На картине кажется, что Александр вот-вот догонит Дария. В действительности ему снова удалось ускользнуть. Во всех остальных отношениях победа оказалась решающей. Александр захватил не только огромные сокровища, но и мать, жену и дочерей Дария. Не видел ли он в жене врага Андромаху, супругу троянского героя Гектора?

Именно в этой битве Александр и захватил шкатулку Дария, в которой будет хранить список Илиады – как напоминание себе о том, что он еще не разбил этого врага в истинном значении, которое Гомер вкладывал в это слово.

Играть в Ахиллеса Александру не наскучило[39]. Некоторое время он игнорировал Дария, угрожавшего в письмах и требовавшего вернуть ему семью, и вел свое войско на юг берегом моря, не забывая следить за тем, чтобы могучий персидский флот не мог представлять для него опасности. Так он прошел весь Левант, и города сдавались ему; те же, которые отказывались сдаться, он нещадно грабил. Захватив Газу, он казнил ее непокорного правителя Бата[40], отказавшегося сдаться без боя, и проволок его труп вокруг города, как некогда Ахиллес поступил с Гектором. Можно подумать, что Александр решил, будто скрупулезное повторение эпизодов, описанных Гомером, обеспечит верный путь к победе.

Но эпическому мировоззрению Александра истинным Гектором представлялся не мелкий царек Газы, а Дарий. Подчинив себе Египет, Александр направился в Месопотамию, где его уже поджидал старый враг. Дарий уже не позволял себе недооценивать Александра. На сей раз он собрал всю мощь Персидской империи. Армии сошлись в самом сердце Месопотамии, близ современного иракского города Мосула[41]. Александр сначала двинул фалангу навстречу персидскому войску, но тут же добавил к лобовому наступлению смелый маневр: македонская кавалерия сначала атаковала на правом фланге, но неожиданно повернула и нанесла решающий удар в центре. Александр достиг своей цели: он завладел Персидской империей[42].

Лишь одно омрачало триумф: Дарий снова ускользнул. Но, хотя персидский царь больше не представлял опасности, Александр продолжал преследовать его. Возможно, Александр намеревался отомстить за убийство своего отца? Но он не проявлял мстительности ни к матери, ни к жене, ни к дочерям Дария; напротив, он относился к ним с великим почетом[43]. Нет, Александр продолжал разыгрывать в жизни древний эпос. Он хотел встретиться с Дарием в классическом поединке и победить его, как Ахиллес победил Гектора. Увы, этому желанию не суждено было сбыться. Один из собственных военачальников Дария убил своего царя[44] и бежал, оставив труп преследовавшему его врагу. Александр горевал[45] о потере достойного противника и яростно преследовал убийцу, который лишил его эпической победы.

Илиада возникла не как литературное произведение, а как явление традиции устного повествования. Сюжет сложился в бронзовом веке[46], примерно в 1200 г. до н. э., в мире, еще не знавшем того военного дела, которое практиковал Александр, и еще не умевшем писать. Точнее говоря, минойская цивилизация, существовавшая на греческом острове Крит, разработала примитивную письменность – линейное письмо А, родственное древнеегипетским иероглифам, которую до сих пор не удалось расшифровать[47]. В Микенах, на материковой части Греции, появилась сходная система письменности, известная как линейное письмо Б. Она расшифрована, но ее использовали в основном для торговой переписки. Вряд ли с помощью какой-то из этих систем записывали сказания о Троянской войне. Сказители исполняли их нараспев перед обширной или малочисленной аудиторией[48].

Около 800 г. до н. э. путешественники из Финикии (территория современного Ливана) принесли в Грецию известия о письменности, которая отличалась от всех остальных настолько сильно, что вначале даже было трудно понять, как же ею на самом деле пользоваться. Старейшие виды письменности, наподобие микенской, родились из набора знаков, которыми обозначали различные предметы: коров, дома, зерно. Со временем эти знаки обрели специфическое звучание в виде слогов, и, следовательно, предметы получили имена или индивидуальное, присущее только им звучание. Однако все эти знаки были изначально наделены смыслом, связанным с формой обозначаемого предмета, что помогало людям запоминать их.

Глиняная табличка, содержащая надпись, сделанную линейным письмом Б (найдена в Микенах, Греция). Линейное письмо Б произошло от более древнего минойского линейного письма А, не расшифрованного до сих пор

Наблюдая за экспериментами с древнейшей египетской письменностью, финикийцы выявили сильные и слабые стороны иероглифики. Поскольку ее знаки основаны на реальном значении, их количество может расти бесконечно. И финикийцы пришли к радикальному решению: письменность должна избавиться от прямых связей с миром предметов и значений. Ее задачей должна стать передача языка, а конкретнее – его звуков. Каждый знак будет соответствовать звуку, и эти знаки можно будет сочетать в слова, имеющие строго определенное значение.

Отказ от предметности, от уникального значения дался непросто, но принес бесспорную пользу: количество знаков сократилось от сотен и тысяч до нескольких десятков, что многократно упростило чтение и письмо[49]. Письменность обретала более прямую связь с устной речью[50]. (Идея финикийцев широко разошлась по региону: древнееврейский язык был основан на той же концепции.)

Финикийцы систематически применяли эту идею к своему языку, но не дошли до ее логического завершения. В их письменности использовались только согласные (в русском языке при такой практике сочетание букв «гнв» могло бы передавать существительное «гнев», деепричастия «гнув» или «угнав» и т. д.). Читателям приходилось догадываться о значении слова из контекста и вставлять гласные по собственному разумению. Тут-то греки и обнаружили поле для усовершенствования. Они развили финикийскую письменность, добавив туда гласные. Теперь уже не приходилось догадываться, что означают буквы «бз». Слово полностью передавало последовательность звуков и однозначно читалось: «обоз».

Новая система письменности хорошо подходила для ритмического размера, каким излагали сказания о Троянской войне, – гекзаметра, состоящего из шести стоп (каждая из которых включает в себя один долгий и два коротких слога или два долгих). Эту структуру не так-то легко передать финикийской системой письменности, которая пропускает важнейший, ударный, протяжный звук, на котором основан слог – [э] в слове «гнев». Греческий вариант письменности включил в себя протяженные, ударные гласные. Новый, основанный на фонетике алфавит[51] идеально подходил для сказаний о Троянской войне, и, возможно, едва ли не первой задачей, для которой применили его писцы, стала запись этих сказаний. Не исключено даже, что греческий алфавит был изобретен именно для того, чтобы передать гекзаметры сказителей той эпохи[52]. В любом случае новая система гарантировала, что читатель безошибочно распознает первое слово эпопеи – μῆνιν – как «крайнюю степень гнева», и ему не придется догадываться, глядя на три согласные μνν, о чем же пойдет речь: