– Это другое, – ответил он.

– Вот как? Отчего? От того, что ты – герой войны, а я – всего лишь вдова, слишком рано потерявшая супруга, предназначенного мне семьёй?

Виктор промолчал.

Валентия тоже замолкла, но отступать явно не собиралась.

– Мне нельзя её любить, – сказал Виктор спустя несколько долгих минут. – Она нужна мне, чтобы… проклятье, это не важно.

– Она нужна тебе, чтобы добиться власти.

– Да.

– У тебя всё написано на лице. Когда-нибудь это сослужит тебе дурную службу.

Виктор поморщился.

– Вот видишь… Ты уже начинаешь читать мне нотации.

– Извини.

Оба замолчали.

– Иногда полезно поговорить с женщиной, – сказала Валентия, наконец, – даже если женщина – твоя мать.

– Я знаю, – Виктор вздохнул и, развернувшись, прислонился спиной к стене так, чтобы видеть лицо пожилой герцогини, – но здесь не о чем говорить.

– Поэтому ты не спишь ночами?

– Нет.

Валентия посмотрела на камин и усмехнулась.

– Виктор, перестань жечь письма. Огонь никогда не ответит тебе взаимностью.

Она опустила руки на плечи сыну и, встав на носочки, поцеловала его в лоб. А затем развернулась и молча направилась к двери.

Виктор проводил её взглядом и повернулся к окну, где в небе сквозь сизый туман просвечивал бледный лик луны, а далеко на юге ему чудился призрак королевского дворца. Он видел этот призрак всегда на протяжении долгих лет одиночества, но только теперь тот перестал быть для него прошлым, которое невозможно вернуть, и превратился в будущее, которое могло бы сбыться.

Виктор вернулся за стол и снова принялся писать – почти не подбирая слов, так, как велело ему сердце. Затем, не перечитывая, свернул бумагу и спрятал в конверт.

Мишель отнесла письмо той же ночью, а утром уже принесла ответ. Она старалась смягчить его как могла, но слова баронессы звучали предельно ясно. Едва дослушав сказанное, герцог рванулся к конюшне, оседлал коня и весь день провёл в лесу, не желая видеть никого из своих советчиков.

Только под утро он вернулся домой – усталый и от того растерявший изрядную долю злости.

– План никуда не годится, – сообщил он Мишель, ожидавшей его возвращения всю ночь. – Если мы и выступим против короля, то без Анны.

– Но, милорд… Уверена, вам ничего не будет стоить переу…

Виктор обжёг Мишель таким взглядом, что та замолкла на полуслове и больше этой темы не поднимала.

Ещё месяц Виктор ходил мрачным и на все попытки Мишель завести речь о леди Бомон отвечал молчанием.

Но в апреле, когда дожди стали заметно реже, а в лесах проклюнулась первая зелень, он снова надолго исчез на охоте, а вернувшись, приказал Мишель начать приготовления. На удивленный взгляд помощницы ответил лишь:

– Я же сказал. Отказа я не приму.

***

После ночи, когда пришло злополучное письмо от Виктора, Анна не видела короля почти две недели. Тот налаживал семейную жизнь, и Анне часто докладывали, что Генрих проводит время с женой – правда, всегда при этом остаётся мрачен и требователен.

Анна лишь усмехалась про себя, думая о том, что Лукреция прочувствует теперь всю нежность монарха, а сама она сможет отдохнуть и побыть в одиночестве.

Иногда Анна думала о несостоявшейся встрече. Об ответе, данном посланцу герцога, она пожалела уже на следующий день, но о том, чтобы написать письмо с извинениями не хотела и думать. Виктор Корнуольский, по мнению Анны, слишком уж легко пошёл на попятную, да к тому же ещё отступился от данного слова. И хотя мысль о том, чтобы через него устроить встречу с Фергюсом Бри всё ещё жила в голове Анны, никаких шагов к её реализации Анна предпринимать не спешила.

Она наслаждалась одиночеством и покоем чуть больше недели, прежде чем от короля пришёл первый презент – набор подвесок с изумрудами, которые Анна незамедлительно отправила обратно с запиской о том, что не принимает подарков от незнакомцев – Генрих, по обыкновению, присылал ей подарки анонимно.

На следующий же день набор вернулся к Анне, подписанный вензелем «Г».

