— Я не гей, но это обычно никого не интересует, — продолжил как ни в чем не бывало Яков, — и хотя это слово не является для меня оскорблением, оно становится неприятным, если вместо него используются разные синонимы.

Какая-то часть меня выдохнула в тот момент, и я ужаснулась сама себе. Вечно я думаю не о том.

— Но Яков… А что же учителя? Твои родители?

— О, они очень помогали мне раньше, хотя я не стремился получить их помощь. Но в какой-то момент мои друзья стали умнее и перестали бить меня так, чтобы оставались заметные следы. Сегодня что-то пошло не по плану, — Яков тронул свою губу и задумчиво поднял брови, — дома скажу, что упал. Со мной такое бывает. Нужно только успеть постирать одежду до прихода родителей, а потом… да помогут мне мои актёрские способности.

На последней фразе я вздрогнула. Не знаю, заметил ли это Яков.

Хизер, Яков… Есть ли в этом городе кареглазые парни с менее редкими именами?

— Ты не скажешь родителям о том, что тебя избили?

— Агата, к чему им это знать? Только распереживаются, особенно мама. К тому же… я рассказал об этом тебе, хватит на сегодня.

Я улыбнулась и вернула ему бутылку с водой:

— Спасибо за доверие. Но чем я его заслужила? Мы ведь были незнакомы до последнего.

— У тебя большое сердце, — повторил Яков с уже привычной мне улыбкой, — а ещё ты меня пожалела.

Мы немного помолчали. Потом я заговорила. Но не о том, о ком ни с кем не говорю.

— Недавно я встретила свою старую подругу. Точнее, девушку, с которой мы были очень дружны несколько лет назад, а потом внезапно потеряли друг друга. Она поделилась со мной очень многими личными вещами и сказала, что не говорила об этом никому из тех, с кем общается сейчас. И мне было так горько оттого, что я не могла сказать ей о том, что меня тревожит. Оттого, что я никому не могу рассказать о дыре в моём, как ты говоришь, большом сердце. Я не знаю, зачем я тебе это говорю, — я отчего-то засмеялась и поняла, что снова плачу, — наверное, я завидую тебе. Ты так просто смог рассказать о своей проблеме, а я молчу о ней и не могу уйти от неё. Я дура, да? — я посмотрела на Якова. Тот отвлёкся от вязания, только почувствовав мой взгляд. Он посмотрел на меня. Его глаза были спокойны, и мне даже стало обидно. Поднялся ветер, закруживший успевшую опасть листву. Я застегнула куртку. Яков продолжал смотреть на меня.

— Нет. Ты не дура. Мне было просто рассказать тебе свою не очень-то интересную историю, потому что я давно перестал переживать из-за неё. Мне стало всё равно, я научился с этим жить. Я не считаю, что выбрал единственно правильный путь, но он оказался наиболее приятным и понятным для меня. А ты, из-за чего бы ты не переживала…

— Это такая ерунда, — выпалила я, — абсолютная ерунда.

— Нет. Если тебе грустно или тяжело из-за чего-то, значит, это не ерунда. То же касается и счастья. Здесь не бывает незначительных или неправильных поводов. А если кто-то считает так, то пошел бы он лесом, — Яков положил руку мне на предплечье и немного потряс. — Почти все конфликты в моей жизни можно было бы избежать, если бы люди были солидарны со мной в этом вопросе. Если бы мои одноклассники просто не думали о том, что я счастлив, когда смотрю любимое аниме или когда вяжу. Ты не обязана оправдываться в том, что заставляет тебя чувствовать так или иначе. Ты не должна говорить об этом, если не хочешь. Но ты справишься со всем, потому что… Я уже дважды говорил почему.

— Ты ходишь в хорошую школу. В моей такому не учили, — я попыталась улыбнуться, — Ты очень хороший, Яков. И ты говоришь правильные вещи. Спасибо тебе.

Метис прислонился щекой к поручню и кивнул:

— Я рад, если смог тебе немного помочь.

Яков встал с качели (он такой худой и высокий, с длинной шеей и узкими плечами), убрал вязание в рюкзак, потянулся и сел обратно. И начал раскачиваться.

Я смотрела на то, как он набирал скорость, как лучи стремящегося к горизонту осеннего солнца освещали его тёмные волосы и будто изнутри подсвечивали смуглую кожу, как он щурился и улыбался. Парень громко обратился ко мне:

— Эй, давай ко мне! Я сейчас достану неба ногой, смотри!

