Как ни странно, звонили не мне, а Миле. Приятный мужской голос говорил о каких-то проблемах, о том, что надо бы встретиться и обсудить качество декора панелей. Она обещала приехать прямо сейчас.
Я разозлился.
Вечер, мы сидим семьёй, и тут этот хмырь. Но Мила оказалась непреклонна. Ей, видите ли, деньги за это платят. Нужны мне её деньги.
Она села в свой автомобиль и укатила.
— Странный клиент, — произнесла Ляля, — каждый день звонит по нескольку раз, и то обои, то штукатурка. А Милка так мило с ним лепечет, и ездит к нему часто.
Это был просто клиент, которого я в глаза никогда не видел, но меня перемкнуло. А Алевтина собралась на пляж. Ловить в воде последние лучи солнца.
Прежде чем идти её искать, я дважды набирал номер Милы и выслушал её шипение. Отвлекаю я её, видите ли.
Приговорив полбутылки водки, я спустился к воде. Что я говорил Ляле, что она мне, я не помню. Но её признание в любви прозвучало как гром среди ясного неба. А я ревновал. Ревновал дико, до скрипа зубов, мою Милу к хмырю клиенту.
Скорее всего, я думал о мести, когда Лялины руки обвили мою шею, а её тело прильнуло к моему. Вокруг был пляж и никого, только восходящая луна на чистом звёздном небосклоне. Я на руках внёс её в дом и грубо взял её податливое тело у неё в комнате, на её постели. Она оказалась девственницей.
Странно, но я так никогда бы не подумал. Даже дурнушки отдаются прыщавым пацанам в школьные годы. А тут…
Я утирал ей слёзы и утешал, как мог.
Я сам поверил, что виноват не я, а выпитое спиртное вперемешку с ревностью. Но Ляля пришла ко мне через несколько дней, теперь уже днём, воспользовавшись отсутствием Милы.
Я совершенно не переношу женских слёз, а слёзы женщины-ребёнка казались особенно горькими. Я жалел её, не любил, а именно жалел. Мне нужно было согреть. И не только её тело, но и её душу.
Я сам не понял, как встречи с ней стали регулярными, мы отдавались нахлынувшей страсти, как только Мила покидала наш дом. После я повторял, как молитву, что этого не должно быть. Что мы с Лялей не имеем права. Что есть Мила, которую я люблю.
И Ляля соглашалась. Уверяла, что борется с собой и своим чувством ко мне, что любит Милу и не желает ей зла, что раскаивается, но ничего не может с собой поделать.
Я срывался. Мои нервы не выдерживали. Мила периодически раздражала. Я обрушивал на неё недовольство и упрёки, но она не плакала, в отличие от Ляли. Только во взгляде появлялся холод. Такой, что у меня застывало всё внутри.
А потом приходило раскаяние и чувство стыда.
Настал момент, когда я просто устал от всего.
Я попросил Лялю съехать, снял ей квартирку, очень небольшую, но для одного человека вполне приличную. Устроил её на работу в клининговую компанию офис менеджером. Возглавляла эту фирмочку бывшая жена моего бывшего приятеля.
Теперь мы чаще созванивались с Лялей, чем встречались. Меня устраивало. Но Мила, Мила менялась на глазах. Она становилась более рациональной и более подозрительной. Она перестала реагировать на мои грубые выходки, и я позволял их себе чаще.
А она сжималась и… молчала.
Чувствовала, наверно.
Одновременно менялась и Ляля. Она говорила, она ласкала словами, она засыпала телефон сообщениями из милых глупостей. Они вызывали у меня улыбку и воспоминания о её нежности, о её тонких руках, обвивающих, ласкающих. Не знающих запретов. Мои губы исследовали её тело мысленно и при малейшей возможности физически. Она угождала мне, она отдавалась мне вся целиком, без остатка.
После встреч с ней я был выжат как лимон. Но возвращаясь в свой дом, я должен был удовлетворить женщину с совершенно иным темпераментом и другими потребностями. Я срывался, а она понимала, что что-то не так и винила себя.
В один из вечеров Мила сожгла свои картины.
Я понимал, что сжигает она не их, а саму себя. Поговорил с Лялей, и снова наткнулся на слёзы вперемешку с упрёками. Я, единственный мужчина в её жизни, так подло поступаю с ней. Она и без того, только ради нашей любви, терпит присутствие другой женщины в моей жизни. А потом снова слёзы и причитания, и просьбы, и угрозы, и бурный секс напоследок.