Анна усмехнулась, спрятала коробку, но в ответ ни слов, ни письма не передала.

С тех пор подарки приходили каждый день – это были драгоценности, фарфор, часы и статуэтки. Анна оставляла себе то, что подходило к интерьеру её апартаментов и платьям, и равнодушно отправляла назад всё остальное.

Король пытался извиниться. Ничего нового в происходящем не было, и Анна не собиралась его извинять. Она лишь молча наслаждалась мыслями о том, что Генриха терзают муки совести.

В конце марта Генрих, немного освободившийся от опеки над супругой, пригласил баронессу к себе, и Анна без возражений пришла в его апартаменты.

Генрих стоял у камина и ворошил угли. Заслышав шаги, он убрал кочергу и шагнул навстречу Анне, намереваясь её поцеловать.

Анна немедленно отвернулась от его губ, и поцелуй пришёлся в щёку.

– Как это понимать? – спросил король.

Анна скрестила руки на груди, бросила на монарха презрительный взгляд и, вывернувшись из его рук, отошла к камину.

– Вы обвинили меня в измене. Как я считаю, не заслужено.

– Анна! – Генрих немного повысил голос, но Анна не шевельнулась.

– Вы сделали мне больно, – продолжила она, – хотя знаете, что я этого не люблю.

– Анна!

Генрих крепко сжал её плечи, но, не обращая внимания на его руки, Анна резко развернулась и посмотрела в глаза Генриху в упор.

– Я принадлежу вам, Ваше Величество. Хотите взять меня – берите. Но не требуйте от меня тепла взамен.

Генрих скрипнул зубами и, поймав в ладони лицо Анны, притянул её к себе. Коснулся её губ поцелуем, но губы Анны остались неподвижны и расслаблены, и поцелуй не принёс удовлетворения.

– Анна, я же тебя люблю, – сказал Генрих уже тише и как-то даже жалостливо.

– А я вас – нет! – твёрдо заявила Анна.

Генрих выругался и оттолкнул её, так что Анна больно ударилась бедром об угол комода, но от этого взгляд её стал только холодней.

– Не играй со мной, – прорычал Генрих, приближаясь к ней вплотную.

Анна не шевельнулась и ничего не сказала.

Генрих снова стиснул её плечи, притянул к себе и почти коснулся губами её губ, но мгновенно передумал и отпустил.

– Хорошо, – сдался Генрих, – чего ты хочешь?

Ответ у Анны был заготовлен давно.

– Я хочу уехать отсюда.

– Исключено, – отрезал король.

– Не насовсем, Ваше Величество, – продолжила Анна уже мягче, – на несколько недель… До конца весны. Мне душно тут. У меня непрестанно болит голова. Тут и там я вижу вас с Лукрецией, и это причиняет мне боль. Прошу вас, отпустите меня… Наши чувства станут только крепче. А я, в свою очередь, обещаю писать вам каждый вечер и отсылать письма с самым быстрым гонцом.

Генрих смягчился. Руки его остались лежать на плечах Анны, но больше не сжимали их с такой силой.

– Ты правда хочешь этого?

– Лишь на несколько недель, – повторила Анна и заглянула королю в глаза. – А вы, если пожелаете, приедете ко мне, едва ваше присутствие при Лукреции перестанет быть столь необходимым.

– Куда ты поедешь?

– Я думала об источниках близ Ле фонт Крос. Там, где Карл Великий высадился на нашу землю…

– Ты стала интересоваться историей?

– Мне больше нечем заняться. И к тому же, когда я читаю о его победах, то представляю на его месте вас.

Последние слова были серьёзным преувеличением, и Анна пожалела о них, едва вспомнила небольшую перепалку Генриха с герцогом Корнуольским во время венчания, но сам монарх ничего не заметил.

– Я подумаю, – пробормотал он. Генрих снова поймал губы Анны, и на сей раз та ответила со всей возможной искусностью.

Спустя три дня Анне сообщили, что на конюшне её ожидает новый скакун – дымчато-серый, как глаза самой баронессы. Анна любила лошадей, и этот подарок был из тех, которые было невозможно не принять. Едва разделавшись с делами, она облачилась в костюм для верховой езды, состоявший из серого камзола, украшенного драгоценными подвесками, и узких мужских брюк, и отправилась туда, где ждал её жеребец, и уже на месте обнаружила небольшое письмо, спрятанное под седлом: