Фасовочная машина гудела и звенела. Рутина настолько овладела мной, что изредка находилась минутка для мыслей о любимом доме, родителях, собаке по кличке Джек, которая становилась на задние лапы при появлении хозяина. Поодаль в стороне работал Алекс – высокий парень с грустными глазами и вьющимися на голове кудрями. Он метался из стороны в сторону – смотрел, не зажёвывает ли металлическая цепь ленту, упаковывающую продукцию. Я искоса поглядывал за ним и порой удивлялся, как с таким мягким характером ему удаётся держаться на данной работе. Любой другой человек его склада давно перебил бы всех администраторов, которым явно необходимо было провести курс этикета в отношениях с работниками. Грубый толчок в плечо. Я обернулся. Небритый мужчина лет сорока разглядывал меня тёмно-карими глазами. Он молчал – в столь шумной обстановке никто не произносил ни слова. Вряд ли перекричишь многочисленные механизмы нашего цеха. Я кивнул, развернулся лицом к конвейеру – он фасовал уже пустые пакеты, – схватил с алюминиевого столика продукцию, на глаз забросил её в углубления машины, двигающиеся с определённым интервалом, и ринулся за следующей рамой. Противоположный конец цеха, уходящий вдаль на сотни метров, едва просматривался среди непрерывно перемещающихся людей в желтых комбинезонах.
За обедом Алекс сел за мой столик. Я доедал порцию и наблюдал за напарником, который откусил полкотлеты и вскинул на меня свои обычно-грустные глаза. Казалось, он вот-вот заплачет или начнёт хныкать, как маленький ребёнок, увидевший недоступную игрушку за витриной магазина.
– Майк, – сказал он, водя вилкой по тарелке, – у меня плохое предчувствие…
Моё настоящее имя Михаил, но среди рабочего персонала за мной закрепился своего рода псевдоним.
– У тебя всегда плохое предчувствие, – заметил я, оглядев помещение, напоминавшее зал для приёма гостей, а не столовую для простых рабочих. Под потолком висела гигантская люстра с сине-голубыми плафонами, источавшими небесно-голубой свет. Он раздражал меня.
– Нет, Майк. – Алекс придвинул стул. – Я серьёзно. Мне кажется, мы не туда летим. Сегодня ночью я видел сон…
– Алекс, я люблю тебя и уважаю как друга, но иногда ты ноешь хуже двухлетнего дитя!
Он бесстрастно разглядывал меня.
– И ты даже не выслушаешь?
Не хотелось его обижать, но я чувствовал жуткую усталость и намеревался использовать оставшиеся двадцать минут перерыва для уединённого отдыха, а не для выслушивания жалоб друга.
– Прости, – сказал я, вставая, – в другой раз.
Через несколько минут я лежал в своей каюте, разглядывая потолок. Помещение было наполнено голубоватым сиянием, льющимся из овального плафона, висящего под потолком. Боже, поспать бы хоть часик, подумал я, закрывая глаза, совсем чуть-чуть. Здешние правила… до сих пор не могу привыкнуть.
Звучный и настойчивый стук в дверь заставил подскочить на кровати. Голова кружилась так, что я едва не рухнул ничком. В каюте – темно, лишь полоска света под металлической дверью приковывала внимание. Стук раздался вновь. Казалось, он сотрясал весь корабль. Рука нащупывала на столике часы, и тут я вспомнил, что запрограммированная составляющая бортового компьютера автоматически выключает свет, если работник самостоятельно не отключит опцию голосовой командой.
– Майк! Все давно гнут спину!!!
Администратор смены.
Я вскочил и двинулся рывком к полоске света. Каюта наполнилась режущим глаза сиянием. Ясность ума вернулась лишь через час, когда цепь машины намотала остатки фасовочной ленты и та заглохла. Вскрыв внутренности механизма, я чистил оные и сквозь непомерный грохот слышал разъярённый крик небритого администратора. Лейтмотивом всех его воплей оставалось одно и то же – если я не успею выполнить работу до прибытия корабля, он лично удержит проценты с моей зарплаты.
После отбоя хотелось рухнуть в постель и спать до следующего утра, но я неподвижно сидел на койке и разглядывал фотографию родителей.
Следующий сеанс связи с родной планетой через четыре дня. По условиям трудового договора, который подписывает каждый потенциальный работник перед зачислением на рейс независимо от должности, он получает право звонить родственникам раз в неделю. Обычно, по субботам. Семь дней тянулись для меня как семь лет, как семь столетий. Иногда, после смены я шествовал в каюту, вяло передвигая ногами, гудящими от многочасового стояния за машиной, брал в руки календарь, силясь вспомнить, какой сейчас год, месяц, число и вообще, сколько нахожусь на борту космического судна. Честно говоря, пришлось взяться за эту работу в силу катастрофического материального положения нашей семьи. Чинно восседать в удобных офисах за гроши, протирая штаны за стопками никому не нужных бумаг или быть лакеем у какого-нибудь богатого негодяя, который занимается тем, что штрафует своих работников на каждом шагу и платит копейки – вот перспективы нищенской жизни на Земле. Многие мои друзья и знакомые всё чаще выбирают рейсы на космических кораблях, готовящих продукцию в полёте. Таким образом, компания экономила время и деньги. Я не говорю, что здесь условия труда лучше, но оплата гораздо, гораздо выше. Мало того, “Пруст” была единственной компанией, до сих пор не заменившей людской труд машинным. Каждый рабочий знал: чиновники рано или поздно сократят всех сотрудников, поэтому мы работали, пока была возможность, и получали неплохие суммы.
Фотография родителей манила и напоминала о доме. А что хорошего в этом доме? Допустим, вернусь через полгода, потрачу деньги на одежду и кредит, хотя… нет, я непременно должен копить на собственное жильё. В принципе, если совершить три-четыре полёта на “Арт” и обратно, то смогу приобрести скромное “гнёздышко”. Главное, выдержать эти рейсы. Чаще всего, судно компании “Пруст” совершает перевозку свежей продукции на артианские колонии и обратно.
Открытые месторождения на планете “Арт” представляют огромный интерес для землян. А продукты и вещи первой необходимости, произведённые во время полёта, пользуются всё большей популярностью.
В дверь тихо постучали. Я понял, что мои глаза был закрыты. Сон со свойственной ему хитростью овладел мной незаметно.
– Майк, – шепнули. Алекс. Конечно же, Алекс, кому ещё я нужен на этом проклятом корабле??
Я открыл ему дверь. Он огляделся по сторонам, на цыпочках засеменил в каюту, вздохнул и устроился на мягком стуле у прикроватного столика. Сев небрежно, он заставил фотографию родителей опасно шатнуться. Я в два шага метнулся к столику и схватил фото.
– Прости, друг.
Я спрятал фотографию и лёг на спину, подложив руки под голову. По телу прокатилась волна неописуемого облегчения. Глаза слипались, будто искали удобный момент пропустить сон в сознание.
– Дружище, – начал Алекс неуверенным тоном, – прости, что отвлекаю от заслуженного отдыха…
– Я никогда не был против твоей компании. Говори по делу и не бойся ничего…
– Просто я не договорил по поводу сна и насчет кое-чего. Понимаешь?
– Угу…
– Я много раз повторял, что терпеть не могу эту работу. Неблагодарная, неблагодарная работа! Если бы я не умчался на этом “летающем заводе”, моя девушка съела бы меня заживо. Изо дня в день она твердила: “ Ты ничего не зарабатываешь для будущей семьи и вообще ты никто…” По крайней мере, получу хорошие деньги, когда вернусь на Землю. Она по-другому заговорит!
– Так что тебе приснилось? – Я погрузился в сладкую дремоту.
– Пару дней назад я лёг спать после очередной смены и увидел бескрайний космос, мириады звёзд, несущихся навстречу. У меня было ощущение, что я лечу на огромной скорости. И ещё слышал твой голос. Видимо, ты находился рядом. Стоило повернуть голову, и я бы тебя увидел, но не сделал этого. Впереди было свечение, овальное отверстие в космическом пространстве, за которым …
Сон сразу же смыло волной недоумения. Приглушённый и неуверенный голос Алекса вдруг замолк. Друга в каюте не было. В голову закралась мысль: я уснул во время рассказа Алекса. Он не стал меня будить и ушёл. Да, так всё и было. Я оскорбил его и, наверно, сильно обидел. Моя эгоистичная, мерзкая манера. Я вышел в коридор. Стояла звенящая тишина. Для человека, находившегося на корабле долгие месяцы, а то и годы, мерное гудение становилось обыденным явлением и порой не замечалось. На ходу дёргал ручки соседних кают – всё закрыто. На стук тоже никто не отвечал. В теле чувствовалось бодрствование, не ощущалось остаточного влияния сна, которое обычно затуманивало сознание в первые минут двадцать после того, как просыпаешься.
