Слово «производитель» Изабо произнесла с гневом и презрением. Теперь понятно, почему Мэтью ненавидел это слово.
– В ту эпоху между вампирами шли постоянные войны и любое преимущество становилось оружием. Но я разочаровала папашу, – продолжала Изабо. – Кровь моего создателя не проявлялась во мне так, как он надеялся, хотя у остальных его детей бешенство крови полыхало как пожар. И в наказание… – Изабо умолкла; ее вдох был похож на всхлипывание. – В наказание меня посадили в клетку, сделав предметом развлечения для братьев и сестер. Живой мишенью, на которой можно отрабатывать навыки убийства. Мой производитель не ожидал, что я останусь в живых. – Изабо снова замолчала, поднеся пальцы к губам. – Очень долго я жила в той крошечной зарешеченной тюрьме: грязная, голодная, раненная изнутри и снаружи. Я жаждала смерти, но умереть не могла. И чем дольше я сопротивлялась жизненным обстоятельствам, тем более интересной игрушкой становилась. Мой, с позволения сказать, отец неоднократно насиловал меня. Братья тоже. То, что они делали со мной, проистекало от извращенного любопытства. Им хотелось узнать, какое издевательство все-таки сделает меня покорной. Но я была проворной и смышленой. И тогда мой производитель начал подумывать, что я могу ему пригодиться.
– Филипп рассказывал не такую историю, – возразил ошеломленный Маркус. – Дед говорил, что вызволил тебя из крепости. Твой создатель похитил тебя и сделал вампиршей против твоей воли, потому что ты была невероятно красивой и он не хотел делить тебя с кем-либо. Филипп утверждал, что производитель насильно превратил тебя в свою жену.
– Он рассказывал правду, но только не всю, – ответила Изабо, пристально глядя на внука. – Филипп действительно нашел меня в крепости и спас из ада. Но к тому времени я уже не была красавицей, какие бы романтические истории твой дед ни рассказывал потом. Однажды птица уронила на оконный косяк обломок морской раковины. Этим обломком я почти наголо обкромсала себе волосы, чтобы меня не могли за них схватить. Шрамы сохраняются до сих пор, хотя сейчас они и скрыты. Вдобавок у меня была сломана нога. Кажется, и рука тоже, – рассеянно добавила Изабо. – Марта лучше помнит.
Неудивительно, что Изабо и Марта так тряслись надо мной после недолгого пребывания в плену в Ла-Пьере. Одна сама прошла через истязания, другая помогала ей вернуться к жизни. Но на этом рассказ Изабо не заканчивался.
– Когда явился Филипп с отрядом солдат, я посчитала это ответом на свои молитвы, – продолжала она. – Моего производителя они убили на месте. Солдаты сказали, что нужно уничтожить и всех его детей, чтобы зараза больше не распространялась. Они не церемонились. На следующее же утро уволокли всех моих братьев и сестер. Меня Филипп отстоял. Не позволил солдатам расправиться и со мной. Твой дед солгал солдатам, сказав, что моим создателем был совсем другой вампир, а этот держал меня в плену, поскольку я отказывалась становиться его женой. Иными словами, я к бешенству крови не имею никакого отношения и убиваю только ради собственного выживания. Тех, кто мог бы возразить, солдаты успели уничтожить. – Изабо посмотрела на потрясенного Маркуса. – Потому-то Филипп и простил Мэтью, что он не убил тебя, хотя ему и было приказано. Филипп понимал, сколько страданий это принесло бы твоему отцу. Любовь и требования справедливости не всегда сочетаются.
Слова Изабо не смогли прогнать сумрак из глаз Мэтью.
– Много веков Филипп, Марта и я хранили эту тайну. Прежде чем мы обосновались во Франции, я создала много детей и искренне считала, что бешенство крови навсегда осталось в прошлом. Мои дети жили долго, не обнаруживая ни одного признака болезни. А затем я создала Мэтью… – Голос Изабо дрогнул; под веком появилась красная капелька, и Изабо смахнула кровавую слезу, не дав ей упасть. – К тому времени, когда я сотворила Мэтью, вампиры воспринимали моего производителя как мрачную легенду далекого прошлого. Ее рассказывали в назидание: вот что угрожает каждому вампиру, если им будет управлять необузданная жажда крови и стремление к власти. Нравы тогда были очень суровыми: если вампира всего лишь подозревали в бешенстве крови, его немедленно убивали вместе с его производителем и потомством, – бесстрастным тоном сообщила Изабо. – Но я не могла убить своего сына и не позволила бы другим сделать это. Мэтью не виноват, что ему передалась такая болезнь.
