- Мы-то точно никуда не торопимся, а вот вы, вроде как, теперь большой человек в городе? - не поймёшь - то ли серьёзно, то ли с ехидцей воскликнул Кол.
- Да какое там! Народ успокоил во время бунта, вот и назначил меня Палаш старостой. Теперь вот приходят люди со своими проблемами. В мельнице, видишь ли, жёрнов треснул - и снова ко мне прибежали! А я что теперь должен - новый жёрнов работать?..
- Серьёзный вы человек, мэтр Бабуш! - улыбнулся Кол. - Ну, так и быть! Посидим, да поговорим! Авось, и без вас разберутся там - как-то же раньше обходились! А я даже ради такой встречи с вами стаканчик-другой хлопну! Как думаешь, Бин, поддержим компанию?
- Отчего ж не поддержать? - сверкнул зубами Бин, не ожидая приглашения, направляясь к столу.
Бин был счастлив. Практически до этой минуты он всё ожидал, что случится что-то плохое; сначала - что Бабуш будет смертельно отравлен киноварью, потом всё ждал, что Бабуш разрыдается и скажет, что детей забрала синивица. Но, к его какому-то подсознательному удивлению всё, кажется, было хорошо. Ему даже показалось, что солнце ярче осветило помещение гостиницы. Поэтому он действительно не прочь был сейчас хлебнуть немного вина.
Мэйлинн, как обычно, отказалась и спросила молока. Однако мэтр Бабуш был вынужден её разочаровать - как раз с молоком сейчас было очень и очень плохо. В самом городе коров почти не было, а коз хотя и было побольше, да молока было также почти не достать. Шайла каждый день бегала к одной старушке, живущей через восемь кварталов отсюда, чтобы принести четверть галлона козьего молока для Астура. Трактирщик предложил лирре яблочного сока, и та охотно приняла предложение.
Мэтр Бабуш сам сбегал на кухню и вскоре вернулся с тёплым ещё завтраком - яичница, варёное мясо, хлеб. Словно извиняясь, объяснил, что одна служанка, увы, умерла от синивицы, другая сейчас работает санитаркой в госпитале, а новую пока не нанял, поскольку постояльцев всё равно нет. Да и еда, было очевидно, являлась недоеденным завтраком самого трактирщика, который он, возможно, приберёг на обед.
Друзья уселись за столом и воздали должное угощению. Правда, несмотря на то, что Кол сам заговорил о вине, он позволил плеснуть себе в кружку не более чем на несколько глотков, после чего жестом остановил Бабуша. Бин, у которого за плечами не было буйного алкогольного прошлого, с удовлетворением наблюдал, как слегка пенящаяся красная жидкость почти до краёв наполнила его собственную кружку. Себе трактирщик также налил не более трети стакана, сославшись, что ему ещё сегодня многое предстоит сделать. После чего, чокнувшись и возблагодарив богов за встречу, все отглотнули тот напиток, который был налит у каждого в кружке. Затем, поскольку Бабуш уже позавтракал, то, пока остальные работали челюстями, он начал свой рассказ.
- Всё началось примерно три недели назад, может, чуть больше, - задумчиво заговорил он. - Асс её знает, откуда взялась эта синивица, ведь у нас тут её отродясь не бывало. Говорят, возможно, она пришла с восточного побережья, куда её могли занести те же кидуанские моряки. Моё мнение, что пришла синивица в Прант, а оттуда её уже понесли приречные беженцы. В общем, так или иначе, а прозевали мы заразу, и вот оказалась она у нас в Лоннэе.
Сперва было не очень много заболевших, и всё среди беженцев. Как только весть о синивице распространилась, всех заболевших стали направлять в храм Первосоздателя. Так его жрецы предложили. Там же они и ухаживали за ними. Но беженцев было столько, что на улицах было просто не продохнуть. Опять же - грязь, нечистоты... Ну и пошло-поехало. Сперва люди заболевали десятками, затем - сотнями, а уж где-то на третий или четвёртый день болезнь стала косить тысячами. Храм Первосоздателя уже не вмещал и десятой доли заболевших. Другие храмы подключились, но и это не спасало. Люди лежали на площадях, на улицах, с ними контактировали тысячи здоровых.
