Семеныч позвонил из Данидина, города в Новой Зеландии, Наде в Москву. У Нади была ночь. Он сразу почувствовал, что Надя что-то недоговаривает.

– Говори, что у тебя. Я чувствую, что ты что-то утаиваешь.

– Володенька, я… я беременна…

– Что? Как? Урррра-а-а-а! Это же прекрасно, это лучшее, что может быть!

– Ты и вправду рад? Я тоже… Только… ведь мы… неженаты.

– Тебе что, бумажка нужна? Или я нужен? Ты моя жена, а на все эти загсы и свидетельства я плевал.

Из трубки слышалось счастливое всхлипывание.

– Да, да, Володенька! Я очень счастлива. Будь за все спокоен, я твоя жена и никогда не сделаю тебе ничего плохого. А первую хочу девочку. Целую тебя, жду тебя.

– Девочка и будет, я ведь старался на девочку. Встречать прилетай, ключи от квартиры возьмешь у Ромы.

– Обязательно. Жду!

Семеныч повесил трубку.

Пожилая пара новозеландцев стояла в сторонке и ждала, когда освободится телефон. Увидев сияющее лицо Семеныча, заулыбались оба.

– Are your Russian?

– Yes.

Русских рыбаков здесь хорошо знали, советские суда много лет работали совместно с рыболовными компаниями Новой Зеландии.

– What happened? Why you so loudly shouted “hurray”?

– I have called to home and talld to my wife. She's pregnant. I'll dad first time in my life!

– Wow! Congratulation! I believe first will girl. I know exactly, – засмеялась старушка.

– Bless God, bless God, – улыбался опрятный старичок и жал Семенычу руку.

Через четыре года у Семеныча и Нади было трое детей: Верочка, в честь мамы Семеныча, Ромочка, в честь друга, и маленькая Наденька, в честь ее мамы. Надя оказалась прекрасной женой и прекрасным человеком. Умная, покладистая, честная, всегда была готова помочь добрым словом и делом. Терпеть не могла лжи и фальши. Семеныч был счастлив.

Галима была совсем молоденькой, ей не было еще девятнадцати лет. Она была красавицей, с удивительным лицом, выразительными светлыми глазами, каких много у альметьевских татар, полными ножками, высокой грудью, тонкой талией и крутыми бедрами. Галима была татарочкой и мусульманкой. Она недавно закончила школу и сейчас училась на втором курсе института, готовилась стать детским воспитателем. Для такой удивительной девушки лучшей профессии и не придумать. Молодые парни и взрослые мужчины старались ухаживать за ней, но она была как-то равнодушна к их ухаживаниям. Бывало, что кто-то добивался небольшого успеха, провожал Галиму домой, у подъезда один даже сумел поцеловать ее, на что она отреагировала резко и больше не подпускала к себе такого нахала, как она думала. Она была ну прямо не современной девушкой, все женское в ней спало. Ее подруги, ровесницы, постарше и помоложе, вовсю крутили романы, бегали по вечеринкам, имели иногда по два парня, были и такие, что давно познали мужчин и находили в этих отношениях большое удовольствие.

– Ты что, Галима, так и молодость твоя пройдет, так ты ничего и не познаешь. А там дальше муж, дети, не до этого будет.