– В этом вообще никто не виноват, Maman, – сказал Мэтью. – Бешенство крови – генетическое заболевание, природу которого мы до сих пор не понимаем. Филипп поначалу отличался беспощадностью. Это обстоятельство и умение нашей семьи скрывать правду – вот основные причины, почему Конгрегация до сих пор не знает, что я подвержен бешенству крови.
– У них нет полной уверенности, но кое-кто из членов Конгрегации подозревает, – предостерегла сына Изабо. – Были вампиры, считавшие, что твоя сестра страдала не безумием, а бешенством крови.
– Герберт, – прошептала я.
– И Доменико тоже, – кивнула Изабо.
– Не надо авансом придумывать себе беды, – сказал Мэтью, пытаясь ее успокоить. – Я присутствовал на заседании Конгрегации, когда обсуждался вопрос о бешенстве крови. И ни у кого не возникло даже малейших подозрений, что я ему подвержен. Пока они считают, что бешенство крови осталось в прошлом, угрозы для нашей тайны нет.
– Должен вас огорчить. Конгрегация опасается, что бешенство крови вернулось, – сказал Маркус.
– Чем обусловлены их подозрения? – спросил Мэтью.
– Волной убийств, совершенных вампирами.
Мне вспомнился прошлый год и газетные вырезки, которые я видела в оксфордской лаборатории Мэтью. Загадочные убийства происходили по всему миру, и так продолжалось несколько месяцев. Расследование натыкалось на препятствия, и эти убийства привлекли внимание людей.
– Судя по всему, убийства прекратились еще в январе, однако Конгрегация до сих пор находится под впечатлением сенсационных заголовков, – продолжал Маркус. – Виновные так и не были найдены. Конгрегация не исключает, что в любой момент убийства могут возобновиться. Это я собственными ушами слышал в апреле от Герберта, когда впервые обратился с заявлением об отмене завета.
– Неудивительно, что Болдуин не горит желанием признавать меня своей сестрой, – сказала я. – Клятва Филиппа на крови непременно привлекла бы внимание к семейству де Клермон. Неизбежные вопросы. Вдобавок вас легко могли заподозрить в тех убийствах.
– У Конгрегации есть официальная родословная нашей семьи, где отсутствуют какие-либо упоминания о Бенжамене. Фиби и Маркус нашли семейные копии, и не более того, – сказала Изабо. – Филипп считал, что Конгрегации незачем знать об… опрометчивом поступке Мэтью. Когда Бенжамен стал вампиром, родословные Конгрегации хранились в Константинополе. Мы находились в далеком Утремере[12], изо всех сил стараясь удержать наши территории в Святой земле. Если мы уничтожили его имя на генеалогическом древе, кто бы об этом узнал?
– Неужели никто из вампиров в колониях крестоносцев не знал о Бенжамене? – удивился Хэмиш.
– Знали, но до сего дня дожила совсем горстка. А тех, кто посмеет усомниться в официальной версии Филиппа, – всего ничего, – ответил Мэтью, однако скептическое выражение так и не исчезло с лица Хэмиша.
– Тревоги Хэмиша обоснованны. Когда о браке Мэтью и Дианы узнают все, не говоря уже о клятве Филиппа и существовании близнецов, кое у кого из тех, кто до сих пор молчал о моем прошлом, могут вдруг развязаться языки, – сказала Изабо.
– Герберт, – выдохнула Сара.
Она произнесла имя, вертевшееся в мыслях каждого из нас.
Изабо кивнула:
– Кому-то вспомнятся похождения Луизы. Еще какой-нибудь вампир припомнит Новый Орлеан и жуткие истории, творимые детьми Маркуса. Потом Герберт поделится с Конгрегацией своими воспоминаниями и расскажет, как давным-давно у Мэтью однажды проявились признаки безумия, с которыми он затем сумел справиться. И де Клермоны впервые окажутся предельно уязвимыми.