А дома — Мила: молчаливая, с холодным взглядом, и эти дурацкие СМС среди ночи.
Утреннее объяснение с практически женой и полное нежелание её потерять.
Как я не выношу женских слёз, кто бы знал! Я не могу видеть, как они плачут…
========== Илья ==========
Количество выпитого кофе за день превысило все человеческие нормы, сердце колотилось как бешеное. Отменил важную встречу из-за неважного самочувствия, соответственно влетел на деньги. Но всего сразу не заработаешь.
Вечером отправился к Ляле. Я должен порвать с ней и вновь завоевать мою Милу.
Я даже не сомневался в том, что у меня всё получится.
Нисколечко не сомневался.
Мила любит меня. Наверно, только женщины умеют так любить и прощать. Она прощала мне многое, и я считал, что если раскаюсь искренне, то и на этот раз простит. Правда, до этого я ей так открыто не изменял.
Пора уже оформить наши отношения. Сколько тянуть можно. И наследник необходим.
Ещё надо отправить её к врачам, выяснить, почему до сих пор нет беременности. Сам себе улыбнулся. Представил мою Милу с сыном на руках. На душе стало тепло и так хорошо, по-домашнему хорошо.
Я думал, что буду непреклонен в разговоре с Лялей. Что я всё рассчитал правильно. В конце концов, Ляля должна понять, что она мне не пара. Что увлечения проходят, а я именно увлёкся ею. Дам денег, откуплюсь.
Дурак, конечно, полный идиот. Зачем связывался? Какой головой думал в тот момент, когда поддался её чарам? Да каким чарам! Нет у неё чар. Просто хотелось слепого обожания, и я — благодетель в её и в собственных глазах.
Я опять себе врал. Меня тянуло к Ляле. И когда она встретила меня в воздушном шёлковом коротеньком халатике на тоненьком поясочке, когда обвила руками мою шею, я забыл, зачем пришёл.
После того, что между нами сейчас с Лялей было, я уже не мог идти просить прощения у Милы. Это нечестно.
Ляля что-то щебетала мне в ухо, но я не слушал. Не до неё.
Я не смогу быть искренним, я не смогу врать. Мила, Милочка, что я творю?! Если бы ты смогла подождать, чтобы я разобрался, чтобы Ляля осталась в прошлом, мы могли бы быть счастливы.
Я решительно отодвинул от себя хрупкое тело Ляли, направился в душ, а затем ушёл, надеясь больше никогда к Алевтине не возвращаться.
Остановил машину у набережной. Сидел, просто закрыв глаза. Вспоминал Милу, её взгляд, её картины. Море на них было живое. Такое, каким она его видела. Осталось всего две. Над камином, та, что отдавала её слезами — танец морей, и вторая, у меня в квартире, сохранившаяся лишь потому, что Мила там давно не была. Надо поднять бумаги и узнать, кто приобрёл её творения. Может, удастся выкупить.
На меня нахлынула ревность. Её полотна украшали стены у чужих людей, а у меня нет. У меня их больше не было.
Поймал себя на мысли, что думаю не о том. Я должен получить её прощение. Чтобы она сама у меня была…
***
Мила отворила мне двери и прошла в комнату.
— Ужин на плите. Возьми сам.
— Нам надо… — я не успел досказать.
— Нет, не надо.
— Мила!
— Если бы ты знал, какую ты сам себе ловушку устроил… Но ты кашу заварил, тебе и расхлёбывать.
Она пыталась казаться спокойной и сильной. Получалось слабо. Я знал её, как никто другой.
— Не понял. — Я старался её разговорить, потому что если она начнёт доказывать, объяснять, мне будет легче показать ей нашу необходимость друг в друге.
— У тебя вся жизнь есть, чтобы понять, — парировала она.
— А если не говорить загадками?
— Илья, я уеду. Молчи, пожалуйста. Я уеду к родителям в Москву через месяц, может быть, полтора. Разреши мне это время жить здесь, в этом доме. У меня есть обязательства перед людьми, я должна закончить начатое.
— Ты о чём? — я действительно не понимал и был обескуражен таким решением.
