— Молодость, как и глупость, неповторимы!
— А за что тебя Олька отшила?
— Я её периодически называл твоим именем, потом извинялся, говорил, что по привычке. Ты же со мной всю жизнь… Что ты смеёшься? Ну что ты так смеёшься? Хотя твой смех для меня как музыка. А помнишь, я сломал руку Максиму в восьмом классе?
— Помню, твоих родителей в школу вызывали, а мать Макса обещала в суд подать. Но тогда тебя весь класс поддержал, и всё улеглось.
— Да он вообще был как лягушка, но руку я сломал не за это.
— Ты же английский тогда не сделал и на большой перемене списывал.
— Ага, у тебя!
— А он и списывать не давал, и мешался, и под руку толкал. Я как вспомню, как ты встал тогда из-за стола, поднял его над собой и бросил на пол.
— А он рукой об стол. Я думал, что мир остановился, руку ломать ему совсем не хотел.
— Только весь класс тебе аплодировал.
— Злата, он про всех гадости говорил и классной всё докладывал. И про тебя говорил тоже. И что ты в него влюблена.
— Я?!
— Ты?
— А ты ревновал?
— К сожалению, тогда ещё нет. Но мне очень не хотелось, чтобы это было правдой.
— А потом ты уехал…
— Злата, милая, родная, ты же всё понимаешь, моих родителей перевели на Север, и я должен был уехать с ними.
— Да, должен. Ты уехал, и мои розы завяли. Они не хотели жить без тебя, как и я.
— Я писал тебе письма.
— А я на них отвечала. Тогда у тебя появилась Варя, помнишь? И с ней ты стал мужчиной.
— Я не могу теперь исправить всё, что случилось тогда. А помнишь, как родился наш первый сын?
— Да разве это забудешь!
— Я стоял под окнами родзала и вдруг раздался дикий вопль. Просто дикий, и я узнал твой голос. Если бы ты знала, как я испугался.
— Я знаю! О том, что ты упал в обморок и никак не приходил в себя, рассказывали все сёстры, врачи и больные.
— Ты стыдилась меня?
— Нет, что ты, Богдан. Я была счастлива. Нас стало трое. Наш сын активно прибавлял в весе. Он родился голодный или оголодал, пока я вопила.
— Так больно?
— Не помню! Больно, конечно, но врач меня спросил, могу ли я орать, чтобы мужчины на улице падали от звука. Ответила — могу. Договорились, что закричу по сигналу. Пока голосила, сын родился, и ты упал.
***
За окнами забрезжил рассвет и мы отправились в постель, хоть немного вздремнуть. Разговор прервался, до следующего раза.
Ты опять опустил те воспоминания. Я не знаю твоего отношения к ним. Так до сих пор и не знаю. Не понимаю, почему каждый раз в бреду ты произносишь её имя.
Ты бредишь от высокой температуры, и я стараюсь не допускать её. Но иногда случается. А я всю жизнь сравниваю себя с ней.
Я не понимаю, выиграла я тогда или проиграла. Сделала ли я тебя счастливым своей настойчивостью. Я не знаю. И может быть, так и не узнаю никогда. Как и не знаю, жива ли она, та, чьё имя ты всегда помнишь.
Она была Королевой. Очередной королевой в твоей жизни. Или той единственной, но недосягаемой.
Что связывало вас? Любила ли она тебя, так как я?
И самый главный вопрос: была ли я права, что слушала лишь своё сердце?
Любовь эгоистична. Её так хочется для себя.
Счастлив ли ты со мной, мой друг?
Как часто я задаю себе эти вопросы…
Каждую ночь без сна.
========== Часть 4 ==========
Сын принёс продукты. Сложил всё в холодильник. Напоила его чаем, накормила оладушками с вишнёвым вареньем.
Но ему на работу.
Ушёл, и мы с тобой снова одни.
Тебе опять нездоровится — давление. Дала таблеток, подожду, если не снизится — вызову «скорую».
Сегодня подумала, что старость даётся в наказание. Спешить некуда, время течёт медленно, впереди ничего, кроме смерти.
Детям некогда, вон, Витюша — похватал горячие оладушки, чаем чуть не подавился. Совещание у него, боялся опоздать. А у нас с тобой что?
Ни-че-го!
Сериалы, книги и воспоминания.
