— И я, — Геллер старался звучать уверенно, но голос почему-то был тихим, каким-то интимным, — Третье место. Не расстроилась?

— Ты что! Это круто. Девчонки с Москвы в очень хорошей форме. Не знаю, как меня пустили в тройку. Удача наверно?

— Прекрати. Какая удача? Ты работала и заслужила.

— Ну и это тоже. А ты как? Квартира нормальная? Доехал хорошо?

— Да-да, все отлично.

Настя открыла рот, чтобы уточнить его планы и вписаться в них, но тут ей на плечо легла рука тренера. Сокол тут же сникла, даже ссутулилась. Словно ладонь Кирилла весила тонну.

— Геллер, — поприветствовал он.

— Кир, — ответил Саша.

Они не пожали рук, ограничились кивками. Новиков тут же обратился к подопечной.

— Насть, ты мне нужна. Есть разговор.

— Давай завтра.

— Сейчас, — жестко, как приказ, — Жду у раздевалки. Прими душ.

Он ушел. Настя тяжело выдохнула.

— Извини. Наверно, что-то важное. Дождешься меня?

— Обязательно, — заверил Саша.

Сокол снова крепко обняла его, даже поцеловала в щеку, шепнув:

— Скучала по тебе.

Она уходила неохотно, словно у раздевалки после душа ее ждал палач с топором, а не тренер и любовник в одном лице. Последний статус вызывал очень большие сомнения, что немного утешало Геллера, пока он смотрел, как ее красивая попка почти без трусов покачивается, удаляясь.

Чтобы не стоять, как дурак, Саша отправился в буфет. Он взял себе отвратительный растворимый кофе, сел за пластиковый стол, тихо буркнул под нос:

— Москва, блин. Цивилизация.

Прошел час, и Геллер встал, чтобы заказать еще, но бармен сказал:

— Мы закрываемся. Все уже ушли.

Саша вернулся в зал. Он был пуст. Геллер набрал Настин номер, но она не сняла трубку. После пятой попытки, он нагло пошел за кулисы. Не зря столько работал в журналистике, уже почти привычка выработалась переть напролом, если надо.

— Куда вы, молодой человек? — наехала на него какая-то тетка в коридоре.

— Я из газеты, — Саша сунул ей в нос пресс-карту, — У меня интервью назначено.

— Ой, — тут же стушевалась женщина, — Наверно, вы время перепутали. Тут нет уже никого. Разошлись девчонки.

Она показала рукой на пустые коридоры которые должны были стать иллюстрацией к ее словам.

— Вы уверены?

— Конечно. А вон раздевалки. Пустые.

— Ясно. Наверно, и правда перепутал.

Саша достал телефон, чтобы снова набрать Настю. В ответ ему все так же монотонно гудело без ответа. Пришлось ретироваться. В машине Геллер позвонил опять. На этот раз вместо гудков телефон заявил, что абонент не абонент.

Не имея понятия, что делать, Саша поехал в Настин клуб. Там Сокол тоже никто не видел. Адрес ее, разумеется не дали. Кофе в Подмосковье дерьмовый, но вот частную информацию о сотрудниках берегут, как зеницу ока.

Плюнув, Геллер вернулся в квартиру. Очень хотелось есть, а от вчерашней закуски остался только творог. Выходить не было желания. Геллер включил ноут, заказал пиццу. Старался не паниковать, но безрезультатно. Даже сидеть не мог спокойно. Все время ходил. Как узник по камере, мерил комнату шагами. Самое паршивое, что он не мог ничего сделать. Чужой город, никого из знакомых.

Телефон запиликал, и Саша трясущимся пальцем провел по сенсорному экрану. Но это всего лишь звонил оператор доставки, предупредить, что очень много заказов и придётся подождать. Геллер, конечно, согласился. Ему уже и есть расхотелось. Скорее испытывал желание кинуться на стену, как дикий лев, чтобы разодрать когтями симпатичные обои в цветочек. Сдержался. Но маршировать по комнате не перестал.

Чтобы хоть чем-то себя занять, он согрел чайник, залил растворимый кофе кипятком, обжег язык, зашипел, как змея. Еще раз набрал Настю. Результат тот же.

В дверь позвонили. Саша глянул на часы.

— Ну, а говорили не раньше восьми, — ворчал он себе под нос, ожидая увидеть доставщика пиццы за дверью.

