю и опять слёзы текут.
***
— Что ты плачешь, Злата? — ты подошёл сзади незаметно, за плечи обнял и в макушку поцеловал.
— Да вспоминаю я, Богдан.
— Лучше чаю налей, да сахарок вприкуску, как я люблю. Помнишь, всегда любил сахарок вприкуску?
— Так конфеты есть и шоколад, милый мой сладкоежка.
— Конфеты — баловство. Внукам оставь. Угощать будем, как зайдут. Вон, Вероника обещалась.
— И то правда, а давай с сахарком чай пить будем, как прежде.
========== Часть 5 ==========
Осень и эпидемия гриппа сделали своё дело. Меня направили из стационара в помощь поликлинике, по вызовам бегать. Так всегда поступают с молодыми врачами-терапевтами, вот я и побежала. С этажа на этаж, из одного дома в другой. От одного человека с высокой температурой к следующему.
Благодаря гриппу мы столкнулись.
Вызов оказался двойным, то есть двое больных в одной квартире. Но я не подозревала, кого там увижу. Пришла, в дверь позвонила и чуть по стенке не сползла, когда открыл мне ты.
Ты, которого, я несколько месяцев безуспешно высматривала в толпе прохожих. Ты, который был для меня всем — другом, братом, единственной родной душой на свете. Ты, которого я любила больше жизни. Ты, который стал моей вечностью.
— Злата, — в твоём голосе сквозило неподдельное удивление.
— Врача вызывали?
— Погоди, ты врач?
— Да, я. Если тут есть больные, то позволь мне пройти и сделать свою работу.
Я не знаю, что случилось со мной в тот момент, но я была груба с тобой. Я вспомнила те дни, месяцы и годы, в течение которых ждала от тебя хоть весточки, зря ждала. А теперь ты стоял передо мной, и я никак не могла определить, что ты чувствуешь. Радость или испуг, недоумение ли. Ты был растерян и совсем не знал, как себя вести. Ты так и стоял, преградив мне путь в квартиру, и я бы, наверное, ушла, если бы не голос, её голос.
— Бодя, кто пришёл?
— Тома, это врач. Сейчас она пройдёт.
— Там твоя жена? — я спрашивала заикаясь.
— Не жена, но… Злата, я…
— Понятно! Это не моего ума дело. — Я не дала тебе пуститься в объяснения. Всё оказалось правдой, и мне не оставалось места в твоей жизни. Тогда я осознала это.
Она была красива! Очень красива, ей даже румянец от температуры шёл и синеватая бледность тоже. Её царский лик не могло испортить ничего.
А фигура! Я рёбра пересчитала, надеясь, что талия тонка именно потому, что нижние удалены. Но нет, её красота оказалась естественной. И неповторимой. Она была просто совершенной от макушки до кончиков пальцев на ногах. Этакое живое произведение искусства.
Королева! Да, королева! Королева, чёрт её дери. А я… я такая простушка рядом с ней.
На глаза навернулись слёзы, но я смахнула их в ванной, моя руки перед уходом.
Да, я выписала больничные — и ей, и тебе. Как я прошла все остальные вызовы — не помню.
Она мне ночью снилась, Тамара эта. Снилось, как ты ей таблетки подносил, и как воду в хрустальный стакан наливал.
А утром у меня у самой температура под сорок обнаружилась. Только я была одна, и никто ни слёз моих не заметил, ни бреда не услышал. Никто, пока подружка-соседка не пришла.
Провалялась я неделю, а как на работу вышла, мне сказали, что меня ты спрашивал, что приходил, но не застал, естественно.
Просто просил передать, что Богдан мною интересовался.
Я так счастлива была. Если бы ты только знал, как счастлива. Но недолго. Реальность такая штука, которая расслабиться не даёт. Мир грёз ей чужд, как и всё остальное иллюзорное и надуманное.
А потом пришли тоска и мысли.
Я уже понимала, что моя любовь к тебе гораздо больше, чем просто к другу или брату. Но что я могла? Ничего.
Так прошла неделя, затем другая и третья.
Выпал снег, принеся с собой первые морозы и настоящую зиму. Впереди уже блистали огнями новогодние праздники.
Новый год — начало сказки.
Да! Да! Да! Каждый год надеешься и ждёшь. Порой сам не понимая чего, но ждёшь и надеешься. Он единственный такой волшебный праздник — праздник мечты.
Вот и я, увидев снег, размечталась. И желание загадала, и молилась, чтобы сбылось. Игрушки ёлочные покупала, по одной через день.
И с соседкой на каток ходила.
А потом пришёл ты.
Ага: в конце рабочего дня я увидела тебя у входа в стационар.
Как же ты изменился за все наши годы врозь. Вырос на полголовы, возмужал, окреп. От моего прежнего Богдана только чёлка непослушная осталась, которая в глаза всё время лезла, а ты её сдувал, и глаза остались с искорками, серые, глубокие, цвета пасмурного неба.
Ты подарил мне снеговика, игрушечного, мягкого.
— Я уезжал, Злата, в командировке был. Я же молодой специалист, вот меня по командировкам и гоняют. Так бы раньше пришёл. Ты словно вернувшееся счастье. Я рад тебе, а после того дня только о тебе и думаю. Погуляем?
— Погуляем, чего ж не погулять. Меня дома никто не ждёт, а тебя?
— Меня ждут. Ждёт Тамара. Мы же друзья, Злата. Я расскажу тебе. Кому, как не тебе.
— Мы друзья, ты прав, Богдан.
Кафе тогда были не в моде, дорого, не по карману ни мне, ни тебе, и мы, заскочив в магазин за продуктами, которые удалось купить, направились ко мне. Там никто не помешает, просто потому, что мешать некому.
Я готовила макароны по-флотски, чтобы по-быстрому, а ты рассказывал мне историю своей жизни. Про то, как отец ушёл от вас, ты говорить не стал. Просто озвучил факт, что в связи с этим кормильцем матери стал ты. Работал на заводе, учился вечерами.
Рассказывал, что вначале у тебя были отношения со сверстницами. Но недолгие, им с тобой скучно, тебе с ними скучно. Многие наши ровесники любят вечеринки, клубы, дискотеки, ну, всякий шум, а тебе нравятся уют и тишина. Тебе по душе ужин вдвоём или просмотр фильмов дома, обнимаясь, и тому подобное…
Таких девушек ты не встречал среди одногодок или младших. А потом увидел Тамару на лекции и сдурел. Поджидал её после занятий и провожал до дома так, чтобы она не заметила. Потом стоял полночи и смотрел в её окна. Всё удивлялся, что она одна, что нет рядом с ней мужчины.
Она казалась тебе такой хрупкой, беззащитной, и очень хотелось её согреть. У тебя было впечатление, что она мёрзнет.
Ты рассказывал мне о ней с горящими глазами и такой одухотворённый.
Рассказывал, как через месяц ежедневных провожаний, она обернулась у своего подъезда и пригласила тебя к себе.
И ты остался на долгих пять лет.
— Вы женаты? — Я спросила потому, что не спросить не могла.
— Нет, пойми, это был бы компрометирующий её брак.
— А как? А дети? Или тебе хватает кино и секса?
— Ты говоришь так грубо, ты не хочешь понять. Злата, я всегда доверял тебе, вот и сейчас…
— Что сейчас? Ты мне так доверял, что доверил историю своей жизни, которую в этом городе каждая собака знает. Ты доверял, Богдан, только я любила. А ты любил других. Теперь её — Тамару Александровну Королёву. Да, безумно красивую, и такую несчастную и одинокую. Которую согреть хочется, и любоваться, и любоваться. Так?
