Наташа блаженно закрыла, глаза, чувствуя, как сильнейшая доза яда проникает в ее тело, пока из ранки все сильнее и сильнее льется кровь. Блаженный яд. Он погружал ее транс, где умирали все чувства.

— Не смей, — зарычал Артур прямо ей в ухо.

А через секунду, Наташа поняла, что клинка в ее руке уже нет.

— Не смей, слышишь? — повторил он, прильнув губами к ее шее.

Артур стер языком кровь, покрыл поцелуями лицо Стейны, оставляя на ее коже алые отпечатки губ.

— Моя, — рявкнул Савицкий, дергая рукав ее платья вниз.

Треск разрываемой ткани вывел Наташу из сладостного безвольного оцепенения. Она снова зарыдала. Практически завыла, запрокинув голову к небу.

— Люблю, — зло выплюнул он, словно это было самым страшным ругательством.

Наташа вцепилась ему в волосы, продолжая скулить и давиться плачем. Она дрожала, вся тряслась от переполняющих ее противоречивых эмоций. Но с каждым поцелуем Кеннета, с каждым прикосновением, с каждым его «люблю» бешеная энергия Стейны преобразовывалась, становясь все больше похожей на банальную похоть.

Они упали на траву, и Наташа покорно развела ноги, чтобы он мог соединиться с ней.

— Не могу, Стей. Я не могу без тебя. Не отпущу. Ты моя, — бормотал Артур, яростно вколачиваясь в нее мощными выпадами.

И впервые во время секса Стей понимала, что полностью принадлежит мужчине. Она не владела, а отдавалась. И хотя жажда крови больше не терзала ее, но иная сила крутила тугие, болезненные узлы в животе. Страх.

— Нет! Артур, пожалуйста, не надо, — умоляла она, глотая слезы. — Я не могу. Не хочу.

Но руки крепче прижимали его к себе. Она вся подавалась вперед, встречая на полпути неистовые толчки. А губы, хоть и отрицали, но искали его рот, желая поцелуев со вкусом крови.

— Не хочу, — крикнула Наташа, выгибаясь.

— Стей, — прогудел Артур ей в губы, заставляя замолчать.

Они синхронно вздрагивали от серии локальных взрывов, которые разрывали их тела от удовольствия и боли.

— Люблю тебя, — шепнул Артур еле слышно, приподнимаясь, чтобы посмотреть на нее.

— Не хочу… любить тебя, — ответила Наташа, прежде чем отвернуться.

Он сглотнул и отстранился, сел рядом и молчал, пока она лежала, всхлипывая и растирая слезы по щекам. Стейне понадобилось немало времени, чтобы взять себя в руки. Но она все же уняла нервы: жуткие, интенсивные, оглушающие, убийственные эмоции покинули ее вместе с потрясающим оргазмом. Осталась лишь тупая боль, немного страха и сильнейшее желание избавиться от всего, что она не в силах контролировать.

Наташа встала, натянула на себя порванное платье, мысленно проклиная все еще дрожащие руки. Пригладив волосы, Старшая мотнула головой и расправила плечи.

— Иди к жене, Кеннет, — проговорила она своим обычным, властным, спокойным голосом.

Кен встал, но не спешил следовать ее совету, приказу.

— Наташ.

Он протянул руку, но Стейна отшатнулась.

— Нет, Кини. Хватит. Все это слишком даже для меня.

— Ты просто боишься, — попытался уколоть ее Кен.

— Не просто боюсь. Я до одури боюсь, Артур.

Стейна развернулась и ушла в сторону лагеря русичей, а Кен еще долго стоял, надеясь, что она вернется. Он знал, что этого не будет, но все равно не мог перестать желать ее возвращения, желать Наталью, любить ее.

— Твой отец — редкостный придурок, — не постеснялась Нори.

— Я знаю, — кивнул Артур, тоже не стесняясь. — Знаешь, он в тот день сто раз брал свои слова назад, то уговаривая, то угрожая. Даже когда мы провожали его на самолет, пытался запретить мне остаться. Я тогда первый раз услышал, как Эрик орет. То еще зрелище.

— М-да, Эрик в гневе — это нечто, — согласилась девушка, невольно улыбаясь, вспоминая.

Артур не мог отвести глаз от Нори. Ее лицо озарилось лишь при упоминании имени мужа, и Савицкий почти позавидовал дяде.

