– Не-е, мы тебя отпустить не можем, – вздохнул сержант. – Никак не можем.

– Ну почему?

– А у нас план! – ответил он, и оба мента закатились веселым смехом.

– Ты чего так долго? – спросил сержант у водителя, когда «уазик» остановился неподалеку и тот вышел из машины.

– Да за водкой останавливался, – махнул рукой тот. – Прикинь, сдачи у нее не было!

Все трое переглянулись и расхохотались еще больше.

– Давай, подъем! – сержант подскочил к однорукому и саданул его ногой по ребрам. – Я тебя, что ли, тащить буду?

До участка трястись пришлось недолго, он был на соседней улице. Там, в участке, во дворе, бомжей опять долго били. Сначала били те, кто привез, потом били те, кто должен сторожить, потом все, кому больше нечем было заняться. Ванюша при этом визжал и плакал, доставляя милиционерам массу удовольствия. А однорукий все время молчал, бить его было неинтересно. Может быть, именно поэтому и досталось ему намного меньше.

– Ладно, давай их оформлять, – сказал старшина, когда выяснилось, что бить больше никто не хочет, – волоки их в клетку.

Дежурный по участку, старый толстый прапорщик, однорукого узнал. Заулыбался, увидев на пороге, и воскликнул:

– Эй, Сынок, а ты тут как оказался? Что, опять помидоры воровал? Это ж Сынок!

– Не-е, он человека зарезал, – ответил за Сынка сержант.

– Зарезал? – прапорщик недоверчиво покосился на Сынка, молча разглядывавшего носки своих ботинок. – Гонишь, не может быть.

– Ну почти зарезал, – отшутился сержант. – Еще бы чуть-чуть и точно бы кишки из вон того парня выпустил. – Он кивнул на Ванюшу, стоявшего рядом.

– Чуть-чуть не считается, – ухмыльнулся прапорщик. – Этого я знаю, он зарезать не может. Украсть там, морду набить – еще куда ни шло. А чтоб зарезать…

– Ладно, мог, не мог… Мне некогда. Давай, Данилыч, оформляй их обоих за хулиганку. На меня и на Васькова запиши. Только не забудь.

Сказав это, сержант еще раз стукнул Сынка и вышел на улицу.

– Ладно, не забуду, – пробормотал прапорщик Данилыч, вынимая пустые бланки и шариковую ручку. – Имя, фамилия, год рождения, домаш… ах да, какой у вас дом.

Ванюша быстро оттараторил свои анкетные данные и попросился в туалет.

– В туалет? – Данилыч ухмыльнулся. – А ты знаешь, что это такое?.. Ладно, теперь ты, Сынок, давай, колись, что стряслось?

– Ничего. – Сынок пожал плечами.

– Ты ж уже за этот месяц третий раз у нас. – Данилыч покачал головой. – Ты что, на скотобойню захотел?

– Нет, не захотел. – Сынку явно было не очень интересно отвечать на глупые вопросы милиционера.

– Ладно, какой с тебя толк? – прапорщик махнул рукой и закричал: – Эй, Григорьев, веди их в клетку!

Из коридора выскочил взлохмаченный заспанный Григорьев и потащил бомжей за решетку. Из камеры до Данилыча донеслись возмущенные возгласы арестантов:

– Эй, заберите их! Мы от них блох нахватаемся или еще чего! От них мочой воняет, дышать нечем!

Повертев в руках бланк Сынка, Данилыч вдруг скомкал его и швырнул в корзину для мусора. Найдя в блокноте нужное имя, снял трубку и набрал номер.

– Алло, Роман Ильич? Это вас Данилов беспокоит… Да, можете подъехать, есть кое-что… Хорошо, жду.

Минут через двадцать к милицейскому участку подкатил джип. Дежурный без единого вопроса пропустил машину через ворота. Из машины вышел мужчина лет сорока. Прапорщик уже встречал его на пороге здания.

– Сейчас выведу, Роман Ильич. Постойте тут минутку.

Через минутку Сынка выволокли на свет божий.

– Имя… – коротко спросил у бомжа Роман Ильич.

– Сынок, – за него ответил прапорщик.

– Сколько лет?

– Тридцать три, – на этот раз заговорил сам Сынок.

– Граблю где потерял?

– Твое какое дело? – Сынок спокойно посмотрел мужчине прямо в глаза.

– Хорошо, я его беру, – сказал Роман Ильич, вынул бумажник и достал сотенную купюру. – Есть еще что-нибудь?

