Я размышлял о пророчестве и пришел к выводу, что нельзя страшиться неизбежного и горевать над неминуемым. Если мне суждена битва с Волан-де-Мортом, то уж я постараюсь отправить его на тот свет. Он сам сотворил своего главного врага — меня, когда убил моих родителей! Грядущее перестало страшить меня настолько, и я смог пережить этот страх.

Мысли мои неизменно скатывались и в сторону Снейпа. Мне было сложно анализировать причины, но ненависть умерла, ни издав ни звука. Вот так я одним летним утром проснулся, и понял, что никогда уже не смогу смотреть на него как раньше. Словно я повзрослел за эти несколько недель, и стал видеть некоторые вещи иначе.

То, что Снейп, отринув собственные негативные чувства, взялся мне помочь, да еще и, судя по всему, рискнул своим положением в стане Волан-де-Морта, сразившись с Пожирателями в министерстве, повлияло на меня сильно. Конечно, я и раньше знал, что профессору я обязан жизнью и здоровьем, по меньшей мере, раза три до пятого курса, однако сейчас все было по-другому.

Тогда я не был причастен к тому, что происходило. Не по моей вине Квирреллу взбрело в голову заколдовать мою метлу посреди матча по квиддичу, и в том, что Римус Люпин забыл выпить ликантропное зелье, я не был виноват. Но сейчас я сам пришел к Снейпу и попросил о помощи. А профессор помог, и страшно было бы подумать, что произошло, если бы не он.

Один поступок внезапно перевесил и перечеркнул все мои суждения об этом человеке, он заставил меня пересмотреть свои чувства. И я слегка потерял ориентиры. Оказалось, что гад-Снейп — это чуть ли не основополагающий столп в моих взаимоотношениях с людьми. Нужно было признать: между нами было все что угодно, только не безразличие. Мы не могли не реагировать друг на друга, находясь в одном помещении.

Первого сентября в Хогвартс я отправился с иррациональным желанием увидеть его. Увидеть и убедиться в том, что ничего не изменилось, и Снейп по-прежнему меня не выносит.

Так и произошло. Северус получил-таки желаемую должность преподавателя по Защите. На первом же занятии у нас произошло очередное «фиаско» — как однажды выразился Дамблдор — с невербальными проклятиями и полетом профессора в стену, и Гриффиндор лишился десятка баллов. Но я не ощутил привычного раздражения и жгучей ненависти, скорее досаду.

Странно, я же сам хотел убедиться в том, что ничего не изменилось.

Я вел себя как болван. Северус, вспоминая те времена, однажды назвал меня идиотом, но так ласково, что я не обиделся.

Сначала мне взбрело в голову извиниться, хоть и с опозданием, за подсмотренные воспоминания. Я не придумал ничего лучше, чем взорвать котел на его уроке и заработать отработку длиной в десять дней.

Пришлось пожертвовать квиддичем, за что на меня обиделась команда и в особенности Рон, который только что получил место вратаря.

Каждый вечер я приходил, здоровался, получал в ответ холодное «приступайте, Поттер» и драил котлы — чем только не умудряются их заляпать студенты!

Воплотить свою идею в жизнь я осмелился лишь в самый последний день моей отработки, когда часы над доской показывали четверть одиннадцатого.

Снейп вошел в кабинет и недовольно произнес:

— Поттер, вы все еще здесь? Неужели чистка котлов вас настолько захватила?

Руки у меня тряслись не то от ледяной воды, ни то от нескольких часов непрерывного натирания жестких поверхностей, не то от нервов. «Трудно просить прощения, правда, Гарри? Гораздо проще было залезть в чужой Омут Памяти, не так ли?» — мой внутренний голос до абсурда напоминал писклявое щебетание Амбридж.

Я положил тряпку на край стола и вскинул взгляд на Снейпа.

— Я хочу извиниться, сэр.

Левая бровь Северуса выразительно приподнялась в вежливом недоумении.

— Извиниться. — повторил он, словно желая удостовериться, не ослышался ли, — и в чем же?

— В том, что… — стоило прорепетировать речь накануне, чтобы не делать вот такие паузы посреди предложения.

— Я повел себя отвратительно, — искренне проговорил я, смотря Снейпу прямо в ничего не выражающие глаза, — в прошлом году. Когда влез в ваш Омут Памяти. Я понимаю, уже поздно об этом говорить, но позвольте мне попросить у вас прощения за этот низкий, подлый и бессовестный поступок.