— Ты ведь все расскажешь ему, да? — спросил Артур, уже зная ответ.

— Расскажу.

— Оно того стоит?

— Однажды я уже скрыла от него правду, которая касалась моих чувств к тебе, и… — Нори вздохнула. — И мы расстались. Больше я не совершу этой ошибки.

— Не боишься, что правда будет ошибкой?

— Боюсь. Но лучше так, чем снова лукавить. Я не умею притворяться с ним. Поймет, почувствует и будет только хуже.

Артур обреченно выдохнул.

— Он убьет меня, Нор. Живьём закопает. И будет прав.

— Эрик поймет, Кини. Я объясню.

Артур сузил глаза и снова внимательно взглянул на Нори. Она кусала губу, явно что-то придумывая на ходу. И Савицкий прекрасно понимал, что она возьмет вину за его вспышку похоти и гнева на себя.

— Объяснит она, — буркнул он себе под нос.

Густая тишина наполнила кабинет. Напоминание об Эрике и перспектива скорого расхлебывания заваренной каши напрягло обоих.

— У меня в голове не укладывается, как ты так жил? — наконец подала голос Нори. — Как они могли отпустить тебя в частную школу?

— Как-то само собой, Нор, — пожал плечами Артур. — У нас в семье так принято. Сначала няньки, потом дошкольная группа повышенной элитности и соответствующие школы.

— Почему твоя мать позволила?

— Ей всегда было все равно.

— Это противоестественно.

— Серьезно? — Артур заломил бровь. — А сама ты очень естественно вышла на работу через месяц после родов.

— Это дру… — начала было спорить Нори, но осеклась.

Она прикрыла глаза, в очередной раз чувствуя укол совести. Ей не было стыдно за то, что она оставила дочь на попечении Эрика, сосредоточившись на карьере. Скорее девушка переживала за то, что действительно не страдала по прелестям материнства. И из уст Артура этот упрек был еще болезненнее, чем от Эрика.

Нори сглотнула ком, стараясь не выпустить из глаз слезы, сжала зубы и обняла себя руками, пытаясь защититься от узкого брутального мужского оценочного видения ситуации. Она спрыгнула со стола и направилась к двери, понимая, что глупо и очень по-детски обижаться сейчас на Артура, но все же не хотела больше находиться с ним в одном помещении.

— Нор, — он поймал ее за руку уже у двери.

Нори пискнула от боли в запястье, и он тут же отпустил, но не позволил уйти. Артур привлек ее к себе, обнял, не оставляя ей шанса вырваться.

— Прости, Цветочек, — он зарылся носом в ее волосы, морщась от собственной жестокости, — Это действительно другое, кроха. Я не виню тебя, правда. Ты ведь не на курорт смоталась пить Маргариту и трахаться с инструктором по плаванию.

— Работать с тобой — точно не курорт, — фыркнула Нори.

— Обними меня, а? — попросил Артур, не ожидая сам от себя. — Не хочу, чтобы ты уходила… сейчас.

Нори вздохнула, подняла руки, чтобы сцепить их у него за спиной, потерлась щекой о его рубашку и крепче прижалась.

— Ты имеешь право меня судить, малыш. Больше, чем другие.

— Никто не имеет, Нор. Особенно я.

— Ты рос без родителей, Кен, хотя они вроде были. Не хочу, чтобы Марго так же равнодушно признавала через тридцать лет, что ее мать — редкостная дура.

Артур усадил ее в кресло, налил стакан воды, и сам пристроился у стола.

— Такого и не будет. Я же видел вас втроем. Ты любишь свою мелочь. А кто из двоих в семье работает — это не так важно. И уж точно не стоит заморачиваться из-за моих отношений с предками. Я никогда в них не нуждался. Вообще слабо помню себя до десяти лет. Словно я и не был ребенком.

— Даже с Эриком?

Артур фыркнул.

— Особенно с Эриком. Он никогда не сюсюкал со мной, всегда считал равным. И мне именно это в нем нравится. Знаешь, вспоминаю себя в двадцать два, я уж точно не имел желания возиться с десятилетним обормотом. Нафига ему это было надо?

— Просто вы семья, — проговорила Нори, поднимая на него глаза.

— Семья, — повторил Артур, улыбаясь, словно смакуя это слово на вкус. — Пожалуй.