Притащив доски с сарая, гвозди и молотки, мы принялись закрывать окна.

– Чердак! – крикнул я. – Нужно заколотить окно на чердаке. В сарае есть длинная лестница.

– Заколачивайте окна, я справлюсь, – сказал Ладо. Он кинул на коридорный навес пару досок, установил лестницу и прытко пополз наверх.

– Папа, смотри! – Тито в ужасе показал на чердак, из окна которого выглядывал трясущийся от злобы старик, собираясь спрыгнуть на крышу навеса.

– Сгинь, чертова пакость! – страшным голосом закричал Ладо, замахиваясь доской на старика, который не сильно испугался, а только чуть отпрянул внутрь дома. Покатая крыша навеса никак не давала Ладо занять устойчивое положение, приходилось нагибаться вперед, скользить, стараясь не упасть, а старик, скаля зубы, только и ждал, когда тот совершит ошибку.

– Мне нужны еще доски! – крикнул нам Ладо.

Тито стремглав забрался по лестнице.

– Вот доски, давай, папа, толкай его внутрь!

Подобравшись ближе к окну, Ладо замахнулся на старика, по-прежнему не желавшему уходить, и швырнул в него доску. Старик взвизгнул и отскочил внутрь, в этот момент Ладо успел схватиться за створку окна, открывающегося вовнутрь, и потянуть на себя, но старик, сделав прыжок, вцепился зубами в его руку.

– Ах ты, черт! – заорал Ладо. Он выхватил молоток из кармана и, что есть силы, стукнул старика по голове. Яростно заверещав, старик отпустил руку и спрятался в глубине чердака.

Когда заколотили окно, Ладо показал руку.

– Смотри, как прогрыз, ну и зубищи. У обычных стариков к этим годам их и нет вовсе, а у этого, ты погляди, как у клыкастой собаки.

Заколотив дом до основания, мы все трое стояли красные, шумно дышали, будто только что пробежали несколько километров, и озирались по сторонам, словно кто-то, вот-вот, откуда-нибудь должен был выскочить.

Тито достал из кармана самокрутку, чиркнул спичкой и закурил.

– Да, папа, я курю. Я уже давно взрослый. Нечего на меня так смотреть, – сказал он укоризненно вопрошающему отцу.

– У тебя есть еще? – спросил Ладо.

Тито, молча, достал из кармана еще одну самокрутку и протянул ему.

– Можно и мне? – спросил я.

– Ладно, дай ему, – вздохнул Ладо, – сегодня можно, день слишком тяжелый, а вообще, Иларий, никогда не кури. Это все дрянь.

Солнце двигалось к закату, когда мы втроем хоронили Бахмена, и я пребывал в каком-то странном оцепенении, будто мою голову сковал мысленный паралич. Так закончился путь славного старика, моего лучшего друга. Сгущались сумерки, усилился ветер, поднимая осыпавшуюся пожелтевшую листву и гоняя ее в маленьких пыльных водоворотах. И снова, где-то спрятавшись в синеве, закричала та страшная ночная птица, протяжно нарушая тишину холодного осеннего вечера. Еще долго, склонив головы, мы стояли возле свежей насыпи земли, каждый думая о чем-то своем, а когда двинулись домой, птица все продолжала надрывно кричать, будто больше всех скорбела по доброму старику Бахмену.

Оцепенение, настигнувшее меня, не покидало несколько дней. Каждое утро я просыпался от холодных ручейков осеннего ветра, заглядывающих в щели старого дома, будто проверяющих, есть ли кто живой, и до самой ночи я занимался делами по хозяйству, а потом падал в глубокую яму сна, будто засыпавшую меня холодным снегом.

У Бахмена были небольшие запасы еды в погребе, и я рассчитывал, что на зиму мне их должно было хватить. Еще у него были огромные валенки и бушлат, выглядящий так, будто пережил несколько войн. Я знал, что зима настанет быстро, но не ее я страшился, я боялся лишиться сил. Пока у меня еще их хватало: я неплохо двигался, выполняя тяжелую, монотонную работу, но я знал, что надолго моих сил не хватит. С каждым днем они таяли. Ведь я был всего лишь мальчиком, высоким и тощим как жердь, одиноким и таким несчастным, как тысяча брошенных голодных псов.

