— Можно громче, а то враги тебя не расслышали, — огрызнулся другой рыцарь.

«Они все на пределе», — поняла Изабелла. Скорее бы этот коридор закончился.

Ее желание исполнилось спустя несколько минут. Последние ступени привели отряд к массивной двери из грубо, но плотно сколоченных досок. Если ее не выбить с одного удара, время будет безнадежно упущено.

Граф Уорик переглянулся со своим братом, и они не сговариваясь бросились на дверь. Дерево треснуло и начало ломаться, а Золотые Рыцари охотно помогли. Они влетели во внутренний двор Тауэра, взметнув пыль из-под ног. Кто-то даже воспользовался этим и кинул гость сухой земли в лицо врагу, а Изабелла выхватила лук и наложила стрелу. Целиться не было необходимости: кругом были враги, и они были на одно лицо.

Она выпускала стрелу за стрелой, рассекая золотыми лучами мглу черных доспехов. Но тьма не рассеивалась. Противников даже как будто стало больше.

— Сколько же их? — это был скорее вопрос в пустоту, и лучница не ожидала, что ей ответят, но голос справа прорычал:

— Пятьдесят здесь, двадцать на стене, — Уорик. Похоже, он собрался в одиночку сдержать тех, кто на стене.

Подкрепление из шестерых Золотых Рыцарей прибыло как раз тогда, когда граф пригвоздил к настилу очередного противника. Напавшего на Уорика сзади Изабелла сама сняла выстрелом. Еще трое прислужников Равенны вынырнули из-за угла. Изабелла вынула меч, но раздавшийся скрежет был слишком сильным и тяжелым. Лучница отшатнулась и увидела над воротами своих людей. Решетка, скрежеща, плыла ввысь. «Мост! Они опускают мост!»

Впервые лязг металла показался Изабелле небесной музыкой.

***

Был поздний вечер, когда конница Хаммонда отделилась от общего войска, и тусклый рассвет — когда ушел отряд Уорика, но для Генриха все время разделилось на «до» и «после». Все, что происходило до битвы, было одинаково важно, но несло с собой неопределенность. Генрих побывал в слишком многих сражениях, он видел, как умирают друзья, и уже не мог позволить себе привязываться к кому-либо. Однако Изабелла и Охотник, с которыми его так быстро и внезапно свела судьба, стали ему роднее ближайших соратников.

Хаммонд, Уорик, Йорк и даже дядя — герцог Эксетер — были прежде всего людьми его отца. А Эрик и Изабелла — кажется, единственные видели в нем его самого, а не сына Генриха Четвертого. И именно их он отправил на самые опасные задания.

Неопределенность мучила и заставляла еще больше жаждать того, что будет после битвы — победы, освобождения, торжества справедливости. И когда Генрих вернет себе Англию, он уже не позволит ее отнять.

Как только вдали показался город — его город, — король снова услышал голос Равенны.

«Ты идешь на погибель, мой король. Многих твоих воинов ждет смерть, а остальных — кое-что похуже смерти».

«Они умрут не напрасно», — отвечал он, и Лондон впереди становился все темнее.

«Значит, вот какую цену ты готов заплатить за трон… Чем же ты лучше меня?»

«Тем, что мои люди идут за мной по собственной воле, а твои — рабы».

Равенна звонко рассмеялась, и Генрих, словно прямо перед собой, увидел ее в черном наряде из кожи и перьев, с черной короной на голове. Сегодня облик ведьмы полностью соответствовал ее имени.*

Рабы Равенны встретили войско Генриха у городских стен. Тяжелая конница вылилась на поле, как единый черный поток. Король вскинул голову и, обнажив меч, пустился вдоль шеренг.

— Братья! Враг думает, что мы слабы и не переживем этот день, а если и переживем, то падем на колени. Но разве это правда? Разве мы слабы?

Ответное «нет» разнеслось во все стороны.

— Разве мы можем жить на коленях?

— Нет! — голоса усилились, и эхо прокатилось по огромному полю.

— Разве мы потеряли надежду?

— Нет!!!

Генрих развернул коня. Его сердце вторило стуку копыт, а волнение сдавило горло с такой силой, что в глазах заплясали разноцветные точки. Но рука, державшая меч, не дрожала.