Тишина в кабинете висела так долго, что мне показалось, я никогда не услышу хоть какого-то ответа. Лицо Снейпа оставалось непроницаемо. Он сложил руки на груди и смотрел на меня, прищурившись, таким взглядом, что мне хотелось провалиться сквозь пол.

— Зачем вам мое прощение, Поттер, — наконец произнес Снейп, — оно имеет для вас какую-то ценность?

Я несколько раз моргнул. Странно, мне казалось, я был достаточно искренен в своих словах.

— Конечно, сэр. Мне хочется получить его, потому что…

— Вам этого хочется по одной простой причине, — перебил меня профессор негромко, — чтобы ваша совесть успокоилась. Вот и все.

Голос Северуса, он такой. Может оглушать даже тогда, когда слова сказаны очень тихо.

Я нахмурился.

— Вовсе нет, сэр.

Снейп изобразил фальшивую заинтересованность, и я почувствовал, что начинаю выходить из себя.

— Я правда хочу загладить свою вину. Вам настолько не верится, что я способен вам сочувствовать? Так вот, я сожалею о том, что сделал, и вы можете не верить, но это так и есть!

— Ну, хватит, — вздохнул Снейп. — Довольно глупостей.

Он прошел мимо меня к своему столу и принялся перекладывать свитки пергаментов, наводить порядок. Меня посетило горькое разочарование собой, и я пожалел, что вообще начал этот разговор.

— Вы свободны, Поттер, — холодно и высокомерно. Как всегда.

Подхватив свою сумку, я поплелся к выходу, но в дверях обернулся:

— Знаете, профессор, а ведь мое детство во многом сходно с вашим.

Снейп вздрогнул, и когда поднял темный взгляд на меня, я прочитал в нем зарождающийся гнев и предупреждение немедленно заткнуться. Но я не привык идти лишь до половины пути.

— Нельзя жить прошлым. Нельзя поддаваться. Нужно смотреть вперед, иначе вы так и останетесь там, на той поляне, в окружении своих недругов. Простите меня за эти слова.

Я до сих пор не понимаю, каким образом я вообще вышел живым тогда из кабинета зелий, и откуда взялась у меня такая смелость, чтобы сказать все это Северусу в лицо.

Нужно отдать профессору должное. Он не выказал никаких эмоций — вот что значит восхитительная выдержка и умение владеть собой!

Только негромко произнес несколько слов, сочащихся сарказмом:

— Спасибо, мистер Поттер. Приму к сведению.

После этого памятного вечера я долго не решался взглянуть профессору в глаза. Ходил на зелья со звонком, чтобы затеряться в толпе, слушал лекции, не поднимая глаз от тетради, а потом произошло то самое событие, которое изменило все раз и навсегда между нами.

Во время нападения на Нору и моего идиотского порыва преследовать Пожирателей в одиночку по окрестным болотам, меня схватили.

Мне сказочно повезло в том, что по какой-то причине шайка Пожирателей не вызвала Волан-де-Морта в то же мгновение, когда меня связали и доставили в чей-то запущенный дом. Несколько Круцио довели меня до такого состояния, что я плохо воспринимал происходящее, однако, когда ко мне, пошло облизываясь, подошел Сивый, я испугался по-настоящему.

Резкий укус обжег мое предплечье, а потом я увидел свою кровь, бежавшую по руке.

— Полегче! — вклинился в мое уплывающее сознание чей-то до боли знакомый голос, — Поттер принадлежит Темному Лорду. Как ты думаешь, Сивый, что он сделает с тобой, когда узнает, что ты погрыз мальчишку?

Что отвечал ему оборотень, я не расслышал. Вокруг меня Снейп спорил с Пожирателями о чем-то, громко доказывая им что-то — я ничего не мог разобрать. Сознание помутилось, и я мысленно попрощался с человеческой жизнью. Если меня не убьют, то я сделаюсь оборотнем. Так себе перспектива.

Потом меня отволокли в другую комнату, и, спустя время, в руку мою уперся небольшой предмет, а потом знакомый рывок в области солнечного сплетения — и ноги мгновенно врезались в землю за много миль от Норы, возле самой ограды школы.