Вечерами я смотрел на пляшущие тени от горящей лучины и думал. Думал о Бахмене, об Орике, о родителях, брате, о моем доме… и о старике. Вся моя жизнь перевернулась, разве не этого я хотел? Нет, я не этого хотел, отчаянно твердил я себе. Я хотел вернуть все назад. Мне не нужна была эта грамота и эти глупые книжки, я хотел быть снова безропотным пастухом. Я хотел, чтобы у меня снова был угрюмый и нелюбящий отец, мать, тихая и беспрекословная, насмехающийся брат, и мои друзья – Бахмен и Орик. Только лишь бы они были. «Неужели нет выхода? Неужели нет спасения? Я перестал верить… Вера. Во мне нет веры. Бахмен говорил, что нужно верить и не сдаваться. Он верил, что можно спасти моих родных. Поэтому он и пошел в мой дом, пытаясь мне помочь. Неужели я хочу, чтобы его смерть была напрасной? Этого нельзя допустить!».

Пару раз ко мне приходила Софико с горячим обедом. Мне было совестно брать у нее еду, я знал, что в ее большой семье каждый кусок был под счет. Приходил Ладо, помогал по хозяйству. Я хотел ему отдать пару овец, в знак благодарности за его помощь, но он отказался.

– Я не могу их принять, – сказал он. – Могут быть вопросы, откуда у меня появились овцы, ведь здесь, хоть и кажется, что повсюду тишина, и никому нет дела до тебя, жив ты аль нет, да обманчиво все это. И тебе что-то нужно решать. Сам же понимаешь, справиться одному в этой глуши будет очень тяжело. Ты крепкий парень, сильный, но такая работа не каждому взрослому будет под силу. Ты не можешь все время жить один: здесь могут ходить бродяги. Овец ты тоже не сможешь продать, сразу спросят, почему тринадцатилетний подросток продает имущество родителей, и где есть эти самые родители. Тот же самый Милон может заглянуть сюда. Это, конечно, было ошибкой обращаться к нему. Но, кто знал… Тебе придется обратиться к тетке, Иларий, тебе нужен опекун.

Я сказал, что так и сделаю, но напоследок хочу попробовать съездить к той женщине, которая может изгонять злых духов из домов, о которой говорил Бахмен. Ладо скептически покачал головой, посмотрел на мои полные мольбы глаза, вздохнул и, махнув рукой, сказал: «Ладно, чем черт не шутит, завтра поедем».

Засветло мы запрягли отцовскую лошадь и тронулись ранним сырым утром. Обильные осенние дожди еще не наведывались на нашу землю, поэтому мы без приключений забрались до села Руды, как только миновало время обеда. Но там удача покинула нас: оказалось, Бахмен ошибался – никто из жителей не слышал о некой женщине, обладающей такими способностями. Исколесив все село, мы наконец-то нашли хоть какую-то зацепку: одна пожилая доярка, сказала, что слышала от своей родственницы о такой бабке, но проживает она гораздо дальше, и доберемся мы до нее, в лучшем случае, только к поздней ночи, как бы ни к утру.

Расспросив дорогу, мы двинулись в путь, на север. Чтобы не сбиться ночью с пути, решено было остановиться на ночлег возле небольшого озера. К счастью, у нас с собой был небольшой запас еды и питья, а также тяжелая подстилка из гусиного пера, которая точно не позволила бы нам замерзнуть.

– Ладо, как ты думаешь, кто этот старик? – спросил я, лежа на спине и глядя в черное, усыпанное звездами небо, так схожее с нашим «звездным» ручьем.

– Не знаю, Иларий, не знаю, – вздохнул Ладо. – Я за всю жизнь не сталкивался ни с чем подобным. Да и никогда в нечисть всякую не верил. Но вот это, – он вытащил из-под одеяла левую руку, обмотанную тряпкой, – вот это доказывает, что оно существует. Разве смог бы меня так укусить человек? Никогда бы я не поверил во все то, что случилось с тобой, если бы сам не увидел. Есть кое-что такое, о чем мы не слыхали еще. Вон раньше верили, что Земля плоская и стоит на слонах, а те стоят на огромной черепахе. А сейчас мы смотрим на звезды и знаем, что живем на небольшой круглой планете, а там есть миллионы-миллионы других планет и звезд. Но раньше-то этого не знали. Значит, и есть объяснение тому, кто этот старик и откуда он взялся. На все должно найтись объяснение. Надо просто искать ответы. Чтобы понять, как с ним бороться, нужно узнать про него все. Понять, кто или что породило это существо, найти его источник.