Поскольку с похоронами теперь дело обстояло скверно - вывозить мертвецов за город было больше нельзя, решили их просто жечь. На всех площадях устроили такие кострища. Если вы выглянете в окно, то увидите и на нашей площади горелое пятно. Хвала богам, уже несколько дней никого не жгли, сейчас уже мало умерших. А ещё неделю назад ежедневно сжигали два-три десятка тел. А две недели назад - полсотни и больше. А там, за баррикадами, наверное, в день на одном костре и по нескольку сотен сжигали. По крайней мере, у них дымит вообще постоянно.
Если бы мне месяц назад кто-то сказал, что здесь произойдёт такой кошмар, и что я его переживу, и даже не сойду с ума, я бы не поверил, что способен на такое. А оказалось, что способен. Как видите, выжил, да и даже хватает сил душевных утром с кровати вставать. Благодарю Арионна и вас, что дали мне деток. Лишь ради них и жил все эти дни...
Мэтр Бабуш закончил свой сбивчивый рассказ, заливаясь слезами. Всё это время его слушали, не перебивая. И эти простые, неказистые слова обычного трактирщика так глубоко западали в души слушателей, что они словно наяву видели всё то, о чём он рассказывал. И без того большие глаза лирры сейчас были просто огромны, и из них безудержно лились слёзы. Кол, хмурясь, вертел руками по столу кружку, из которой он больше так и не отхлебнул. Бин каким-то пустым, потерянным взглядом, не отрываясь, смотрел в одну точку где-то над головой мэтра Бабуша. Все были настолько потрясены, что, когда трактирщик замолчал, они даже этого не осознали. Они продолжали находиться в этом кошмаре, который бесхитростно и жёстко описал старик.
- Да, досталось же вам, отец, - глухим, надтреснутым голосом проговорил наконец Кол, отставляя наконец злополучную кружку подальше от себя.
- Да уж, выпало на старости лет... - невесело усмехнулся Бабуш. - Не представляю, как теперь я буду дальше жить в этом городе... Как буду смотреть на эти улицы, на эту площадь... Мне кажется, это обгорелое пятно никогда не исчезнет. И вонь горящих тел - тоже. Но больше всего я не знаю, как смогу потом смотреть в глаза тем людям, что остались там...
- Теперь всё самое страшное позади, - срывающимся голосом заговорила Мэйлинн. - А вам надо будет жить дальше. И не только ради малюток, но и ради себя, и ради этого города. Потому что то, что случилось, не должно быть забыто...
- А как же вы теперь встретите вашего короля, когда он вернётся? - слегка заплетающимся от вина голосом вдруг задал вопрос Бин, оторвав, наконец, взгляд от противоположной стены.
- Сказать по правде, я бы этого короля... - Бабуш замолчал на какое-то время. - Я даже не знаю, какое наказание я бы посчитал достойным для этого негодяя. Останься он в городе, с нами, ничего этого бы не случилось. Вся эта кровь - на его руках. Но... Когда он вернётся... А как мы его встретим? Что сделаем? Разве у нас есть выбор? Проглотим, утрёмся, и будем жить дальше.
- А почему бы его не свергнуть? - сверкая глазами, воскликнул Бин.
- И утопить город в новой крови? - скривившись, Бабуш помотал головой. - До короля нам не дотянуться. А всех, кто попытается - просто убьют. Так что я смысла никакого не вижу. Остаётся лишь надеяться, что на другом конце Белого Пути ему воздастся за всё. Если есть на свете справедливость, то сейчас все демоны самых глубоких преисподен копают яму ещё более глубокую, куда и сбросят эту гнилую душонку.
- Мэтр Бабуш прав, - кладя руку на плечо Бина, проговорил Кол. - Будем надеяться на правосудие богов. Потому что революционеры из нас - так себе... Но сколько же можно спать? - резко меняя тему, встрепенулся он.
- Да идите, разбудите этих сонь! - тепло улыбнулся Бабуш, вспомнив о своих воспитанниках. - Уж как они рады-то будут!
- Пусть одна Мэйлинн сходит пока, - решил Кол. - А то ввалимся сейчас всей толпой, перепугаем детишек.
- Хорошо! - улыбнулась, вставая Мэйлинн. Было видно, что ей уже давно не терпелось.
- Там, по коридору, вторая дверь налево, - махнул рукой Бабуш.
Кивнув, лирра удалилась.
- Ну что, ещё по одной? - подмигнув, спросил Кол, хотя он не выпил даже мизерного содержимого первой кружки.