— Так пусть враги узнают, что мы им не рабы! И когда заря снова взойдет над этим миром, она осветит нашу победу! Вперед!

Две с половиной тысячи глоток разом взревели, и королю показалось, что этот звук сотряс земную твердь. Он поднял глаза к небу. Там была только ясная синь.

«О бог сражений, закали сердца! Солдат избавь от страха и лиши способности считать число врагов, их устрашающее».

Его учили сражаться честно и доблестно, отважно вести людей в бой и не сомневаться, потому что усомниться значит проиграть. Однако эта битва не была похожа ни на какую другую. Честь и доблесть не спасали при перевесе один к пяти, мужество трещало, как щит, а надежда держалась на тонком волоске.

Генрих вкладывал в удары силу и гнев, не считая ни раненых, ни убитых, но внезапно время будто замедлилось и все стихло.

Король повернул голову. На него несся рыцарь с пышным красным плюмажем на шлеме. «Главный» — мелькнуло в голове. Едва их мечи скрестились, Генрих понял, что перед ним достойный противник.

Сначала Генрих только оборонялся, изучая движения врага. Взгляд подмечал и гибкость тела, и уверенность ударов. Щит черного рыцаря имел длинный шип посередине, и при каждой попытке атаковать Генрих натыкался на него, как на второй клинок.

Доспехи короля были легче, скакун — подвижнее, и в этом поединке это спасло его дважды: когда черный рыцарь попытался обрушить на него меч и когда в щепки разбил его щит. Обломок щита попал прямо в глаз коню противника, отчего животное испуганно заржало и вздыбилось. Черный рыцарь потерял равновесие и в один миг оказался на земле. Король успел увидеть страх в его взгляде, прежде чем ударить. Жидкость из желудка обильно полилась на землю вперемешку с кровью, и Генрих прикончил черного рыцаря ударом в горло.

Небольшая передышка позволила королю оглядеться. На городской стене было заметно движение. Там шел бой, и за стенами, очевидно, тоже. Однако мост еще был поднят, а значит он и его люди — по-прежнему канатоходцы, балансирующие на грани победы и поражения.

Они бились уже несколько часов — три или четыре. Со смертью главаря конница подрастеряла свой азарт, и все же перевес был на ее стороне. Враги стали более осторожными и, к сожалению Генриха, более собранными. Четверо приблизились к нему одновременно и окружили. Он двинулся к самому крупному (в таких случаях Генрих всегда выбирал противников покрупнее), но тут его тряхнуло так, что он прикусил язык. Миг — и король упал с раненого коня. Он заметил копье, пронзившее животное насквозь. Черные рыцари обступили Генриха.

— Смотрите! С нами святой Джордж! — закричал кто-то. — Город наш!

Генрих воспользовался моментом и вскочил. Он не помнил, как расправился с тремя всадниками. Запомнил только четвертого, и то лишь потому, что нога несчастного запуталась в стремени и собственная лошадь умчала его тело через поле боя.

Король повернулся к Лондону. Строго говоря, он еще не был взят: мост только-только опустили, и войско Генриха, пешие и конные, начало понемногу сочиться внутрь. Там, в городе, битва продолжится, но на стене теперь развевается не черный флаг, а белый с красным крестом.

Никогда еще Генрих не видел ничего прекраснее.

***

— Возвращаемся, — буркнул Эрик, стерев с лезвия топора липкую слизь.

— Нет, нам нужно время.

Парень возражал бы убедительнее, но его тошнило, а пару часов назад он обмочился прямо на хвост чудовища.

— Не надо было брать тебя, — признал Эрик, а в ответ получил несчастный взгляд.

Уильям Черная Смерть напросился в его маленький отряд, а он возьми и прими его. Дурак! С чего-то Эрик решил, что крепкий парнишка с булавой, победитель турнира, будет полезен. И как-то забыл, что Уильяму всего шестнадцать. «Впрочем, теперь никому не дать меньше тридцати», — подумал Эрик, оглядев всех своих ребят.

К его удивлению, его поддержал Винсент.

— Король приказал вернуться сразу, когда закончим. Мы его люди и сделаем так, как велено. Уходим.

Винсент был самым старшим, примерно одного возраста с Эриком, но его знали лучше и слушались охотнее, чем новоиспеченного командира. Эрик и не возражал: лишь бы хорошо делали свое дело.