Ошибся. На пороге стояла Сокол. Геллер на автомате сделал шаг назад, пропуская ее. Она вошла. Без макияжа, очень бледная, глаза потухшие. Словно это был другой человек, а не та девушка, что ликовала, обнимая его. Ее лицо как будто свело от боли. Даже в день знакомства, когда Саша сбил ее, Настя держалась лучше.

Не давая Геллеру опомниться и завалить ее вопросами, Сокол заговорила сама.

— Саш, забери меня отсюда, пожалуйста, — голос дрожал, — Я так жалею, что уехала. Это ужас какой-то.

Она провела рукой по лицу, прерывисто вдохнула, проглатывая рыдания. Геллер потерял дар речи.

— Я не хочу ничего принимать. Кирилл… Он заставляет. Говорит, если бы я села на курс в этом году, то… Я отказалась. Но он говорит, контракт… И теперь придется. Саш, пожалуйста. Я не знаю, к кому еще обратиться. Может сможешь в клубе спросить, и меня восстановят? Все-таки постоянный клиент. Тебя там знают. Можно я снова буду твоим тренером? Пожалуйста…

Последние слова она буквально проскулила, вцепившись в Сашины руки изо всех сил. Настя заглядывала ему в глаза, как побитая собака. По щекам в два ручья текли слезы.

Саша стер влажные дорожки пальцами с ее лица.

— Я не продлевал карту в клубе, — признался Геллер, — Давно уже сам занимаюсь. Мне не нужен больше тренер, Насть.

Она сдавила его руки еще сильнее, а потом резко отпустила, развернулась, налетела на дверь, вцепилась в ручку, чтобы открыть. Саша поймал ее, не давая сбежать.

— Пусти. Отпусти меня, — кричала она, трепыхаясь в его руках.

— Никуда я тебя больше не отпущу, Сокол, — заявил Геллер до жути спокойным, уверенным тоном.

— Но… Я же не нужна тебе, — напомнила Настя.

— Мне не нужен тренер. Мне ты нужна.

Она замерла, подняла на него мокрые глаза, в которых плескалось недоверие и страх.

— Зачем? — выдавила Настя.

— Не знаю, — Саша пожал печами, улыбнулся, — Может, потому что я люблю тебя. Такая причина подойдет?

Саша столько раз боялся нечаянно признаться Насте в своих чувствах. Он так часто проглатывал эти слова и вместо них шептал что-то банальное, почти глупое. Но как только признание сорвалось с его губ, стало так легко и спокойно. Словно избавился от ужасной тайны, страшного секрета, поделился важным знанием, которое слишком долго хранил в себе.

Густая тишина окутала их. Настя смотрела на Геллера, не моргая, не дыша, не двигаясь. Она словно превратилась в статую. Лишь слезы продолжали течь по ее щекам. Саша смахнул их пальцами, потом стер губами, заговорил тихо:

— Не надо плакать, Насть. Пожалуйста.

Но она разрыдалась еще сильнее. Обняла его крепко, вцепилась, словно не желала никогда отпускать.

— Ну, перестань, — продолжал уговаривать Геллер, гладя ее по волосам, покрывая поцелуями лицо, — Все будет хорошо, родная. Я люблю тебя.

Он снова сказал это и расплылся в улыбке. А Настя сквозь рыдания попросила:

— Повтори.

— Люблю тебя.

Он расцеловал ее лицо, собирая губами слезы, продолжая уговаривать:

— Не плачь. Пожалуйста, Насть. Не надо.

— Еще. Скажи мне еще.

— Люблю тебя, девочка. Люблю, люблю.

Она просила, и он говорил. Она притягивала его голову к себе, и он целовал. Она обнимала его крепко-крепко, не желая отстраняться ни на минуту. Ему это нравилось.

Саша не заметил, как увлекся поцелуями. Из нежных и трепетных они превратились во влажные, глубокие, чувственные. Настины всхлипы сменились стонами. Она сама потянулась к его джинсам, расстегнула пуговицу, дернула вниз молнию.

Будь Геллер в своем уме, он обязательно притормозил бы с интимом, чтобы выяснить подробности Настиных бед. Но едва она коснулась его паха, мозги перестали работать. Он всецело отдался инстинктам, сдвинул вниз ее свободные спортивные штанишки, прихватил ее под коленом, чтобы поднять ногу.

Настя не возражала. Наоборот. Она угадывала каждое его желание, продолжала каждое движение и нуждалась в этом не меньше, чем он. Геллер видел, как она чуть морщится, но не останавливает его, наоборот все время просит еще, сильнее.