Бин, чья кружка уже почти опустела, с готовностью пододвинул её трактирщику. Тот, задумчиво поглядев на пустое дно своей кружки, словно сомневаясь, вдруг решительно ухватил бутылку и налил по полной и себе, и Бину. Кол вежливо прикрыл свою ладонью. Однако же, когда все, не чокаясь, стали пить, отхлебнул ещё один глоточек.
***
Мэйлинн, едва приоткрыв дверь, тихонечко проскользнула в небольшую комнатку, уже вполне освещённую осенним солнцем. Комнатка была скромно, но с большой любовью обставлена мебелью, во всей обстановке чувствовалась рука её маленькой хозяйки.
Сама хозяйка безмятежно спала на довольно широкой кровати, свернувшись почти клубком, как могут лишь дети, и подложив ладошку под щеку. Рядом, поперёк кровати, раскинув руки и ноги так, словно он был полновластным хозяином всего ложа, спал младенец Астур. Мэйлинн невольно замерла у входа, залюбовавшись зрелищем и не решаясь нарушить сон братика и сестры. На глазах лирры вновь появились слёзы, но на сей раз это были чистые и тёплые слёзы счастья. Если бы было можно, она тотчас же бросилась бы к этим двум существам и, горячо обняв, ни за что не отпускала бы их уже никогда.
Вместо этого Мэйлинн тихонечко, на цыпочках, подошла к кровати, осторожно присев на самый краешек. В луче солнца, врывающемся в окно, танцевали сияющие пылинки. Скоро, когда солнце поднимется выше, этот луч скользнёт чуть вниз, и тогда он окажется прямо на лице Шайлы, наверняка разбудив её. Но пока же она мирно спала и, как мы уже упоминали, её щёчка покоилась на ладошке.
И вот тут Мэйлинн пришлось зажать себе рот, чтобы подавить крик отчаяния, готовый вырваться из груди. Глаза лирры округлились, в них застыл ужас, смешанный с неверием. И глухое рыдание всё же вырвалось из зажатого рта, разбудив девочку. Она подняла голову над подушкой, и синее, чуть отливающее фиолетовым пятно на щеке стало ещё заметней.
- Мэйлинн! - едва разглядев сидевшую рядом лирру, вскричала Шайла, разбудив криком брата, который тут же начал легонько похныкивать.
- Тише, малышка! - Мэйлинн не знала, как себя вести. Она очень хотела обнять девочку, но боялась сделать это.
Шайла разрешила эту дилемму за неё - она просто взлетела с кровати и бросилась на шею лирры, целуя её в обе щеки и неся обычный нежный бред, который в таких случаях несут дети. Внутри Мэйлинн же что-то оборвалось. Вот и всё... Теперь, наверное, и она тоже заражена. Или ещё можно вымыть лицо эликсиром Каладиуса?..
Девочка же теперь ощутила какую-то неживую неподвижность Мэйлинн и, чуть подавшись назад, в упор посмотрела на неё.
- В чём дело? - недоуменно спросила она.
- Ты знаешь, что у тебя на щеке? - помертвевшим голосом спросила Мэйлинн.
- Ах, это! - Шайла легкомысленно потрогала синее пятно. - Да это я дня три назад в потёмках на дверной косяк налетела. Теперь вот фингал...
Если бы на плечи Мэйлинн сначала поставили всю «Песнь малиновки», а затем вдруг её сняли, она и то вряд ли почувствовала бы большее облегчение.
- Фингал??? - Мэйлинн хохотала, целовала, обнимала и хохотала вновь. Шайла, наверное, поняв, в чём дело, хохотала, целовала и обнимала в ответ. Даже маленький Астур больше не хныкал, а смеясь, тянул ручонки к лирре.
- А кто это тут не спит? - послышался голос сзади и в комнату, распахнув дверь, ворвался Кол. Шайла взвизгнула от восторга и одним прыжком оказалась у него в объятиях, дав возможность Мэйлинн подхватить братика.
Следующим зашёл Бин. Глаза его блестели то ли от выпитого вина, то ли от радости, то ли от слёз, то ли от всего вместе. Кое-как отлепил Шайлу от Кола и крепко-накрепко прижал к себе. Возможно, в этот момент он вспоминал свою Нарку, которая была совсем немногим старше Шайлы.
Счастливый мэтр Бабуш уже не помещался в комнате. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, глаза на мокром месте, и молился про себя, чтобы этот момент чистого, незамутнённого счастья никогда не заканчивался. В эту секунду для шестерых людей, находящихся в этой комнате, не существовало ни синивицы, ни дорийцев, ни «его сраного величества» короля Аллана Девятого.