Он начал вытягивать вверх левую ногу, будто действительно хотел носком достать облака или даже солнца. Я немного подумала, потом сняла туфли (если бы ноги могли благодарно вопить, они тут же сделали бы это) и начала медленно раскачиваться. Через некоторое время я почти сравнялась с Яковом и, смеясь, тоже старалась достать ногой до неба. Казалось, мне нужно было преодолеть ещё несколько сантиметров. Мы перекрикивались с Яковом о чём-то странном. Как в детстве, когда каждый разговор на качелях был новой игрой, уникальной, неповторимой. Я внезапно почуствовала себя очень счастливой. Но эта магия не могла длиться вечно, и вскоре мы, не сговариваясь, начали замедлять ход. Когда мы остановились, взъерошенный Яков сказал мне:

— Я прекрасно провел время. Намного лучше, чем рассчитывал. Но мне пора. Стирка ждет, — он провел рукой по своему жилету и засмеялся. Я тоже засмеялась. Мне было легче смотреть на него, чем в начале нашего знакомства. Я не видела в его чертах другого человека.

— И я тоже, Яков. Спасибо тебе еще раз.

Парень встал с качели и внезапно достал телефон из кармана и подал мне руку:

— Давай сфотографируемся?

— Ты серьезно? — я удивленно округлила глаза, — я же тут рыдала. На кого я похожа?

— А у меня губа разбита, и что? — парировал смешливый метис и внезапно стянул меня с качели.

— Дурааак, я же разутая!

— Кто же качается на качелях босиком?!

Мы снова засмеялись. Я быстро надела туфли и всё-таки встала рядом с новым… знакомым? Странно называть его таким безликим словом. Яков приобнял меня за плечо (а я его — за талию, выше брать мне было неудобно) и направил на нас свой телефон. Я была не менее растрепанная, чем он, раскрасневшаяся и по-дурацки улыбающаяся. Мой метис же, действительно, напоминал героя аниме. Они там красивые в любом состоянии. Яков сделал несколько селфи и отпустил меня. После этого, как ни в чем не бывало, он снова наклонился к своему рюкзаку, достал из него тетрадь и ручку. Он быстро написал что-то в тетради, косо вырвал лист, сложил его в несколько раз и протянул мне.

— Здесь мой номер и имя, по которому ты сможешь найти мою страницу в Facebook. Ты же захочешь увидеть эти фото?

— Конечно, ты еще спрашиваешь, — с улыбкой закатила глаза я.

Яков надел на плечи свой рюкзак, увешанный значками. Я думала, что после этого он точно уйдет, но он снова поверг меня в шок своим вопросом:

— Тебе будет с чем носить тёмно-зелёный шарф?

Я почувствовала, что краснею:

— У меня чёрное пальто… И любимая сумка — зелёная.

— Тогда нам придется увидеться еще раз! — Яков подмигнул мне и раскрыл руки для объятий, — пока, Агата, я был рад с тобой познакомиться!

— О, мы уже дошли до обнимашек, — я сказала это внезапным для себя игривым тоном и крепко обняла парня, — а если серьезно, то я тоже очень рада нашему знакомству.

Яков отступил на шаг от меня, помахал мне рукой и с улыбкой ушёл, не оборачиваясь, в ту сторону, откуда я пришла в тот двор. Я же снова села на качели и задумалась. Внезапно я вспомнила сон, который снился мне не так давно. В нем я гуляла с похожим на Якова молодым человеком. Только он был в очках, постоянно срывался в разговорах на английский и был помешан на географических картах. И ни слова про вязание и аниме. Но сны и не обязаны сбываться со стопроцентной точностью.

Я улыбнулась. За весь прошедший год я не улыбалась столько, сколько довелось улыбнуться вчера.

После размышлений о своем почти пророческом сне я наконец развернула листок, который дал мне Яков, и снова не смогла сдержать уголки губ, стремительно потянувшиеся к ушам.

Под номером телефона круглым почерком было написано «Яков Гримм ♡».

— Так ты не только волшебник, ты ещё и сказочник, — прошептала я, — где же ты был раньше…

Тогда я почувствовала, что в мой мир постепенно начали возвращаться цвета, которые после той встречи с Хизером обычно были со мной только во время его спектаклей. И с каждой минутой мой мир становится ярче.