– Не-а, больше ничего нету подходящего. – При виде денег у прапорщика заблестели глаза.

– Как только появится, сразу звони. – Роман Ильич отдал деньги прапорщику и повернулся к Сынку: – Давай, лезь в машину.

– В машину лезь, скотина! – закричал вдруг Данилыч и принялся усердно пинать Сынка ногами. – Бегом, кому сказано, падла!

Через минуту джип выехал из участка так же беспрепятственно, как и въехал в него. А еще минут через десять Сынка пересадили в небольшой автобус, битком набитый такими же, как и он, бомжами. Не обращая внимания на остальных пассажиров, он пробился к окну и сел, столкнув с сиденья какого-то спящего ханыгу. Ханыга повалился на пол ко всеобщему удовольствию, но так и не проснулся. Автобус тронулся.

Сынок сидел у окна и безо всякого интереса смотрел, как проносятся мимо дома, машины, люди. Любой, кто посмотрел бы на него, сразу увидел бы, что все происходящее, как, впрочем, и сама жизнь, Сынку абсолютно безразличны.

Автобус остановился у Казанского вокзала.

– Пожалуйста… Потом сама приползешь… А я скажу – сама этого хотела, сама получила… Что, я не зарабатываю, чтоб отдохнуть по-нормальному? Имею право. И посмотрим еще, как ты без меня проживешь? Видел я таких. В дом она меня не пускает! В мой дом меня не пускают! И Вовка, тоже, называется, сын! Не сын, а засранец. На родного отца! Ну погоди, попросишь ты у меня мотоцикл! Хрен я тебе дам, а не мотоцикл. Весь в мать, отличник чертов. Мы еще посмотрим, как ты на хлеб заработаешь, когда вы с твоей матерью одни останетесь, без меня. А я вам вот денег дам! «Алкоголик»! Сами вы! Что я, права не имею?! На свои пью! От вас фиг дождешься! Испугали – не пустим в дом! Да пошли вы! Меня, вон, везде с праспрас… распрас… прастертыми объятьями. Вон к Виталику пойду… Или к Борьке… Или просто в гараже переночую. Ничего, не замерзнем, русские не сдаются. Мы идем по пути Ленина…

Где тут моя ракушка? Где тут мой гаражик? Вот он, родимый. Вот моя деревня, вот мой дом родной… Ничего, перезимуем…

Вот суки, куда телогрейку дели? Где моя телогрейка, спрашивается!

А холодно… Так за ночь дуба дашь…

О, песик, пойди сюда. Давай вместе спать ляжем, ты меня будешь греть, а я тебя. Никому мы, песик, не нужны… Как две бездомные собаки. Ничего, они потом сами пожалеют. Давай, прижмись ко мне, иди сюда…

Э, все, хорош. Одного хватит. Куда лезете? А ну пошли отсюда, шавки поганые!

Ах, сука, ты тоже на меня?! Я его пригрел, а он на ме…

Х-р-р-р…

Собачников из санэпидстанции приглашали уже четвертый день. Они рыскали по микрорайону, но изловили только трех бездомных собак. Никаких громадных стай, о которых каждый день сообщали жители, они не нашли.

В отделении милиции ко все учащающимся жалобам жильцов относились скептически. До тех пор, пока не нашли разорванное тело гражданина Суковнина в его собственном гараже. Зрелище было не для слабонервных – у Суковнина отсутствовали руки, а голова валялась в кустах, изгрызенная до неузнаваемости.

Тогда дали задание всем участковым, патрульным отслеживать собачьи стаи и тут же докладывать в отделение.

Жильцов попросили без нужды не выходить на улицу, особенно в темное время, а детей вообще не подпускать к дверям.

Но до семи вечера никаких сообщений о собачьих стаях не поступило.

В девятнадцать пятнадцать участковый Игнатов возвращался домой. Он проводил так называемую профилактическую беседу с пацанами из десятого дома. Эти придурки взялись «очищать Москву от черножопых», как они сами формулировали свои цели. Попросту нападали на жителей Кавказа, торгующих на местном оптовом рынке. Избивали нещадно, отбирали деньги, часы, кожаные куртки, даже документы. Кавказцы тоже в долгу оставаться не хотели. Они сколотили собственную «бригаду» и теперь охотились на маленьких расистов.

Игнатов и сам недолюбливал «лиц кавказской национальности», но в данном случае имело место нарушение правопорядка, которое участковый и собирался пресечь.