Паника началась, когда появились первые умершие. Их было очень много, так что от обычных похорон пришлось отказаться довольно быстро. Заключённые городской тюрьмы получили предложение обрести свободу взамен на работу в санитарных отрядах. Они рыли огромные рвы, в которые сносились сотни трупов. На улицах к тому времени уже начались столкновения - коренные горожане требовали убрать из города беженцев. Часть их действительно, было, стали вывозить, но очень скоро стало ясно, что размещать их негде, а отпускать на все четыре стороны - нельзя, чтобы не разносить болезнь дальше. Так что эвакуацию, можно сказать, не начав, прекратили.
И вот тут произошло то, чего никто не ожидал. Одной из ночей король со всей семьёй и практически всем своим двором тайно покинул город, отправившись в Прайнон. Конечно, тайны никакой не получилось, поскольку множество людей даже ночами оставались на улицах города. Королевский кортеж из десятков карет сложно было не заметить. Если бы не солдаты, наверное, и короля, и всю его свиту тут же разорвали бы на клочки. Однако тех, кто пытался приблизиться к кортежу, солдаты избивали или даже убивали. После того, как последний экипаж покинул город, его покинули войска, а ворота были заперты снаружи. Мы оказались в западне.
Утром, когда весть об этом распространилась, начался главный кошмар. Испуганные, озверевшие люди сначала бросились к воротам и на стены, в надежде найти выход. Затем начались погромы. Горожане стали убивать беженцев, беженцы стали убивать горожан... Через какое-то время беженцы уже убивали беженцев, а горожане - горожан. Люди убивали просто от безысходности, или чтобы не быть убитыми.
А затем голытьба ломанула в центр города, в надежде хотя бы перед смертью урвать больше богатств, еды, одежды, или чего там они ещё хотели. Тут бы, наверное, и конец всему пришёл, кабы не наш Палаш. Как только стало известно, что король покинул столицу, он стал призывать людей баррикадировать улицы, чтобы превратить центр в крепость. Опять же, мы бы, конечно, не успели настроить баррикад за те несколько часов, что нам оставались, но, хвала Арионну, бо́льшая часть улиц и так уже была загорожена, поскольку нам не хотелось, чтобы больные беженцы рвались к центру. Так что нам оставалось не так много работы - завалить те улицы, что были ещё свободны, сделать баррикады более неприступными, и заложить окна и двери домов, чтобы через них нельзя было проникнуть вглубь центра.
В общем, более или менее успели. Поэтому, когда на окраинах начались побоища и люди стали ломиться к центру, мы уже встретили их как полагается. Я не слишком-то горжусь этим, ведь там, в толпе, было полно женщин, детей, стариков. Но, если бы потребовалось, я поступил бы так снова. Потому что только так мы спасли тысячи людей от смерти.
Увы, пришлось стрелять в толпу. У нас было вдоволь луков и самострелов, и нам приходилось быть безжалостными. Каюсь, и мои руки в крови. Я - неважный стрелок, но раза три или четыре я попадал в цель...
Мы выдержали несколько приступов в этот и следующий день. Спать и отдыхать тогда почти никому не пришлось. Голытьба пыталась закидывать баррикады факелами, так что постоянно приходилось поливать их водой. С той стороны тоже кое-кто имел оружие, другие метали камни из пращей, да или просто - голыми руками, так что без потерь и у нас не обошлось. Да и заболевшие были, и немало. В общем, иной раз казалось, что уже и не выжить.
Но в конце концов голытьба всё-таки сдалась. Отошли назад, смирились. Что творилось там, в бедных кварталах, страшно даже и представить. Прямо на наших глазах, день или два спустя трое ублюдков насиловали совсем молодую девушку, почти девочку. Крики были слышны далеко вокруг. Мы били из арбалетов, но впустую - далеко. А эти нелюди ещё и усмехались над нами, видя наше бессилие. Потом, когда они ушли, девочка так и осталась лежать. Лежала она и на другой день, и лишь на третий её кто-то унёс...
Нам пришлось с нуля воссоздать власть на нашей части города. Палаш был объявлен вождём, а вокруг него сплотились люди, которые не потеряли головы в критический момент. Они и стали его помощниками по охране, по снабжению, по борьбе с эпидемией... Во главе каждого квартала назначили старосту, который отвечал за безопасность жителей. Заработали санитарные команды, очищающие улицы от мертвецов. Нам удалось даже очистить улицы с той стороны баррикад, насколько это было возможно.