Галима только отмахивалась от них и молча улыбалась. Жизнь шла потихоньку, помаленьку. Никаких определенных представлений и планов об отношениях с мужчинами у нее не было. Про любовь она думала так: придет время и Бог даст любовь, а любить нужно один раз и навсегда. А иначе что это за любовь? Так учила ее мама. Мама была строгой и религиозной, свято соблюдала все мусульманские наставления. Она даже заставляла ходить Галиму с покрытой платочком головой, что Галима не всегда делала. Папа был другим человеком. Он при случае мог и выпить с друзьями, посидеть, поговорить, выпив, становился добрым, разговорчивым, общительным. Трезвый же он больше молчал, на мамины какие-то попреки только улыбался, но семья держалась на нем, и мама это признавала, она, как истинная мусульманка, всегда считала, что мужчина в семье главный. Слово папы был закон, но он никогда не рубил с плеча, он всегда советовался с мамой и даже с Галимой. Все знающие его считали, что это умный и деловой мужчина. На дочь он смотрел иногда чуть ли не с тоской: растишь, мол, растишь ее, вон в какую красавицу превратилась, а придет время и нужно будет ее отдать чужому парню. Любил папа Галиму. Был у Галимы еще старший брат, Марс, крепыш и силач, любивший честность и справедливость. Хорошая семья у Галимы! Так и жила Галима, ровно училась, ходила иногда в кино, на танцы, ничего особенного не ожидая. Но все это кончилось в одно мгновение. Как звездный взрыв. Случилось с Галимой такое, что закружило ее, завертело, она стала не собой, как бы забыла, кто она. Так бывает только тогда, когда приходит большая и настоящая любовь. Это чувство захватывает человека, и он живет не для себя, а для того, кто пришел в его жизнь, а через такое чувство живет и для всех людей. Так оно и должно быть.

Был в институте преподаватель. Тридцатилетний Иван Петрович, обычный с виду человек, но большой умница, читавший лекции по истории. Спокойный, внимательно смотрящий в мир жизни, любивший свою работу, книги, дальние лесные прогулки, частенько сидевший вечерами на балконе своей небольшой квартиры и размышлявший о звездах, галактиках, Вселенной. Знакомые его ничего о нем не могли сказать плохого, близкие же друзья, знавшие его хорошо, говорили прямо, что это удивительный человек. Таких сейчас мало. И старались изо всех сил поддерживать с ним дружбу, льнули к нему. Возле него не держались люди, которые смотрели на жизнь только с точки зрения выгоды. Да и какая выгода от человека, живущего на скромную зарплату? Немалая часть этой зарплаты уходила на книги. Женщины к нему были неравнодушны, но он все никак не делал свой выбор.

– Счастлива будет та, которая станет его женой, – как-то сказала пожилая Фарида Иметовна, декан факультета.

Галима на одной из лекций Ивана Петровича, не совсем поняла материал, который он преподносил своим студентам. Улучив удобный момент, она задала вопрос. Иван Петрович немного задумался, а затем попросил Галиму остаться после лекции минут на десять – пятнадцать, чтобы он объяснил ей непонятную часть материала. Лекция окончилась, студенты потянулись из аудитории на выход. Галима встала и пошла к кафедре. Иван Петрович взял ее за локоть и повел к одному из ближайших столов. Когда Иван Петрович коснулся руки Галимы, она почувствовала как бы удар какой-то силы, но это была не физическая сила, это шло откуда то из сердца, из души. Она даже покачнулась немного. Стало легко и хорошо, мир раскрылся каким-то неведомым удивительным светом. Она не видела Ивана Петровича глазами, она чувствовала его всем телом, всей душой. Она с удивлением отмечала про себя, что у нее такое впечатление, будто знает она его очень давно, знает близко, знает не так, как знают люди друг друга, а совсем по-другому, а как – она не могла объяснить. И сразу почувствовала, что с этим человеком она пройдет всю жизнь. Иван Петрович усадил девушку за стол, сел напротив, взглянул на нее. И Галима заметила, как у него изменилось лицо и мелкий пот выступил на лбу. Он достал носовой платок, отер пот, и его глаза буквально вошли в глаза Галимы, растворились в них. И глаза Галимы приняли глаза Ивана Петровича и положили их в свое сердце. Все, для обоих вокруг ничего не существовало. Они сидели, забыв о материале, они просто беседовали друг с другом душами. Они вспоминали то, чего у них не было, они предвидели то, что у них будет. Так бывает у чистых людей. И так случилось у юной девушки Галимы и молодого мужчины Ивана Петровича. Галима взяла его руки и положила в его ладони свое лицо, ей стало еще лучше. Иван Петрович с волнением держал в своих руках необычайную драгоценность.

– Не бойся меня, – сказал он, – я никогда-никогда не обижу тебя.

– Я совсем не боюсь тебя, я вообще ничего не боюсь возле тебя.

Просидели они так очень долго и им не хотелось прерывать это необычное общение. Наконец Иван Петрович встал, погладил щеки Галимы, и они пошли из аудитории.