Воспоминания, рядом с которыми все сериалы такие блёклые. Ведь жизнь — самый талантливый режиссёр и постановщик.
И вот: оно, наше прошлое, всё крутится и крутится в голове.
Раньше и мы спешили, торопились, летели. Всё надо было успеть: и заработать, и отдохнуть, и детям внимание, и не заметили, как выросли они и внуки пошли.
Правнуков увидеть хочется — продолжение наше.
Дожить бы.
Иногда складывается впечатление, что время как бы обтекает нас стороной. То есть оно вокруг есть, а внутри нашей квартиры его нет. Мы просто существуем. Мы с тобой одни вне всего окружающего мира.
С одной стороны, всё хорошо, потому что мы вместе, а с другой… Да, с другой остались ты и я. И память, наша память, общая на двоих. Ты не поверишь, но и следующую жизнь я хочу прожить с тобой, я хочу с тобой прожить все жизни, всю ту вечность, на которую рассчитаны наши души.
«Вечность». Странное понятие. Ёмкое и неопределённое. Что оно значит? В древнем учении «Вечность» — духовное свойство, основанное на любви к ближнему и бескорыстной отдаче. А в принципе, для каждого это что-то своё. Для меня — это ты.
Понимаешь — ты! Я не умею жить без тебя. И мы продолжили нашу вечность в сыне, в дочке.
Скучаю по ней! А ты-то как скучаешь. Я знаю, я вижу, я чувствую тебя, Богдан. Чувствую тебя, потому что мы едины.
Хоть бы ты только не болел.
Я так устала, от всех твоих недомоганий, что своих не замечаю. Но иногда с постели подниматься не хочется. А иногда за день натопчешься, и так всё болит…
Но расслабляться нельзя. Никак нельзя расслабляться.
В молодости я казалась себе сильной. Горы свернуть могла, да и сворачивала. А то как?
Я же правой себя считала.
***
— Который час, Злата? — раздаётся из спальни твой голос, и я бегу, как могу, так и бегу к тебе.
***
Твоё последнее письмо я получила на выпускной. Как раз после встречи рассвета с одноклассниками домой шла, а в почтовом ящике конверт меня дожидается.
В том письме ты просто строил планы. На институт, вечерний, и на жизнь. Тебе надо было работать и помогать семье. Ты остался только с матерью. Она болела. Обещал написать, рассказать, как устроился, но не случилось — не написал.
Я ждала сначала, а потом закрутилось всё, завертелось. Собственное поступление. Потом занятия, новые лица, и, как тогда виделось — новая жизнь.
В твой город я попала на практику, после пятого курса.
Помнила ли о тебе? — Всегда.
Ждала ли вестей? — Совру, если отрицать буду.
Я в город тот поехала только в надежде на случайную встречу.
Жила у тётки. Мама без присмотра и контроля не отпустила. Мы же у родителей всегда дети, вне зависимости от возраста.
Вот от тётки я ту историю и услышала.
Она рассказывала и осуждала, все осуждали, и я на тот момент тоже осудила.
***
Была у них в политехе заведующая кафедрой философии. Говорили, что нормальная, властная, умная, красивая очень, но одинокая. Вроде бы и замужем была, но что-то там случилось. Одинокая, в общем. Доктор наук в тридцать семь лет. Детей не было. Только работа. И вот завела она себе мальчика. Плевалась тётка моя. Говорила, что нельзя так, что грех это. Что жизнь и свою испортит, и пацану дорогу закроет. А я понять пыталась. Поначалу пыталась.
Одиночество — оно ж не спрашивает, есть докторская степень или нет. И сердцу возраст не помеха. Вот я и оправдывала и вникала, пока не узнала главного, что избранник её — ты, мой Богдан. А как узнала — осудила.
Что мной руководило? Ревность? Обида? Злость? Я не знаю.
Но я осудила. Только её. Тебя — нет. Просто не могла, ты в моих глазах был жертвой, тем, кого надо спасти, даже ценой собственной жизни.
Я была очень молодой тогда, не имела опыта отношений. И собой не дурнушка, а всё не те мне встречались. Мне-то один люб.
Я и около универа твоего прогуливалась, и в центре у вас там по магазинам ходила по делу и без. Но судьба распорядилась так, что не встретились мы.
С тем уехала. Ещё год прошёл, пока я распределилась в твой город.
